Он слушал музыку как завороженный и после каждого номера кричал: «Браво!»
– Театр просто очарователен, здесь так уютно, обстановка так соответствует вашей опере, маэстро! Я получил огромное удовольствие!
После спектакля Сальери поблагодарил Моцарта за приглашение и попросил оказать им с госпожой Кавальери честь и отужинать вместе с ними.
Квартира Сальери находилась на Кольмаркт, в том же районе, где когда-то жили да Понте, Стефани и Метастазио. Комнаты были просторные, роскошно обставленные и отделкой явно напоминали Гофбург: белые стены с панелями красного дерева и позолотой, полы паркетные, окна высокие до самого потолка, и в каждой комнате хрустальные канделябры.
Сальери взялся приготовить ужин – он гордился своими кулинарными способностями, – но сам почти ни к одному блюду не притронулся, хотя все выглядело очень аппетитно, и только уговаривал Моцарта непременно всего отведать. Госпожа Кавальери, как и хозяин, едва прикасалась к еде и больше наблюдала, чем ела.
Вольфганг вернулся на Раухенштейнгассе очень поздно, в приподнятом настроении. Вечер прошел прекрасно, может, Сальери не такой уж злодей, как кажется. Театр сегодня ломился от публики, и Шиканедер не сомневался, что успех «Волшебной флейте» обеспечен на весь сезон, он сказал это в присутствии Сальери, который все время аплодировал и восклицал: «Прекрасно!» В какой-то момент, правда, Сальери показался Вольфгангу расстроенным и озабоченным. И вдруг Вольфгангу стало плохо: закружилась голова, затошнило. Уж не переел ли он? Началась рвота. Всю ночь он не мог уснуть, рези в желудке не утихали. К утру боль немного притупилась, но его не оставляла мысль, что Сальери сыграл с ним плохую шутку. Во рту появился какой-то странный привкус. Он сел завтракать, но его снова вырвало.
Однако нужно было приступать к работе. Огромным усилием воли Вольфганг заставил себя сесть за стол и приняться за концерт для кларнета. Он старался держать себя в руках и не нервничать – это могло отразиться на вещи – и писал музыку неземной красоты.
Потом он снова поел, его больше не рвало, но тупая боль в желудке донимала по-прежнему. С еще большим усердием он погрузился в работу; концерт для кларнета был почти закончен, когда Вольфганг вдруг потерял сознание. Придя в себя, он не на шутку перепугался. Явившийся по его просьбе доктор Клоссет нашел, что обморок был следствием перенапряжения зрения.
– Вы слишком мною работаете по вечерам, господин капельмейстер, – а когда больной спросил:
– Может, я чей-нибудь отравился у Сальери? – доктор скептически улыбнулся и ответил:
– Все артисты отличаются живым воображением. Не следует давать волю фантазии. Простое переутомление. Вам необходим xopoший отдых.
– Но мне нужно писать, работа не ждет.
– Подождет. А где госпожа Моцарт?
– В Бадене. Прошу вас, не пишите ей. Я поправлюсь. Не нужно ее волновать.
Но как ему не хватало ее! Страшное предчувствие, что загадочный незнакомец – предвестник смерти, снова овладело им. Стоит незнакомцу узнать о его болезни, и он немедленно явится.
В последующие дни Вольфганг старательно лечился – отдыхал, сколько возможно, ел с осторожностью; боль в желудке не прошла, но работа кое-как двигалась. Он дирижировал своей кантатой при открытии новой масонской ложи, и хотя кружилась голова и он каждую минуту мог упасть в обморок, вечер, однако, прошел благополучно.
Ван Свитен, присутствующий в зале, был потрясен ужасным видом Вольфганга. Маэстро был мертвенно бледен, исхудал и осунулся так, что на лице остался один нос; в глазах появилось какое-то отсутствующее выражение.
– Вы больны, Вольфганг? – спросил барон.
– Так, немного нездоровится. Отдохну, и все пройдет.
– Вам удалось прочесть мою симфонию?
Он прочитал, но как сказать барону правду! А потом, вдруг с чувством обреченности решив, что теперь уже все равно, жить ему осталось недолго, Вольфганг сказал;
– Прочел.
– Она вам понравилась?
– Дорогой барон, вы знаете, как я ценю вашу дружбу.
– Вам симфония не понравилась. Почему?
– Вы действительно хотите знать правду?
– Разумеется. Я всегда предпочитаю, чтобы мои друзья были со мной откровенны.
Вольфганг усомнился, но отважился высказать свое мнение:
– Пожалуйста, прошу вас, не сердитесь на меня, ваша музыка написана с самыми хорошими намерениями, но она слишком перегружена мыслями.
Ван Свитен стоял, нервно сжимая пальцы, не произнося ни слова.
– Дорогой друг, я бы не высказывался откровенно, знай я, что это причинит вам обиду.
– Я не обижен, просто удивлен. В это сочинение я вложил много труда.
– Это видно. Построена она вполне правильно.
– Тогда в чем же дело?
– Ну знаете ли, многие пишут музыку по всем правилам композиции, но пользуются при этом чужими мыслями, за неимением собственных, у других есть мысли, но они не имеют понятия, как с ними обращаться, как подчинить их себе. Последнее относится к вам. Только прошу вас, не сердитесь. В критике, как и в музыке, я должен говорить то, что думаю. Иначе мне лучше молчать и отложить перо в сторону.
– Я хотел бы получить назад мою партитуру. Сейчас.
Ван Свитен оглядел его неприбранную комнату; без женского присмотра квартира пришла в полный упадок. В неодобрительном взгляде ван Свитена Вольфганг ясно прочел свой приговор. Барон славился педантизмом. Если у Вольфганга и было желание поведать другу о мучающих его болях, об обмороках, то теперь он счел за лучшее промолчать. Вместо сочувствия барон его просто высмеет. Но, вручая ван Свитену симфонию, Вольфганг с жаром сказал:
– Дорогой барон, во имя нашей дружбы умоляю вас, сохраните обо мне добрую память. Видит бог, я мечтал доставить вам столько же радости, сколько радости ваша дружба всегда доставляла мне.
И лишь закрыв за ван Свитеном дверь, Вольфганг дал волю слезам.
Больше он не мог ходить в театр. Иосиф Дейнер, хозяин таверны, где он часто обедал, посылал еду ему домой и сам порой навещал композитора, пока тот мучительно трудился над реквиемом. Вольфганг жил на супе и вине – единственная пища, которую он усваивал, но боли по-прежнему терзали его. Стоило невероятного труда не превратить реквием в жалобный плач, но он призывал на помощь всю свою волю, которой всегда так гордился, и держал музыку в подчинении. Его бог должен быть милосердным богом.
И работу не прекращал – если он оторвется хоть на минуту, то потом уже не сможет к ней вернуться. Вольфганг писал Станци нежные письма, и в них порой проскальзывала грусть. Он знал, сил его хватит ненадолго, но первая половина реквиема подходила к концу. В случае появления таинственного незнакомца можно будет умиротворить его, вручив хотя бы половину.
Письмо от да Понте, после изгнания переселившегося в Триест, явилось полной неожиданностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222
– Театр просто очарователен, здесь так уютно, обстановка так соответствует вашей опере, маэстро! Я получил огромное удовольствие!
После спектакля Сальери поблагодарил Моцарта за приглашение и попросил оказать им с госпожой Кавальери честь и отужинать вместе с ними.
Квартира Сальери находилась на Кольмаркт, в том же районе, где когда-то жили да Понте, Стефани и Метастазио. Комнаты были просторные, роскошно обставленные и отделкой явно напоминали Гофбург: белые стены с панелями красного дерева и позолотой, полы паркетные, окна высокие до самого потолка, и в каждой комнате хрустальные канделябры.
Сальери взялся приготовить ужин – он гордился своими кулинарными способностями, – но сам почти ни к одному блюду не притронулся, хотя все выглядело очень аппетитно, и только уговаривал Моцарта непременно всего отведать. Госпожа Кавальери, как и хозяин, едва прикасалась к еде и больше наблюдала, чем ела.
Вольфганг вернулся на Раухенштейнгассе очень поздно, в приподнятом настроении. Вечер прошел прекрасно, может, Сальери не такой уж злодей, как кажется. Театр сегодня ломился от публики, и Шиканедер не сомневался, что успех «Волшебной флейте» обеспечен на весь сезон, он сказал это в присутствии Сальери, который все время аплодировал и восклицал: «Прекрасно!» В какой-то момент, правда, Сальери показался Вольфгангу расстроенным и озабоченным. И вдруг Вольфгангу стало плохо: закружилась голова, затошнило. Уж не переел ли он? Началась рвота. Всю ночь он не мог уснуть, рези в желудке не утихали. К утру боль немного притупилась, но его не оставляла мысль, что Сальери сыграл с ним плохую шутку. Во рту появился какой-то странный привкус. Он сел завтракать, но его снова вырвало.
Однако нужно было приступать к работе. Огромным усилием воли Вольфганг заставил себя сесть за стол и приняться за концерт для кларнета. Он старался держать себя в руках и не нервничать – это могло отразиться на вещи – и писал музыку неземной красоты.
Потом он снова поел, его больше не рвало, но тупая боль в желудке донимала по-прежнему. С еще большим усердием он погрузился в работу; концерт для кларнета был почти закончен, когда Вольфганг вдруг потерял сознание. Придя в себя, он не на шутку перепугался. Явившийся по его просьбе доктор Клоссет нашел, что обморок был следствием перенапряжения зрения.
– Вы слишком мною работаете по вечерам, господин капельмейстер, – а когда больной спросил:
– Может, я чей-нибудь отравился у Сальери? – доктор скептически улыбнулся и ответил:
– Все артисты отличаются живым воображением. Не следует давать волю фантазии. Простое переутомление. Вам необходим xopoший отдых.
– Но мне нужно писать, работа не ждет.
– Подождет. А где госпожа Моцарт?
– В Бадене. Прошу вас, не пишите ей. Я поправлюсь. Не нужно ее волновать.
Но как ему не хватало ее! Страшное предчувствие, что загадочный незнакомец – предвестник смерти, снова овладело им. Стоит незнакомцу узнать о его болезни, и он немедленно явится.
В последующие дни Вольфганг старательно лечился – отдыхал, сколько возможно, ел с осторожностью; боль в желудке не прошла, но работа кое-как двигалась. Он дирижировал своей кантатой при открытии новой масонской ложи, и хотя кружилась голова и он каждую минуту мог упасть в обморок, вечер, однако, прошел благополучно.
Ван Свитен, присутствующий в зале, был потрясен ужасным видом Вольфганга. Маэстро был мертвенно бледен, исхудал и осунулся так, что на лице остался один нос; в глазах появилось какое-то отсутствующее выражение.
– Вы больны, Вольфганг? – спросил барон.
– Так, немного нездоровится. Отдохну, и все пройдет.
– Вам удалось прочесть мою симфонию?
Он прочитал, но как сказать барону правду! А потом, вдруг с чувством обреченности решив, что теперь уже все равно, жить ему осталось недолго, Вольфганг сказал;
– Прочел.
– Она вам понравилась?
– Дорогой барон, вы знаете, как я ценю вашу дружбу.
– Вам симфония не понравилась. Почему?
– Вы действительно хотите знать правду?
– Разумеется. Я всегда предпочитаю, чтобы мои друзья были со мной откровенны.
Вольфганг усомнился, но отважился высказать свое мнение:
– Пожалуйста, прошу вас, не сердитесь на меня, ваша музыка написана с самыми хорошими намерениями, но она слишком перегружена мыслями.
Ван Свитен стоял, нервно сжимая пальцы, не произнося ни слова.
– Дорогой друг, я бы не высказывался откровенно, знай я, что это причинит вам обиду.
– Я не обижен, просто удивлен. В это сочинение я вложил много труда.
– Это видно. Построена она вполне правильно.
– Тогда в чем же дело?
– Ну знаете ли, многие пишут музыку по всем правилам композиции, но пользуются при этом чужими мыслями, за неимением собственных, у других есть мысли, но они не имеют понятия, как с ними обращаться, как подчинить их себе. Последнее относится к вам. Только прошу вас, не сердитесь. В критике, как и в музыке, я должен говорить то, что думаю. Иначе мне лучше молчать и отложить перо в сторону.
– Я хотел бы получить назад мою партитуру. Сейчас.
Ван Свитен оглядел его неприбранную комнату; без женского присмотра квартира пришла в полный упадок. В неодобрительном взгляде ван Свитена Вольфганг ясно прочел свой приговор. Барон славился педантизмом. Если у Вольфганга и было желание поведать другу о мучающих его болях, об обмороках, то теперь он счел за лучшее промолчать. Вместо сочувствия барон его просто высмеет. Но, вручая ван Свитену симфонию, Вольфганг с жаром сказал:
– Дорогой барон, во имя нашей дружбы умоляю вас, сохраните обо мне добрую память. Видит бог, я мечтал доставить вам столько же радости, сколько радости ваша дружба всегда доставляла мне.
И лишь закрыв за ван Свитеном дверь, Вольфганг дал волю слезам.
Больше он не мог ходить в театр. Иосиф Дейнер, хозяин таверны, где он часто обедал, посылал еду ему домой и сам порой навещал композитора, пока тот мучительно трудился над реквиемом. Вольфганг жил на супе и вине – единственная пища, которую он усваивал, но боли по-прежнему терзали его. Стоило невероятного труда не превратить реквием в жалобный плач, но он призывал на помощь всю свою волю, которой всегда так гордился, и держал музыку в подчинении. Его бог должен быть милосердным богом.
И работу не прекращал – если он оторвется хоть на минуту, то потом уже не сможет к ней вернуться. Вольфганг писал Станци нежные письма, и в них порой проскальзывала грусть. Он знал, сил его хватит ненадолго, но первая половина реквиема подходила к концу. В случае появления таинственного незнакомца можно будет умиротворить его, вручив хотя бы половину.
Письмо от да Понте, после изгнания переселившегося в Триест, явилось полной неожиданностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222