– Ты такой же самонадеянный, каким был Артур в юности. – Она хмыкнула. – По крайней мере, во времена своей второй юности. Впрочем, не думаю, что прежде он был скромнее.
Это сравнение мне не понравилось. Нельзя сказать, что я испытывал неприязнь к дяде Артуру. Напротив, я всегда восхищался им, и мне было лестно слышать, что я чем-то похож на него, – но только не от мамы. Сплетники утверждали, что до замужества она была любовницей дяди Артура, и я подозревал, что это правда. Кое-кто заходил ещё дальше, полагая, что эта связь не прекратилась и после того, как мои родители поженились; я очень боялся, что это тоже правда, хотя верить отказывался. Одно время меня мучили сомнения, чей же в действительности я сын, и только проведя тайные научные изыскания (нарушив при этом целый ряд этических норм), я к превеликому своему облегчению убедился, что мой отец – Брендон...
Миновав анфиладу комнат, мы вошли в мамин кабинет, к которому примыкала «ниша» – дверь в большой мир, открытая только для адептов Источника. Самостоятельно воспользоваться ею я не мог, поскольку не был адептом и, честно говоря, не очень стремился им стать, так как метил в преемники Амадиса.
– Когда назначена встреча? – спросила мать.
– Через сорок минут, – ответил я, взглянув на часы. – Даже через тридцать пять. Как раз успеваю без лишней спешки.
– Если бы ты спустился в подземелье, тебе пришлось бы поторопиться, – заметила она, лишь констатируя факт, и не стала развивать свою мысль дальше. – Вот что я подумала, Эрик...
– Да?
– Если Ладислав предложит тебе мир, что ты ответишь?
– А я с ним и не ссорился.
– Сынок, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – сказала мама. – Ведь я вижу, что ты до сих пор любишь Радку и никак не можешь смириться с её потерей, но из-за своей гордыни... В конце концов, прошло уже три года, страсти улеглись, и никто не станет говорить, будто ты поддался нажиму.
Я вздохнул:
– Ты ошибаешься, мама. Зоран станет говорить, ещё как станет. Уж он-то зальётся соловьём, такого понапридумывает. А этот старый хрыч... пардон, Володарь, заставит меня унижаться.
– По-твоему, просить руки унизительно?
– Нет, но можно не сомневаться, что моё сватовство представят как публичное покаяние. Я этого не потерплю.
Теперь уже вздохнула мама:
– Ты такой же упрямый, как... как и все Пендрагоны. Ты путаешь гордость с гордыней, а признать свою неправоту считаешь малодушием, хотя на самом деле это был бы мужественный поступок.
Я пожал плечами:
– Значит, я недостаточно мужественный.
– Скорее, недостаточно взрослый. – Мама наклонила мою голову и поцеловала меня в лоб. – Мой ты малыш.
Ещё недавно я обижался, когда матушка называла меня малышом, но в последнее время стал относиться к этому спокойно – наверное, повзрослел. А повзрослев, понял, что для матери дети всегда остаются детьми, сколько бы лет им ни было – хоть два, хоть двадцать два. И всё же...
– Мама, – сказал я. – Мне надоело быть единственным ребёнком в семье. Я уже вырос – пора бы тебе подумать ещё об одном малыше. Или малышке.
На лицо матери набежала тень и тут же исчезла – но недостаточно быстро, чтобы ускользнуть от моего внимания. Набравшись смелости, я наконец решился задать очень болезненный для меня вопрос, который мучил меня с тех самых пор, как я начал критически воспринимать действительность:
– Ты не любишь отца, ведь так? И не хочешь от него детей. А я родился по чистой случайности. Я прав?
Она отступила на шаг и устремила на меня грустный взгляд.
– Ты прав и не прав, Эрик, – ответила после долгого и напряжённого молчания. – Мы с Брендоном любим друг друга, хотя с твоей точки зрения это трудно назвать любовью. Наш брак – союз двух товарищей по несчастью и, можешь мне поверить, довольно тесный союз.
– Однако... – значительно произнёс я.
Мама села в кресло и в задумчивости склонила голову, золотистые локоны упали ей на лоб.
– Увы, сынок, сердцу не прикажешь... – Вдруг она резко вздёрнула подбородок, взмахом руки отбросила назад волосы и пристально посмотрела мне в глаза. – Но я слишком горда, чтобы становиться в очередь. Надеюсь, ты этому веришь? Я не хочу быть чьей-то второй или третьей женщиной... даже Артура. Ему хватает и Даны с Дианой; пусть они оспаривают его друг у дружки, а я в их игры не играю. Мы с твоим отцом по-своему счастливы, и плевать, что наше счастье шаткое, непрочное; главное – у нас дружная семья, у нас есть сын, которого мы любим и которым гордимся. – Мама встала, подошла ко мне и обняла. – Мы очень любим тебя, Эрик. Ты прав, мы зачали тебя по неосторожности, но тем сильнее мы любим тебя, нежданного. Ты наша нечаянная радость. Мы боялись иметь детей и до сих пор боимся. В любой момент наш брак может распасться и тогда... К счастью, ты уже взрослый и способен понять нас.
Минуту или две мы простояли молча, затем мама, немного успокоившись, отстранилась от меня и поправила свою причёску.
– Ладно, сынок, тебе пора... Впрочем... – Она сделала глубокий вздох. – Давай расставим все точки над «i». Ты хочешь знать, изменяли ли мы с отцом друг другу?
– Нет, – без колебаний ответил я и решительно направился к потайной двери в стене кабинета.
Я не лукавил. Я страшно боялся услышать правдивый ответ, а тем более – с именами...
3. КЕВИН
Я проснулся в шестом часу утра по корабельному времени. Я понятия не имел, что меня разбудило в такую рань, но был твёрдо уверен, что Дженнифер тут ни при чём. Скорее, это чудовища из мрачных закоулков подсознания вторглись в мой сон и разрушили его. Я крайне редко вижу кошмары; в большинстве случаев, едва лишь намечается что-нибудь не очень хорошее, я моментально просыпаюсь и обычно не помню, что мне снилось. Мой дядя Брендон считает, что это следствие моей привычки всячески избегать неприятностей, вернее, убегать от них. Что ж, возможно, он прав. Хорошо это или плохо, но за тридцать пять лет, прошедших с момента моего рождения, я умудрился не нажить себе ни одного мало-мальски серьёзного врага... ну, за исключением обманутых мужей, которые по моей милости обзавелись такими сомнительными украшениями, как рога...
Дженнифер спала безмятежным сном невинного младенца. Очевидно, она не в первый раз изменила мужу и не испытывала по этому поводу ни малейших угрызений совести. В тусклом свете ночника её лицо казалось мне очень знакомым, но я отдавал себе отчёт в том, что это лишь игра моего воображения, неосознанное стремление хоть ненадолго обмануть себя, выдать желаемое за действительное. Меня привлекали женщины только определённого типа – стройные, чуть худощавые блондинки с голубыми глазами, – из-за той единственной, которую я всегда хотел, с тех самых пор, как впервые почувствовал себя мужчиной.
На тумбочке возле кровати стояла пепельница с несколькими окурками, а рядом лежала начатая пачка шикарных арктурианских сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119