За Сенат можно не беспокоиться, он утверждает все законы простым большинством.
– Ловко, – сказал я. – Стало быть, вместо референдума – новые выборы?
– Необязательно. Руководство республиканцев сразу поймёт мою игру и, возможно, решит пойти на уступки, чтобы не терять мест в парламенте. Шансов на тот или иной исход дела поровну. Fifty-fifty, как говорите вы... Извини, я опять забыла, что ты не англичанин.
– Ничего страшного, – сказал я. – Но послушай, если всё так просто, почему ты давно не отменила эту поправку.
Анхела покачала головой:
– Всё не так просто, Кевин. Видимо, Рикардо поведал тебе сказку о моей бешеной популярности в народе?
– Ну да.
– Он преувеличивает. Даже в самые лучшие времена мой рейтинг доверия не превышал семидесяти процентов, а около трети граждан считали, что я должна исполнять лишь функции номинального главы государства, предоставив парламентскому большинству формировать правительство по своему усмотрению. А четыре года назад на выборах вообще победили левые – конечно, не без содействия Рикардо, который решил устроить мне «отпуск», и тем не менее они получили условное большинство. Хотя их кабинет продержался недолго и вскоре подал в отставку, сам факт, что они получили мандат на формирование правительства, свидетельствует не в пользу моей популярности. Только в последнее время, когда возникла реальная угроза того, что Рикардо станет королём, чаша весов окончательно склонилась в мою сторону.
– А как насчёт тернового венца?
Анхела пристально вгляделась мне в глаза.
– Он не обязательно должен быть терновым. Всё зависит от обстоятельств... – Она бегло просмотрела концовку доклада. – Ладно. Дальше идут общие фразы о дружбе, любви и согласии. Это можно оставить без изменений. Подожди здесь минутку, Кевин. Я отдам текст спичрайтеру, чтобы к утру был готов окончательный вариант.
Мне пришлось ждать гораздо больше минутки – этак минут десять. Когда Анхела вернулась, я увидел в её глазах слёзы.
– Что с тобой? – спросил я, взяв её за руки. – Что случилось?
– Да так, ничего... Просто я вспомнила время, когда была молоденькой девушкой. Я мечтала о счастливой и дружной семье, о любящем, заботливом муже, о детях... Сейчас я чувствую, как эти мечты возвращаются.
– У нас всё будет хорошо, любимая, – сказал я, привлекая её к себе. – Твои мечты сбудутся. Обещаю тебе.
Целуя Анхелу, я почти рефлекторно привёл в действие несложное заклятие, которое составил и откомпилировал сразу после разговора с профессором Альбой. Руки у меня были заняты, поэтому пальцами я не щёлкал...
14. ЭРИК
После разговора с отцом и Амадисом я прилёг вздремнуть, рассчитывая лишь на пару часов, но проспал добрых шесть, что не входило в мои планы. Зато проснувшись я почувствовал себя бодрым и отдохнувшим, а состояние глубокой подавленности сменилось вполне терпимой угнетённостью. Кошмар последних дней постепенно отступал под натиском присущего мне оптимизма и жизнелюбия. Хотя по-прежнему я видел будущее отнюдь не в розовых тонах – но уже и не в чёрных.
Времени отлёживаться не было. Мои наручные часы (подарок тёти Бренды) показывали, что в Авалоне перевалило за полдень. Я встал, кое-как привёл себя в порядок, сменил помятую одежду на новую, затем прошёл в свой кабинет и первым делом связался с Морисом – у него было специально настроенное на меня зеркальце, которым мог воспользоваться и простой смертный.
– Привет, Морис, – сказал я, когда его изображение появилось в моём зеркале. – Как у тебя дела?
– Да никак, – ответил он. – Всё спокойно, без изменений.
– Кто-нибудь появлялся?
– Только Дионис, всего на минутку. Он искал тебя, но я сказал, что ты в Солнечном Граде, и он убрался... Гм... Выразил соболезнование по поводу кончины моего мира.
– Понятно. Надеюсь, ты изобразил скорбную мину?
– Необходимости изображать не было, она сама изобразилась. Как подумаю о миллиардах людей, мужчин и женщин, взрослых и детей; у каждого были свои мечты, надежды, планы на будущее... И всё это в одночасье рухнуло, превратилось в ничто, развеялось по ветру радиоактивным пеплом. Теперь спокойствие самого вшивого из ваших колдунов стоит по меньшей мере шести сотен жизней простых смертных... будьте вы прокляты!.. – Морис умолк и потёр лоб. – Кажется, я повторяюсь.
– Повторяйся почаще, – сказал я, и это было искренне. – Не позволяй мне забыть о том, что произошло.
– Ты и так не забудешь, я в этом уверен. Кстати, что говорят в твоём Доме о смерти Ладислава?
– Как и везде, всякое. Мой дядя Амадис, между прочим, здорово напугал меня.
– Чем же?
– Он предположил (не знаю, насколько серьёзно), что Ладислав совершил на Земле Юрия Великого какое-то чудовищное преступление и решил замести следы, развязав мировую войну. А сам погиб по неосторожности.
Морис присвистнул:
– Ого!
– Вот именно. Я тоже так подумал.
– Чёрт побери! Он в двух шагах от правды! Стоит ему копнуть чуть глубже...
– Не беспокойся. Амадис копать не будет. И никто не будет. У нас есть неписаное правило, согласно которому мёртвых не судят. Даже если кому-то ещё взбредёт в голову нечто подобное, дальше догадок он не пойдёт и не станет доискиваться правды ради самой правды – благо в последнее время никто из колдунов не пропадал без вести. Так что любое расследование в этом направлении будет воспринято в Даж-Доме как смертельное оскорбление.
– У вас на каждом шагу сталкиваешься с условностями и предрассудками, – не удержался от замечания Морис.
– Точно, – не стал отрицать я. – Однако признай, что эта условность нам на руку.
– Согласен, – кивнул Морис. – Какие у тебя планы?
– Ненадолго отлучусь, – ответил я. – Похоже, наши поиски зашли в тупик. Я обращусь за помощью к Диане.
Морис опять встревожился:
– А может, не надо? Может, мы ещё попытаемся... то есть, ты попытаешься. Знаешь, это очень опасно...
– Знаю. Я не собираюсь открывать Диане все наши карты... гм, открою только часть карт. Уверяю тебя, она ничего не заподозрит. Всё будет выглядеть совершенно невинно.
Я изложил ему свой план, и после некоторых колебаний он согласился. На этом мы попрощались.
Закончив разговор, я спрятал зеркальце в карман, выдвинул ящик стола и достал оттуда запечатанный конверт. Без имени, без адреса, без какой-либо другой надписи, вроде: «Вскрыть в случае моей смерти или исчезновения». Его и так вскроют, с надписью или без неё, если со мной что-нибудь случится. Вот только кто вскроет?..
Вздохнув, я взял ручку и написал:
«Строго секретно! Лично в руки моему отцу, королю. Эрик, сын Брендона».
Очень драматично!
Тьфу!..
Да ну его к чёрту!
Я скомкал письмо, положил его в пепельницу и поджёг. Глядя на пожирающее бумагу пламя, я с тоской думал о том, что по-настоящему никому не доверяю – даже отцу, даже маме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
– Ловко, – сказал я. – Стало быть, вместо референдума – новые выборы?
– Необязательно. Руководство республиканцев сразу поймёт мою игру и, возможно, решит пойти на уступки, чтобы не терять мест в парламенте. Шансов на тот или иной исход дела поровну. Fifty-fifty, как говорите вы... Извини, я опять забыла, что ты не англичанин.
– Ничего страшного, – сказал я. – Но послушай, если всё так просто, почему ты давно не отменила эту поправку.
Анхела покачала головой:
– Всё не так просто, Кевин. Видимо, Рикардо поведал тебе сказку о моей бешеной популярности в народе?
– Ну да.
– Он преувеличивает. Даже в самые лучшие времена мой рейтинг доверия не превышал семидесяти процентов, а около трети граждан считали, что я должна исполнять лишь функции номинального главы государства, предоставив парламентскому большинству формировать правительство по своему усмотрению. А четыре года назад на выборах вообще победили левые – конечно, не без содействия Рикардо, который решил устроить мне «отпуск», и тем не менее они получили условное большинство. Хотя их кабинет продержался недолго и вскоре подал в отставку, сам факт, что они получили мандат на формирование правительства, свидетельствует не в пользу моей популярности. Только в последнее время, когда возникла реальная угроза того, что Рикардо станет королём, чаша весов окончательно склонилась в мою сторону.
– А как насчёт тернового венца?
Анхела пристально вгляделась мне в глаза.
– Он не обязательно должен быть терновым. Всё зависит от обстоятельств... – Она бегло просмотрела концовку доклада. – Ладно. Дальше идут общие фразы о дружбе, любви и согласии. Это можно оставить без изменений. Подожди здесь минутку, Кевин. Я отдам текст спичрайтеру, чтобы к утру был готов окончательный вариант.
Мне пришлось ждать гораздо больше минутки – этак минут десять. Когда Анхела вернулась, я увидел в её глазах слёзы.
– Что с тобой? – спросил я, взяв её за руки. – Что случилось?
– Да так, ничего... Просто я вспомнила время, когда была молоденькой девушкой. Я мечтала о счастливой и дружной семье, о любящем, заботливом муже, о детях... Сейчас я чувствую, как эти мечты возвращаются.
– У нас всё будет хорошо, любимая, – сказал я, привлекая её к себе. – Твои мечты сбудутся. Обещаю тебе.
Целуя Анхелу, я почти рефлекторно привёл в действие несложное заклятие, которое составил и откомпилировал сразу после разговора с профессором Альбой. Руки у меня были заняты, поэтому пальцами я не щёлкал...
14. ЭРИК
После разговора с отцом и Амадисом я прилёг вздремнуть, рассчитывая лишь на пару часов, но проспал добрых шесть, что не входило в мои планы. Зато проснувшись я почувствовал себя бодрым и отдохнувшим, а состояние глубокой подавленности сменилось вполне терпимой угнетённостью. Кошмар последних дней постепенно отступал под натиском присущего мне оптимизма и жизнелюбия. Хотя по-прежнему я видел будущее отнюдь не в розовых тонах – но уже и не в чёрных.
Времени отлёживаться не было. Мои наручные часы (подарок тёти Бренды) показывали, что в Авалоне перевалило за полдень. Я встал, кое-как привёл себя в порядок, сменил помятую одежду на новую, затем прошёл в свой кабинет и первым делом связался с Морисом – у него было специально настроенное на меня зеркальце, которым мог воспользоваться и простой смертный.
– Привет, Морис, – сказал я, когда его изображение появилось в моём зеркале. – Как у тебя дела?
– Да никак, – ответил он. – Всё спокойно, без изменений.
– Кто-нибудь появлялся?
– Только Дионис, всего на минутку. Он искал тебя, но я сказал, что ты в Солнечном Граде, и он убрался... Гм... Выразил соболезнование по поводу кончины моего мира.
– Понятно. Надеюсь, ты изобразил скорбную мину?
– Необходимости изображать не было, она сама изобразилась. Как подумаю о миллиардах людей, мужчин и женщин, взрослых и детей; у каждого были свои мечты, надежды, планы на будущее... И всё это в одночасье рухнуло, превратилось в ничто, развеялось по ветру радиоактивным пеплом. Теперь спокойствие самого вшивого из ваших колдунов стоит по меньшей мере шести сотен жизней простых смертных... будьте вы прокляты!.. – Морис умолк и потёр лоб. – Кажется, я повторяюсь.
– Повторяйся почаще, – сказал я, и это было искренне. – Не позволяй мне забыть о том, что произошло.
– Ты и так не забудешь, я в этом уверен. Кстати, что говорят в твоём Доме о смерти Ладислава?
– Как и везде, всякое. Мой дядя Амадис, между прочим, здорово напугал меня.
– Чем же?
– Он предположил (не знаю, насколько серьёзно), что Ладислав совершил на Земле Юрия Великого какое-то чудовищное преступление и решил замести следы, развязав мировую войну. А сам погиб по неосторожности.
Морис присвистнул:
– Ого!
– Вот именно. Я тоже так подумал.
– Чёрт побери! Он в двух шагах от правды! Стоит ему копнуть чуть глубже...
– Не беспокойся. Амадис копать не будет. И никто не будет. У нас есть неписаное правило, согласно которому мёртвых не судят. Даже если кому-то ещё взбредёт в голову нечто подобное, дальше догадок он не пойдёт и не станет доискиваться правды ради самой правды – благо в последнее время никто из колдунов не пропадал без вести. Так что любое расследование в этом направлении будет воспринято в Даж-Доме как смертельное оскорбление.
– У вас на каждом шагу сталкиваешься с условностями и предрассудками, – не удержался от замечания Морис.
– Точно, – не стал отрицать я. – Однако признай, что эта условность нам на руку.
– Согласен, – кивнул Морис. – Какие у тебя планы?
– Ненадолго отлучусь, – ответил я. – Похоже, наши поиски зашли в тупик. Я обращусь за помощью к Диане.
Морис опять встревожился:
– А может, не надо? Может, мы ещё попытаемся... то есть, ты попытаешься. Знаешь, это очень опасно...
– Знаю. Я не собираюсь открывать Диане все наши карты... гм, открою только часть карт. Уверяю тебя, она ничего не заподозрит. Всё будет выглядеть совершенно невинно.
Я изложил ему свой план, и после некоторых колебаний он согласился. На этом мы попрощались.
Закончив разговор, я спрятал зеркальце в карман, выдвинул ящик стола и достал оттуда запечатанный конверт. Без имени, без адреса, без какой-либо другой надписи, вроде: «Вскрыть в случае моей смерти или исчезновения». Его и так вскроют, с надписью или без неё, если со мной что-нибудь случится. Вот только кто вскроет?..
Вздохнув, я взял ручку и написал:
«Строго секретно! Лично в руки моему отцу, королю. Эрик, сын Брендона».
Очень драматично!
Тьфу!..
Да ну его к чёрту!
Я скомкал письмо, положил его в пепельницу и поджёг. Глядя на пожирающее бумагу пламя, я с тоской думал о том, что по-настоящему никому не доверяю – даже отцу, даже маме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119