Оглянулась в сторону сада.
- Кто будет здесь гулять теперь? - сказала она.
Она очень устала. Она тяжело оперлась на руку Марии, а в прихожей ухватилась за стенку.
- Открой дверь во двор, - попросила она. - Мне хочется видеть лес.
Она подошла к двери, прислонилась к дверному косяку и с минуту глядела на лес и дорогу.
- Мария, - сказала она, - и еще я хочу посмотреть на голубей.
С этого дня Катинка больше не вставала. Силы быстро оставляли ее.
Вдова Абель принесла ей винное желе.
- Оно так освежает, - сказала она. Она сквозь слезы глядела на Катинку.
- И лежите вы тут одна-одинешенька, - сказала она. Фру Абель решила прислать к Катинке Луису-Старшенькую.
- Моя старшенькая ни дать ни взять сестра милосердия, - сказала фру Абель, - настоящая сестра милосердия…
Днем явилась Луиса-Старшенькая - она расхаживала на цыпочках в белом переднике. Катинка лежала так тихо, должно быть, спала… Луиса-Старшенькая накрыла на стол и приготовила кофе.
Во время завтрака дверь в спальню притворили… Бай был благодарен от души. Вдова утирала слезы.
- Друзья познаются в беде, - говорила она.
После обеда приходила фру Линде и садилась у постели с вязаньем. Она рассказывала всякую всячину обо всех жителях прихода, о себе и о своем Линде.
Под вечер за женой заходил старый пастор, и старики еще немного сидели вдвоем в сумерках у постели.
Разговору только и было что об Агнес.
- Линде просто жить без нее не может, - говорила фру Линде. Сама она с утра до вечера втихомолку проливала слезы о дочери.
- Что поделаешь, матушка, в ней вся моя отрада, - говорил старый пастор.
- Вот увидите, она приедет, - говорила Катинка.
- И останется старой девой. - В руках фру Линде мелькали спицы.
Мысль, что Агнес останется «старой девой», не давала фру Линде покоя.
Они болтали о том о сем; перед уходом старого пастора угощали стаканчиком черносмородинной настойки.
- Хороша, - говорил старый пастор, - и в голову не ударяет.
И старики ковыляли домой по темной осенней дороге.
Бай частенько отлучался из дому.
- А что, если мы сыграем партию в ломбер? - говорил Кьер. - Тебе надо развеяться, старина.
- Твоя правда, дружище Кьер. - Бай подносил руки к глазам.
- Хотя бы раз в неделю, - говорил он. - Спасибо тебе… Спасибо за дружбу. - Растроганный Бай хлопал Кьера по плечу. В последнее время Бая было очень легко растрогать.
Он уходил из дому и до поздней ночи играл в ломбер. Возвращаясь домой, он будил Катинку - не мог же он заснуть, «не узнав, как она себя чувствует».
- Спасибо, хорошо, - говорила Катинка. - Тебе было весело?
- Какое уж тут веселье, когда ты лежишь больная, - отвечал Бай. Он сидел у постели и вздыхал до тех пор, пока Катинка не просыпалась окончательно.
Тогда он говорил ей: «Спокойной ночи».
- Спокойной ночи, Бай.
Когда днем Мария отлучалась из дому, дверь в контору Бая оставляли открытой. Катинка с постели прислушивалась, как постукивает телеграфный аппарат.
- Ни минутки-то он не отдохнет… - говорила она. - Чего только не сообщает.
- Бай, - окликнула она. - Это сюда, местная… Бай громко выбранился в конторе…
- Точно. - Он подошел к двери спальни. - Будь я проклят, если это не пастору.
- Пастору? - Катинка села на постели. - Должно быть, от Агнес, - сказала она.
Бай ничего не ответил и стал метаться как угорелый. Он то хватал синий карандаш, то искал мундир, так его и не надев, второпях записывал телеграмму, записал неправильно и изорвал ее в клочки.
- Бай, - сказала Катинка, - так это вправду от Агнес…
- Да, будь я проклят…
Бай сам умчался относить телеграмму незадолго до прихода вечернего поезда.
Баю еще ни разу не приходилось видеть, чтобы люди были так счастливы. Старики то смеялись, то плакали.
- Господи…. неужто это правда… Господи… неужели правда…
- Ну да, матушка… Да… - Старый пастор старался держаться спокойно.
Он шикал на жену и гладил ее по голове. Но потом молитвенно сложил руки.
- Нет, - сказал он, - это слишком большое счастье. - И заплакал сам, утирая слезы бархатной ермолкой.
- Да, да, - сказал он. - Господь милосерден, я всегда говорю, Господь милосерден…
Старый пастор хотел сам сообщить новость Катанке, он взял пальто, шляпу и рукавицы, потом снова все отложил и схватил Бая за руки:
- Довелось все-таки, начальник, - сказал он. - Довелось нам, старикам, дожить - дожить до этого счастья.
- Гм, конечно, у каждого свое…
- Теперь Андерсен поймет, поймет, что он потерял, - сказал старый пастор.
Он бестолково суетился и никак не мог закончить сборы. На прощанье пасторша угостила их земляничной наливкой.
По дороге старый пастор то и дело насвистывал песенку «Солдатик храбрый наш».
Пастор сидел у кровати Катинки.
- Да, - говорил он. - Господь соединяет любящие сердца.
Через неделю Агнес возвратилась домой.
Она влетела с платформы прямо в контору. В открытую дверь она увидела Катинку - та лежала на подушках с закрытыми глазами. Агнес с трудом узнала ее.
Катинка открыла глаза и посмотрела на Агнес.
- Да, это я, - сказала она.
Агнес вошла в спальню, взяла руки Катинки в свои. Опустилась на колени у кровати.
- Моя прелесть, - сказала Агнес, сдерживая слезы. Она приходила каждый день после полудня и оставалась у Катинки до вечера.
Разговаривали они мало. Катинка дремала, а Агнес, уронив на колени шитье, вглядывалась в худенькое личико на подушке. Из груди Катинки вырывалось слабое, свистящее дыхание.
Стоило Катинке шевельнуться, и Агнес снова бралась за шитье и проворно орудовала иглой.
Катинка лежала без сна. Она чувствовала бесконечную слабость, говорить она была не в силах. Начался приступ кашля. Она выпрямилась на постели, кашель разрывал ей грудь.
Агнес поддерживала ее. Катинка обливалась холодным потом.
- Спасибо, - говорила она, - спасибо.
Она снова откинулась на подушки и затихла. Из-за полога кровати она глядела на лицо Агнес, такое круглое и здоровое, на ее руки, решительно управлявшиеся с шитьем.
- Агнес, - сказала она, - поиграйте мне, пожалуйста, немножко.
- Вам лучше поспать, - сказала Агнес.
- О нет. Поиграйте, пожалуйста.
Агнес встала и подошла к фортепиано. Она негромко наигрывала одну мелодию за другой.
Катинка лежала, не шевелясь и выпростав руки из-под одеяла.
- Агнес, - просила она, - спойте ее… пожалуйста. Это была песня о Сорренто. Агнес запела низким грудным голосом:
Там высокие темные пинии
Виноградник от зноя хранят,
Вечерами там рощ апельсиновых
Над заливом сильней аромат;
Там качают лодку воды,
Там кружатся хороводы
И к мадонне в неба своды
Воссылают голос свой.
Сколько б я ни жил на свете,
Не забуду дали эти,
Эти ночи в лунном свете,
Твой, Неаполь, рай земной.
Она еще посидела немного у фортепиано. Потом встала и Вернулась в спальню.
- Спасибо, - сказала Катинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
- Кто будет здесь гулять теперь? - сказала она.
Она очень устала. Она тяжело оперлась на руку Марии, а в прихожей ухватилась за стенку.
- Открой дверь во двор, - попросила она. - Мне хочется видеть лес.
Она подошла к двери, прислонилась к дверному косяку и с минуту глядела на лес и дорогу.
- Мария, - сказала она, - и еще я хочу посмотреть на голубей.
С этого дня Катинка больше не вставала. Силы быстро оставляли ее.
Вдова Абель принесла ей винное желе.
- Оно так освежает, - сказала она. Она сквозь слезы глядела на Катинку.
- И лежите вы тут одна-одинешенька, - сказала она. Фру Абель решила прислать к Катинке Луису-Старшенькую.
- Моя старшенькая ни дать ни взять сестра милосердия, - сказала фру Абель, - настоящая сестра милосердия…
Днем явилась Луиса-Старшенькая - она расхаживала на цыпочках в белом переднике. Катинка лежала так тихо, должно быть, спала… Луиса-Старшенькая накрыла на стол и приготовила кофе.
Во время завтрака дверь в спальню притворили… Бай был благодарен от души. Вдова утирала слезы.
- Друзья познаются в беде, - говорила она.
После обеда приходила фру Линде и садилась у постели с вязаньем. Она рассказывала всякую всячину обо всех жителях прихода, о себе и о своем Линде.
Под вечер за женой заходил старый пастор, и старики еще немного сидели вдвоем в сумерках у постели.
Разговору только и было что об Агнес.
- Линде просто жить без нее не может, - говорила фру Линде. Сама она с утра до вечера втихомолку проливала слезы о дочери.
- Что поделаешь, матушка, в ней вся моя отрада, - говорил старый пастор.
- Вот увидите, она приедет, - говорила Катинка.
- И останется старой девой. - В руках фру Линде мелькали спицы.
Мысль, что Агнес останется «старой девой», не давала фру Линде покоя.
Они болтали о том о сем; перед уходом старого пастора угощали стаканчиком черносмородинной настойки.
- Хороша, - говорил старый пастор, - и в голову не ударяет.
И старики ковыляли домой по темной осенней дороге.
Бай частенько отлучался из дому.
- А что, если мы сыграем партию в ломбер? - говорил Кьер. - Тебе надо развеяться, старина.
- Твоя правда, дружище Кьер. - Бай подносил руки к глазам.
- Хотя бы раз в неделю, - говорил он. - Спасибо тебе… Спасибо за дружбу. - Растроганный Бай хлопал Кьера по плечу. В последнее время Бая было очень легко растрогать.
Он уходил из дому и до поздней ночи играл в ломбер. Возвращаясь домой, он будил Катинку - не мог же он заснуть, «не узнав, как она себя чувствует».
- Спасибо, хорошо, - говорила Катинка. - Тебе было весело?
- Какое уж тут веселье, когда ты лежишь больная, - отвечал Бай. Он сидел у постели и вздыхал до тех пор, пока Катинка не просыпалась окончательно.
Тогда он говорил ей: «Спокойной ночи».
- Спокойной ночи, Бай.
Когда днем Мария отлучалась из дому, дверь в контору Бая оставляли открытой. Катинка с постели прислушивалась, как постукивает телеграфный аппарат.
- Ни минутки-то он не отдохнет… - говорила она. - Чего только не сообщает.
- Бай, - окликнула она. - Это сюда, местная… Бай громко выбранился в конторе…
- Точно. - Он подошел к двери спальни. - Будь я проклят, если это не пастору.
- Пастору? - Катинка села на постели. - Должно быть, от Агнес, - сказала она.
Бай ничего не ответил и стал метаться как угорелый. Он то хватал синий карандаш, то искал мундир, так его и не надев, второпях записывал телеграмму, записал неправильно и изорвал ее в клочки.
- Бай, - сказала Катинка, - так это вправду от Агнес…
- Да, будь я проклят…
Бай сам умчался относить телеграмму незадолго до прихода вечернего поезда.
Баю еще ни разу не приходилось видеть, чтобы люди были так счастливы. Старики то смеялись, то плакали.
- Господи…. неужто это правда… Господи… неужели правда…
- Ну да, матушка… Да… - Старый пастор старался держаться спокойно.
Он шикал на жену и гладил ее по голове. Но потом молитвенно сложил руки.
- Нет, - сказал он, - это слишком большое счастье. - И заплакал сам, утирая слезы бархатной ермолкой.
- Да, да, - сказал он. - Господь милосерден, я всегда говорю, Господь милосерден…
Старый пастор хотел сам сообщить новость Катанке, он взял пальто, шляпу и рукавицы, потом снова все отложил и схватил Бая за руки:
- Довелось все-таки, начальник, - сказал он. - Довелось нам, старикам, дожить - дожить до этого счастья.
- Гм, конечно, у каждого свое…
- Теперь Андерсен поймет, поймет, что он потерял, - сказал старый пастор.
Он бестолково суетился и никак не мог закончить сборы. На прощанье пасторша угостила их земляничной наливкой.
По дороге старый пастор то и дело насвистывал песенку «Солдатик храбрый наш».
Пастор сидел у кровати Катинки.
- Да, - говорил он. - Господь соединяет любящие сердца.
Через неделю Агнес возвратилась домой.
Она влетела с платформы прямо в контору. В открытую дверь она увидела Катинку - та лежала на подушках с закрытыми глазами. Агнес с трудом узнала ее.
Катинка открыла глаза и посмотрела на Агнес.
- Да, это я, - сказала она.
Агнес вошла в спальню, взяла руки Катинки в свои. Опустилась на колени у кровати.
- Моя прелесть, - сказала Агнес, сдерживая слезы. Она приходила каждый день после полудня и оставалась у Катинки до вечера.
Разговаривали они мало. Катинка дремала, а Агнес, уронив на колени шитье, вглядывалась в худенькое личико на подушке. Из груди Катинки вырывалось слабое, свистящее дыхание.
Стоило Катинке шевельнуться, и Агнес снова бралась за шитье и проворно орудовала иглой.
Катинка лежала без сна. Она чувствовала бесконечную слабость, говорить она была не в силах. Начался приступ кашля. Она выпрямилась на постели, кашель разрывал ей грудь.
Агнес поддерживала ее. Катинка обливалась холодным потом.
- Спасибо, - говорила она, - спасибо.
Она снова откинулась на подушки и затихла. Из-за полога кровати она глядела на лицо Агнес, такое круглое и здоровое, на ее руки, решительно управлявшиеся с шитьем.
- Агнес, - сказала она, - поиграйте мне, пожалуйста, немножко.
- Вам лучше поспать, - сказала Агнес.
- О нет. Поиграйте, пожалуйста.
Агнес встала и подошла к фортепиано. Она негромко наигрывала одну мелодию за другой.
Катинка лежала, не шевелясь и выпростав руки из-под одеяла.
- Агнес, - просила она, - спойте ее… пожалуйста. Это была песня о Сорренто. Агнес запела низким грудным голосом:
Там высокие темные пинии
Виноградник от зноя хранят,
Вечерами там рощ апельсиновых
Над заливом сильней аромат;
Там качают лодку воды,
Там кружатся хороводы
И к мадонне в неба своды
Воссылают голос свой.
Сколько б я ни жил на свете,
Не забуду дали эти,
Эти ночи в лунном свете,
Твой, Неаполь, рай земной.
Она еще посидела немного у фортепиано. Потом встала и Вернулась в спальню.
- Спасибо, - сказала Катинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36