Однако Михаил Семенович знал, что именно так обстоит дело в любом военном штабе. По крайней мере Бондаренко представится возможность помериться силами с этими бездельниками в Таджикистане.
Филитов встал и снял с вешалки шинель. Затем, держа портфель в почти бесполезной правой руке, вышел из кабинета. Его секретарь, прапорщик, тут же позвонил вниз, чтобы машину полковника подогнали к подъезду. Когда полковник появился на крыльце, она уже стояла наготове.
Сорок минут спустя Филитов был дома и в домашней одежде. Был включен телевизор, передававший что-то бессмысленное — по-видимому, взятое на Западе. Михаил Семенович сидел в одиночестве за кухонным столом. Перед ним, рядом с едой, стояла открытая бутылка водки. Вечерами он ел колбасу с черным хлебом и соленые огурцы — эта пища мало чем отличалась от того, чем он питался со своими людьми на фронте два поколения назад. Он знал, что его желудок лучше справляется с грубой пищей, чем с изысканной гастрономией, — это обстоятельство изрядно озадачило больничный персонал, когда полковник лежал в госпитале с воспалением легких. Выпив водки, он закусил ее огурцом и хлебом с колбасой и через полупрозрачные шторы посмотрел в окно. На улицах Москвы ярко светились фонари и повсюду виднелись бесчисленные желтые прямоугольники квартирных окон.
Ему вспоминались запахи прошлого. Он чувствовал запах доброй русской земли, острый приятный аромат луговой травы вместе с вонью дизельного топлива и всепобеждающий острый запах артиллерийского пороха из танковых пушек, настолько прочно впитывающийся в ткань комбинезона, что не пропадал даже после множества стирок. Для танкиста это были запахи поля битвы, эти запахи и отвратительный смрад горящих танков и сгорающих в них экипажей. Не глядя на стол, он отрезал кусок колбасы и отправил его в рот на острие ножа. Не отрываясь, он смотрел в окно, словно на экран телевизора, и видел огромный далекий горизонт при заходе солнца и столбы дыма, поднимающегося вверх на фоне зеленого и синего, оранжевого и коричневого. Затем он сунул в рот кусок грубого черного хлеба. И тут, как всегда по вечерам перед тем, как полковник Филитов совершал предательство, его окружили призраки прошлого.
— Мы показали им, правда, товарищ капитан? — спросил усталый голос.
— И все-таки нам придется отступить, ефрейтор, — ответил его собственный голос. — Но мы действительно показали этим ублюдкам, что не стоит связываться с нашими Т-34. Ты украл буханку хорошего хлеба, ефрейтор.
— Украл? Что вы, товарищ капитан, когда защищаешь этих крестьян, очень хочется есть, верно?
— И не меньше хочется пить? — был следующий вопрос капитана.
— Совершенно верно, командир. — Ефрейтор усмехнулся. Откуда-то сзади появилась бутылка. Это была не водка, произведенная на государственном заводе, а самогон, который гнали из зерна местные жители, хорошо знакомый Филитову алкогольный напиток. Каждый настоящий русский уверяет, что любит вкус самогона, хотя, если есть под рукой водка, предпочитает ее. И все-таки в этот момент его душа хотела именно самогона, здесь, на русской земле, с остатками своей танковой части, защищающей колхоз от приближающегося авангарда танков Гудериана.
Они снова перейдут в наступление завтра утром, спокойно подумал водитель.
— И мы подобьем еще несколько вражеских танков, окрашенных в серый цвет слизняков, — произнес заряжающий. '
А после этого отступим на десяток километров, хотел сказать, но удержался Филитов, всего на десять километров, если нам повезет и если штаб полка сумеет справиться с обстановкой лучше, чем сегодня. Как бы то ни было, этот колхоз окажется в тылу немецких войск еще до того, как завтра зайдет солнце. Мы снова отдадим врагу участок нашей земли.
Михаилу Семеновичу не хотелось об этом думать. Он тщательно вытер руки, прежде чем расстегнуть карман гимнастерки. Пора подумать о душе.
— Какая красивая, — заметил ефрейтор, глядя в сотый раз через плечо своего капитана на фотографию, как всегда, с завистью. — Красивая, как хрустальная ваза. А какой у вас хороший сын. Вам так повезло, товарищ капитан, что он похож на мать. Ваша жена такая маленькая, как мог у нее родиться такой большой сын?
Только Богу известно, был его бессознательный ответ. Как странно, что после нескольких дней войны даже самые твердокаменные атеисты взывали к имени Бога. И даже комиссары, что вызывало тихое веселье у солдат.
Я вернусь к тебе, пообещал он. глядя на фотографию. Я вернусь к тебе домой. Пройду через всю немецкую армию, через огонь ада, но вернусь к тебе, Блена.
И тут принесли почту, редкое событие на фронте. Там было только одно письмо для капитана Филитова, но по тонкой бумаге и по изящному почерку он понял, насколько оно важно. Он вскрыл конверт острием своего боевого ножи и, несмотря на спешку, очень осторожно, стараясь не запачкать слова любви руками в смазке от своего боевого танка, достал листки. Через несколько мгновений он вскочил на ноги и издал радостный крик, подняв голову к сумеречному небу.
— Весной я снова стану отцом! — Это произошло, по-видимому, в последнюю ночь его отпуска, за три недели до того, как началось это кровавое безумие...
— Меня это ничуть не удивляет, — шутливо заметил ефрейтор, — принимая во внимание то, как мы сегодня отодрали немцев. Такой мужчина во главе нашего подразделения! Может быть, нашего капитана лучше всего использовать в качестве племенного производителя?
— Ты ведешь себя некультурно, ефрейтор Романов. Я — женатый человек,
— Тогда, может, вместо товарища капитана использовать для этой цели меня? — выразил надежду ефрейтор и снова передал бутылку своему командиру. — За еще одного хорошего сына, товарищ капитан, и за здоровье вашей красавицы жены. — В глазах юного солдата сверкнули слезы радости и одновременно печали — он знал, что лишь самое невероятное стечение обстоятельств позволит и ему стать отцом. Но он никогда не скажет об этом вслух. Да, Романов был хорошим солдатом и надежным товарищем, способным командовать собственным танком.
И Романов получил свой танк, вспомнил Михаил Семенович, глядя на панораму Москвы. Во время сражения под Вязьмой он прикрыл корпусом этого танка выведенную из строя «тридцатьчетверку» капитана Филитова от мчавшегося вперед немецкого «T-IV», спас жизнь командира, а его собственная закончилась в оранжево-красном пламени взрыва. Алексей Ильич Романов, ефрейтор Красной Армии, был награжден за этот подвиг орденом Красного Знамени. Неужели, подумал старый полковник, этот орден стал достаточным утешением его матери за смерть голубоглазого веснушчатого сына?
Бутылка водки на столе опустела на три четверти, и Михаил Семенович, как это случалось уже не раз, плакал в одиночестве своей кухни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200
Филитов встал и снял с вешалки шинель. Затем, держа портфель в почти бесполезной правой руке, вышел из кабинета. Его секретарь, прапорщик, тут же позвонил вниз, чтобы машину полковника подогнали к подъезду. Когда полковник появился на крыльце, она уже стояла наготове.
Сорок минут спустя Филитов был дома и в домашней одежде. Был включен телевизор, передававший что-то бессмысленное — по-видимому, взятое на Западе. Михаил Семенович сидел в одиночестве за кухонным столом. Перед ним, рядом с едой, стояла открытая бутылка водки. Вечерами он ел колбасу с черным хлебом и соленые огурцы — эта пища мало чем отличалась от того, чем он питался со своими людьми на фронте два поколения назад. Он знал, что его желудок лучше справляется с грубой пищей, чем с изысканной гастрономией, — это обстоятельство изрядно озадачило больничный персонал, когда полковник лежал в госпитале с воспалением легких. Выпив водки, он закусил ее огурцом и хлебом с колбасой и через полупрозрачные шторы посмотрел в окно. На улицах Москвы ярко светились фонари и повсюду виднелись бесчисленные желтые прямоугольники квартирных окон.
Ему вспоминались запахи прошлого. Он чувствовал запах доброй русской земли, острый приятный аромат луговой травы вместе с вонью дизельного топлива и всепобеждающий острый запах артиллерийского пороха из танковых пушек, настолько прочно впитывающийся в ткань комбинезона, что не пропадал даже после множества стирок. Для танкиста это были запахи поля битвы, эти запахи и отвратительный смрад горящих танков и сгорающих в них экипажей. Не глядя на стол, он отрезал кусок колбасы и отправил его в рот на острие ножа. Не отрываясь, он смотрел в окно, словно на экран телевизора, и видел огромный далекий горизонт при заходе солнца и столбы дыма, поднимающегося вверх на фоне зеленого и синего, оранжевого и коричневого. Затем он сунул в рот кусок грубого черного хлеба. И тут, как всегда по вечерам перед тем, как полковник Филитов совершал предательство, его окружили призраки прошлого.
— Мы показали им, правда, товарищ капитан? — спросил усталый голос.
— И все-таки нам придется отступить, ефрейтор, — ответил его собственный голос. — Но мы действительно показали этим ублюдкам, что не стоит связываться с нашими Т-34. Ты украл буханку хорошего хлеба, ефрейтор.
— Украл? Что вы, товарищ капитан, когда защищаешь этих крестьян, очень хочется есть, верно?
— И не меньше хочется пить? — был следующий вопрос капитана.
— Совершенно верно, командир. — Ефрейтор усмехнулся. Откуда-то сзади появилась бутылка. Это была не водка, произведенная на государственном заводе, а самогон, который гнали из зерна местные жители, хорошо знакомый Филитову алкогольный напиток. Каждый настоящий русский уверяет, что любит вкус самогона, хотя, если есть под рукой водка, предпочитает ее. И все-таки в этот момент его душа хотела именно самогона, здесь, на русской земле, с остатками своей танковой части, защищающей колхоз от приближающегося авангарда танков Гудериана.
Они снова перейдут в наступление завтра утром, спокойно подумал водитель.
— И мы подобьем еще несколько вражеских танков, окрашенных в серый цвет слизняков, — произнес заряжающий. '
А после этого отступим на десяток километров, хотел сказать, но удержался Филитов, всего на десять километров, если нам повезет и если штаб полка сумеет справиться с обстановкой лучше, чем сегодня. Как бы то ни было, этот колхоз окажется в тылу немецких войск еще до того, как завтра зайдет солнце. Мы снова отдадим врагу участок нашей земли.
Михаилу Семеновичу не хотелось об этом думать. Он тщательно вытер руки, прежде чем расстегнуть карман гимнастерки. Пора подумать о душе.
— Какая красивая, — заметил ефрейтор, глядя в сотый раз через плечо своего капитана на фотографию, как всегда, с завистью. — Красивая, как хрустальная ваза. А какой у вас хороший сын. Вам так повезло, товарищ капитан, что он похож на мать. Ваша жена такая маленькая, как мог у нее родиться такой большой сын?
Только Богу известно, был его бессознательный ответ. Как странно, что после нескольких дней войны даже самые твердокаменные атеисты взывали к имени Бога. И даже комиссары, что вызывало тихое веселье у солдат.
Я вернусь к тебе, пообещал он. глядя на фотографию. Я вернусь к тебе домой. Пройду через всю немецкую армию, через огонь ада, но вернусь к тебе, Блена.
И тут принесли почту, редкое событие на фронте. Там было только одно письмо для капитана Филитова, но по тонкой бумаге и по изящному почерку он понял, насколько оно важно. Он вскрыл конверт острием своего боевого ножи и, несмотря на спешку, очень осторожно, стараясь не запачкать слова любви руками в смазке от своего боевого танка, достал листки. Через несколько мгновений он вскочил на ноги и издал радостный крик, подняв голову к сумеречному небу.
— Весной я снова стану отцом! — Это произошло, по-видимому, в последнюю ночь его отпуска, за три недели до того, как началось это кровавое безумие...
— Меня это ничуть не удивляет, — шутливо заметил ефрейтор, — принимая во внимание то, как мы сегодня отодрали немцев. Такой мужчина во главе нашего подразделения! Может быть, нашего капитана лучше всего использовать в качестве племенного производителя?
— Ты ведешь себя некультурно, ефрейтор Романов. Я — женатый человек,
— Тогда, может, вместо товарища капитана использовать для этой цели меня? — выразил надежду ефрейтор и снова передал бутылку своему командиру. — За еще одного хорошего сына, товарищ капитан, и за здоровье вашей красавицы жены. — В глазах юного солдата сверкнули слезы радости и одновременно печали — он знал, что лишь самое невероятное стечение обстоятельств позволит и ему стать отцом. Но он никогда не скажет об этом вслух. Да, Романов был хорошим солдатом и надежным товарищем, способным командовать собственным танком.
И Романов получил свой танк, вспомнил Михаил Семенович, глядя на панораму Москвы. Во время сражения под Вязьмой он прикрыл корпусом этого танка выведенную из строя «тридцатьчетверку» капитана Филитова от мчавшегося вперед немецкого «T-IV», спас жизнь командира, а его собственная закончилась в оранжево-красном пламени взрыва. Алексей Ильич Романов, ефрейтор Красной Армии, был награжден за этот подвиг орденом Красного Знамени. Неужели, подумал старый полковник, этот орден стал достаточным утешением его матери за смерть голубоглазого веснушчатого сына?
Бутылка водки на столе опустела на три четверти, и Михаил Семенович, как это случалось уже не раз, плакал в одиночестве своей кухни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200