Одеваясь, обнаружил, что мои овоидные самоцветы, как и
душа, съежились и усохли. Эфиопской наружности джентльмен свез
меня в лифте вниз, сообщив, что смена мистера Келли
закончилась. Увидел Глена, читающего газету в сером лимузине у
входа. Пригнувшись, повернул на углу на запад, пересек Мэдисон
и Пятую. Сошел по серым ступеням, миновав увитый плющом фасад
управления зоосада. И по вихлявой тропинке спустился под
каменный мостик. Своды которого исписаны разными разностями.
Джули сосет. Марта берет в ухо. А Фанни Соурпюсс съела меня с
потрохами. Сказав, что у нее нет в этом мире ни приюта, ни
жизненной цели. Есть только то, чего жаждут все остальные.
Деньги.
В этот вторник грязь растопилась под солнцем сразу после
полудня. Я дышал во все легкие. Выветривая алкоголь. Шел себе,
такой маленький на фоне далеких многооконных горных пиков, со
всех сторон указующих в небо. Вскарабкайся туда и станешь
богатым. Утяни шнурки из ботинок всех этих седых толстозадых
чучел. Восседающих за своими столами на каждой ступеньке
лестницы, решая, как бы меня попроще спихнуть. Белесая зимняя
травка вылезает из трещин на серых боках валунов. Там, внизу,
где развеваются флаги, вся эта публика катается на коньках. А
на вершине того холма она играет в шашки и в шахматы. И еще я
слышу, как вертится карусель. Воздух тих. Орут и играют дети.
Корнелиус Кристиан лихо взбегает по ступеням Спортивного
клуба. Бронзовая табличка извещает, что внутрь допускаются
только члены клуба. Вхожу с таким видом, словно я тут хозяин. И
тут же человек в зеленой форме спрашивает, член я или не член.
Член, а как же. Кристиан, клоун кавказской расы. Из рода
человеческого.
Я часто сюда захаживал несколько лет назад. Неторопливо
пересекал мраморный пол, чтобы сдать пальто. Добродушный
джентльмен приветствовал меня из-за стойки. За которой
виднелись плечики, крючки и бирки для сумок. В зеленых кожаных
креслах сидели многообразные миссис Соурпюсс. Ожидая, когда
мужья их пропарятся. Чтобы этой ночью бросить к их ногам
боготворящий их мир.
-- Вот сюда, сэр, к следующему лифту.
Мужская рука в белой перчатке указывает мне путь мимо
мерцающих бронзой дверей. Дрынь-брынь, бегут огоньки. Пятый,
пожалуйста. Все так приветливы и дружелюбны. Разве кто
огрызнется порой, да и то еле слышно. Что-то вроде решетчатой
клетки с человеком внутри. Укладывает мой бумажник и мелочь в
бурый бумажный пакет. Жмет железную рукоять. Прищипывая края.
Примерно как с бедрами Фанни. Ущипнешь. Застряв между ними. Они
и раскроются.
Вдоль темноватых рядов именных нумерованных шкафчиков.
Служитель говорит, вот хорошее место. Рядом с главным проходом.
Глубоким голосом убеждает меня купить спортивные туфли,
суспензорий, трусы и рубашки. Все с эмблемой клуба, пурпурной
стрелой. Раздеваюсь между темно-зелеными шкафчиками. Совсем как
в давние годы. Глядя поверх деревьев в окно. По извилистым
парковым дорогам проползают машины. И ночами, когда огоньки
опрыскивали эту серую даль. Опуская небо пониже. Коля его и
клеймя. Ты смотрел из окон в безопасности и тепле.
Звуки спортивных схваток. Вдоль длинного коридора. Лязг
фехтовальных клинков. Топот бегущих ног. Хруст сгибаемых
коленок. Вот в эту дверь. На стенах фотографии бойцов, одни
сплошь в мускулах, другие -- сплошная улыбка, но каждый стоит,
изготовясь к удару. Атлеты вхожи туда. Куда другие и нос сунуть
боятся. Потому как у них кулаки. Светловолосый мужчина сидит за
столом. Склонившись над дневным выпуском газеты. Неторопливо
поворачивается, чтобы взглянуть. Недоуменно хмурится.
Откладывает газету. И восклицает.
-- Ну ты подумай. Да это ж Корнелиус Кристиан. Где тебя
столько лет носило.
-- В Европе.
-- Без шуток. Ну кто бы подумал. Что ж, рад тебя видеть,
чемпион. Слушай, а ты неплохо выглядишь. Нет, это ж надо. В
Европе. Как они там, поумнели.
-- По-моему, да.
-- Это хорошо. А то валят оттуда валом какие-то недоделки.
Да, вот это сюрприз. Года три, наверно, прошло, или четыре.
-- Семь.
-- Ну ты подумай. Семь лет. Помнишь Адмирала. По-прежнему
тут. И куча морских капитанов. Судьи. Мэры. Актеры.
Промышленники. А я все еще пытаюсь продавать свою антикварную
мебель. Этой ораве крохоборов. Ну не желают они покупать моих
шератонов с чиппендейлами. Слова для них длинноваты, не
понимают. Лучшая подлинная старинная мебель, какую когда-либо
делали у меня в задней комнате в Бронксе. Однако, послушай,
Корнелиус, ты и вправду здорово выглядишь. Тут, знаешь, форму
держать невредно. В городе черт знает что творится с
преступностью. С ума можно спятить. Даже честный преступник и
тот не чувствует себя в безопасности. Теперь уже убивают прямо
в подземке. То есть, если ты ночью добрался до дому живым,
считай, что тебе повезло. Собственно и днем то же самое.
Слушай, а что ты поделываешь, Корнелиус, работаешь где-нибудь.
-- Да.
-- И кем.
-- Ну, пожалуй, меня можно назвать распорядителем.
-- Распорядителем. Это которые раздают бесплатное пиво.
Прислал бы, что ли, и мне приглашение.
-- Всенепременно.
-- Корнелиус, голубчик, ты даже не представляешь, до чего
я рад тебя видеть.
В это зале с зеленым полом. В которую входят Адмирал и
Судья. Под уханье боксерской груши. Под звуки колоколов и сирен
пожарных машин, летящих внизу по улице. Сердце мое согревается.
Вот первый человек, который рад меня видеть. Его искрящиеся
голубые глаза. Ублаготворенное круглое брюхо. Изгоняют
одиночество прочь. Вселяют надежду. Именно в тот миг, когда я,
упав на колени, возносил лихорадочные мольбы. О драгоценный
мир, услышь мой тоненький голос. Разреши мне сказать би-бип.
Прежде чем ты велишь мне заткнуться.
-- О, Адмирал, вы помните Корнелиуса Кристиана.
-- Нет.
-- Что. Корнелиуса Кристиана не помните. Бронксовский
Бомбардир, чемпион в среднем весе. Лучший хук левой и встречный
правой, какой вы когда-либо видели.
-- Нет. Не помню. Но ему не мешает побриться.
-- С какой это стати.
-- С такой что он весь зарос.
-- Да ну вас, Адмирал, ничего он не зарос. Мы все тут
бреемся каждый день.
-- Мне это все едино, но женщинам подобная щетина
представляется оскорбительной.
-- Что вы на это скажете, Корнелиус, оказывается, бороды
оскорбляют женщин. Может, Судье пора уже выписать ордер на ваш
арест. Это, может, в Европе заросших любят. А американской
женщине подавай голенького. Есть у вас, что на это ответить,
Корнелиус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113