Подписано "Райская птица Наследного принца
Рудольфа".
-- О господи, Корнелиус, прости, я не нарочно, я просто
испугалась, увидев эти картинки. У меня последнее время что-то
неладное с головой, такая усталость. Сижу одна в этой паршивой
норе. Мне просто хотелось, чтобы ты взял меня с собой. Ты такой
молодой. А я чувствую себя жутко несчастной. Выйду за богатого
старика. Потом он помрет, а я буду богатой. Вот как я всегда
думала.
-- И вышла и теперь ты богата.
-- Богата.
-- Так в чем же дело.
-- В тебе. Ты приходишь сюда, берешь, что тебе нужно, а
после ищи тебя свищи. Женись на мне.
-- Как.
-- Это все, что ты можешь сказать. Как.
Посверкивающие бриллиантами напряженные пальцы Фанни
Соурпюсс. Глубоко ушедшие в обивку софы. В свете раннего утра
она неотрывно смотрит на Корнелиуса Кристиана. Грохают три
выстрела. Потом четвертый. В тот миг, как она вскакивает,
стиснув кулаки и дрожа.
-- Что это, Корнелиус.
-- Стрельба.
-- Так рано.
-- Ранняя стрельба.
-- Это внизу, на улице.
-- Да, внизу на улице.
Фанни перебегает ковер, сорочка ее взметается. Волосы
рассыпались по плечам. Брак это тюрьма. Где ты будешь делать
то, что она тебе прикажет. Из-за денег, ради которых она вышла
замуж.
-- О боже, троих уложили. Троих мужчин.
Опустившись на колени, оба смотрят в окно, Фанни
прижимается к Кристиану. Поворачивается, чтобы поцеловать его в
щеку. Пальцы ее снимают с пиджака приставшую сосновую иголку.
Между тем как со всех пустых дальних улиц налетают звуки сирен.
Ветерок колышет занавеску в открытом окне. Одиннадцать зеленых
с белым патрульных машин. Сверкают красные мигалки. Швейцар
Фанни, потирая ушибленную мной задницу, разговаривает с
полицейскими. Три всклокоченных человека в пижамах высовываются
из окошек посольства. Один поднимает на нас глаза. Делаю ему
ручкой. Но он, похоже, не усматривает в этом ни шутки, ни
проявления дружелюбия.
Освещенные зарей медицинские кареты увозят тела. Фанни
задумчиво наблюдает, как я раздеваюсь ко сну. Издалека еще
долетают звуки сирен. Кончился долгий день. В угрюмом и
суетливом городе. Где за каждой стеной дрыхнут чужие люди. Умри
и ты мгновенно исчезнешь. Из мыслей и воспоминаний. Привидения
и того от тебя не останется. Уже снесли дом, в котором умерла
наша мама. И где мы с братишкой стояли, шепча. Что она
предстала пред очами Господними. Ночи напролет она кашляла.
Когда она лежала в гробу, мой дядя из Рокавэя поцеловал ее.
Слезы текли у него по лицу. Его оттащили, рыдающего,
хватающегося за голову. У нее были светлые, уложенные колечками
волосы. Такие тонкие, а вены были толстые, синие. Ладони Фанни
сложены на простыне, которую она натянула поверх груди. Стоит
ей увидеть моего молодца, как у нее начинают двигаться губы.
Дрожь пробивает меня при мысли, что это лежит моя мать. Без
отца, бывшего серой и мрачной тенью. Вешавшей шляпу и пальто
снаружи на дверь. В последний раз видел его, когда он явился с
бутылкой виски в ту комнату с печкой посередине, где, замерзая,
жила наша мама. Постиранное белье сушилось на трубе, выходившей
на улицу сквозь дырку в окне. Пьянство у моего отца было в
крови, так говорил дядя, и я слышал, как он сказал. Я люблю
тебя, Нен. Он забрал меня и брата, купил нам новые черные
костюмчики с короткими штанами и лоснистые черные галстуки. Я
стоял на сером крыльце погребальной конторы. Рядом за углом
прямо под открытым небом торговали ювелирными изделиями. Очень
хотелось, чтобы все увидели, какой я симпатичный и как хорошо
одет. Но только старый китаец с косичкой меня и заметил. И дал
мне какую-то странную комковатую конфету. При моем приближении
Фанни начинает трясти. Она закрывает глаза. Кладет ладонь на
волосы. Женись и будь богатеем. Останься свободным и будь
бедняком. Деньги всегда были тем, чего всем не хватало. Пока
дядя не отослал нас туда, где по его словам был свежий воздух и
лес, чтобы играть. Мигер подружился со мной, когда умерла его
мать. Он научил меня, как выстоять. В этом гнусном мире. Где
нет ничего, кроме лжи. Я рассказал ему, как однажды скормил
монетку одному из автоматов, из которых можно, управляя чем-то
вроде маленького подъемного крана, вытащить губную гармошку, и
получил всего навсего шоколадную конфетку с ликером. Мы с ним
удирали с уроков в полуразрушенный дом. Отец его был в отъезде,
тянул где-то телефонные линии. И после школы Мигер сам себе
готовил спагетти. А поев, сам мыл тарелку. Он говорил, что Богу
молиться -- пустая трата времени. Монахини ублажаются свечками.
А священники все дрочилы. Потому они и носят с собой такие
большие белые носовые платки. Говорил, что в школе все меня
считают тупицей, а он знает, какой я умный. Мы курили с ним
сигареты на чердаке заброшенной фабрики. Мигер, закинув ногу на
ногу, говорил, что больше никому не позволит собой командовать.
Ни учителям. Ни полицейским. И никому другому, пропади они все
пропадом. Волосы он зачесывал назад, разделяя в середине
пробором. Говорил, что я маленький, но второго такого бойца он
не встречал. Что кулаки у меня летают так быстро, что их и
увидеть не успеваешь. И рассказывал, как харить девчонок.
Завести в кусты и трахнуть об землю. Для того они и существуют,
а еще им положено убираться в доме, мыть посуду и не мешать
тебе сидеть в большом удобном кресле и ничего не делать. Кроме
того бабе следует молчать в тряпочку, если конечно ты не
хочешь, чтобы она что-нибудь сказала. Правда, они вместо этого
ищут себе богатых мужей, чтобы можно было самим ничего не
делать. Только слоняться по дому и дуть кофе чашку за чашкой.
Его отец подрядил прибираться в доме бывшую сиделку. Мигер
залез на чердак и провертел в потолке ванной комнаты дырочку. В
субботу мы наблюдали, как она лежит на спине в ванне. Вода
намочила волосы у нее между ног. Мигер сказал, что там
находится щелка, куда вставляют. Потом мы с ним ходили по
ребятам, у которых были сестры, и Мигер проделывал дырки в их
потолках. И все сидели вокруг и дрочили. Каждый чердак в
округе. Был залит спермой. Пока не пошла купаться чья-то
мамаша. И не началась драка. Тот мальчишка сказал, я не позволю
вам пялиться на мою мать. Мигер сзади зажал ему локтем горло,
чуть не придушил. Они боролись, пока с потолка на мамашу в
ванне не посыпалась штукатурка. Целых три мили мы тогда
пробежали. И спрятались в лесу. Отец мальчика долго еще
объезжал в машине окрестности, разыскивал нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Рудольфа".
-- О господи, Корнелиус, прости, я не нарочно, я просто
испугалась, увидев эти картинки. У меня последнее время что-то
неладное с головой, такая усталость. Сижу одна в этой паршивой
норе. Мне просто хотелось, чтобы ты взял меня с собой. Ты такой
молодой. А я чувствую себя жутко несчастной. Выйду за богатого
старика. Потом он помрет, а я буду богатой. Вот как я всегда
думала.
-- И вышла и теперь ты богата.
-- Богата.
-- Так в чем же дело.
-- В тебе. Ты приходишь сюда, берешь, что тебе нужно, а
после ищи тебя свищи. Женись на мне.
-- Как.
-- Это все, что ты можешь сказать. Как.
Посверкивающие бриллиантами напряженные пальцы Фанни
Соурпюсс. Глубоко ушедшие в обивку софы. В свете раннего утра
она неотрывно смотрит на Корнелиуса Кристиана. Грохают три
выстрела. Потом четвертый. В тот миг, как она вскакивает,
стиснув кулаки и дрожа.
-- Что это, Корнелиус.
-- Стрельба.
-- Так рано.
-- Ранняя стрельба.
-- Это внизу, на улице.
-- Да, внизу на улице.
Фанни перебегает ковер, сорочка ее взметается. Волосы
рассыпались по плечам. Брак это тюрьма. Где ты будешь делать
то, что она тебе прикажет. Из-за денег, ради которых она вышла
замуж.
-- О боже, троих уложили. Троих мужчин.
Опустившись на колени, оба смотрят в окно, Фанни
прижимается к Кристиану. Поворачивается, чтобы поцеловать его в
щеку. Пальцы ее снимают с пиджака приставшую сосновую иголку.
Между тем как со всех пустых дальних улиц налетают звуки сирен.
Ветерок колышет занавеску в открытом окне. Одиннадцать зеленых
с белым патрульных машин. Сверкают красные мигалки. Швейцар
Фанни, потирая ушибленную мной задницу, разговаривает с
полицейскими. Три всклокоченных человека в пижамах высовываются
из окошек посольства. Один поднимает на нас глаза. Делаю ему
ручкой. Но он, похоже, не усматривает в этом ни шутки, ни
проявления дружелюбия.
Освещенные зарей медицинские кареты увозят тела. Фанни
задумчиво наблюдает, как я раздеваюсь ко сну. Издалека еще
долетают звуки сирен. Кончился долгий день. В угрюмом и
суетливом городе. Где за каждой стеной дрыхнут чужие люди. Умри
и ты мгновенно исчезнешь. Из мыслей и воспоминаний. Привидения
и того от тебя не останется. Уже снесли дом, в котором умерла
наша мама. И где мы с братишкой стояли, шепча. Что она
предстала пред очами Господними. Ночи напролет она кашляла.
Когда она лежала в гробу, мой дядя из Рокавэя поцеловал ее.
Слезы текли у него по лицу. Его оттащили, рыдающего,
хватающегося за голову. У нее были светлые, уложенные колечками
волосы. Такие тонкие, а вены были толстые, синие. Ладони Фанни
сложены на простыне, которую она натянула поверх груди. Стоит
ей увидеть моего молодца, как у нее начинают двигаться губы.
Дрожь пробивает меня при мысли, что это лежит моя мать. Без
отца, бывшего серой и мрачной тенью. Вешавшей шляпу и пальто
снаружи на дверь. В последний раз видел его, когда он явился с
бутылкой виски в ту комнату с печкой посередине, где, замерзая,
жила наша мама. Постиранное белье сушилось на трубе, выходившей
на улицу сквозь дырку в окне. Пьянство у моего отца было в
крови, так говорил дядя, и я слышал, как он сказал. Я люблю
тебя, Нен. Он забрал меня и брата, купил нам новые черные
костюмчики с короткими штанами и лоснистые черные галстуки. Я
стоял на сером крыльце погребальной конторы. Рядом за углом
прямо под открытым небом торговали ювелирными изделиями. Очень
хотелось, чтобы все увидели, какой я симпатичный и как хорошо
одет. Но только старый китаец с косичкой меня и заметил. И дал
мне какую-то странную комковатую конфету. При моем приближении
Фанни начинает трясти. Она закрывает глаза. Кладет ладонь на
волосы. Женись и будь богатеем. Останься свободным и будь
бедняком. Деньги всегда были тем, чего всем не хватало. Пока
дядя не отослал нас туда, где по его словам был свежий воздух и
лес, чтобы играть. Мигер подружился со мной, когда умерла его
мать. Он научил меня, как выстоять. В этом гнусном мире. Где
нет ничего, кроме лжи. Я рассказал ему, как однажды скормил
монетку одному из автоматов, из которых можно, управляя чем-то
вроде маленького подъемного крана, вытащить губную гармошку, и
получил всего навсего шоколадную конфетку с ликером. Мы с ним
удирали с уроков в полуразрушенный дом. Отец его был в отъезде,
тянул где-то телефонные линии. И после школы Мигер сам себе
готовил спагетти. А поев, сам мыл тарелку. Он говорил, что Богу
молиться -- пустая трата времени. Монахини ублажаются свечками.
А священники все дрочилы. Потому они и носят с собой такие
большие белые носовые платки. Говорил, что в школе все меня
считают тупицей, а он знает, какой я умный. Мы курили с ним
сигареты на чердаке заброшенной фабрики. Мигер, закинув ногу на
ногу, говорил, что больше никому не позволит собой командовать.
Ни учителям. Ни полицейским. И никому другому, пропади они все
пропадом. Волосы он зачесывал назад, разделяя в середине
пробором. Говорил, что я маленький, но второго такого бойца он
не встречал. Что кулаки у меня летают так быстро, что их и
увидеть не успеваешь. И рассказывал, как харить девчонок.
Завести в кусты и трахнуть об землю. Для того они и существуют,
а еще им положено убираться в доме, мыть посуду и не мешать
тебе сидеть в большом удобном кресле и ничего не делать. Кроме
того бабе следует молчать в тряпочку, если конечно ты не
хочешь, чтобы она что-нибудь сказала. Правда, они вместо этого
ищут себе богатых мужей, чтобы можно было самим ничего не
делать. Только слоняться по дому и дуть кофе чашку за чашкой.
Его отец подрядил прибираться в доме бывшую сиделку. Мигер
залез на чердак и провертел в потолке ванной комнаты дырочку. В
субботу мы наблюдали, как она лежит на спине в ванне. Вода
намочила волосы у нее между ног. Мигер сказал, что там
находится щелка, куда вставляют. Потом мы с ним ходили по
ребятам, у которых были сестры, и Мигер проделывал дырки в их
потолках. И все сидели вокруг и дрочили. Каждый чердак в
округе. Был залит спермой. Пока не пошла купаться чья-то
мамаша. И не началась драка. Тот мальчишка сказал, я не позволю
вам пялиться на мою мать. Мигер сзади зажал ему локтем горло,
чуть не придушил. Они боролись, пока с потолка на мамашу в
ванне не посыпалась штукатурка. Целых три мили мы тогда
пробежали. И спрятались в лесу. Отец мальчика долго еще
объезжал в машине окрестности, разыскивал нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113