Со всех сторон обложенный злою судьбой.
Брошенный в море безмолвных страданий. Одно утешительное
словечко и ты уже не утонешь.
Внизу под другим каменистым склоном матери, отцы и дети
катаются на карусели. Мальчики с девочками верхом на деревянных
пони. Под духовую музыку вертится большая платформа. Кое-кто из
родителей, кто пожуликоватей, тоже норовят прокатиться. Стою
здесь, навсегда отлученный от похоронного дела. Будет с Вайна
уже содеянных мною благодеяний, не хватало еще просить, чтобы
он снова взял меня на работу. Вот и брожу теперь, томимый
тоской по погребальной конторе. И окоченением члена. Тоской по
мягким коврам, по которым бродит печаль. По плывущим над ними,
похожим на пухлые щечки, одетым прохладною кожей всхолмиям зада
мисс Мускус. Между которыми я так глубоко и так неустанно
вбивал свою сваю. Не зная, что ей сказать по завершеньи
оргазма. Кроме, давай повторим как можно скорее.
К четырем оказался в зоопарке, у бронзового глокеншпиля.
Мускусные запахи и разрозненные взревы крупных кошек. Чертовски
самоуверенным выглядит этот подпирающий стену служитель в
выцветшей темнозеленой форме. Уже смывший струей из шланга все
дерьмо. После того, как тигры налопались мяса. Башенные часы
вызванивают мелодию на радость аудитории из детей с воздушными
шариками. Постой среди них, живых и безмятежных. Пока из теней
не выскользнет какая-нибудь новая гнусь и не предложит тебе
купить за пять зеленых одну такую таблеточку, полный восторг. И
как только ты, обеднев на указанную сумму, поскачешь домой,
попробовать, гнусь свалит тебя подножкой, распорет бритвой
штаны и попятит бумажник. Господь всеблагой. Приходится
сражаться. Продирая себе когтями дорогу сквозь толпу серых умов
и поседелых голов, усохлых солопов и сморщенных мошонок,
отсиженных задниц и отвислых пуз. В которой все говорят мне
нет. Мы не дадим тебе буйно резвиться там, наверху. Где доллары
лежат под ногами, будто осенние листья. Чуть ли не по колено. И
все продолжают падать.
В синем, душистом великолепии этого вечера Кристиан
неторопливо шагает к востоку. Вступает в мраморный особняк,
полный живописных полотен. Бойкий джентльмен с часовой
цепочкой, щеголеватый, будто свежая куча какашек. Это картинная
галерея, куда люди приходят вынюхивать прибыль, скрытую в
красках и контурах. Наносимых на холст непорочными недоумками,
взыскующими красоты. И продаваемых желающим приобрести вес в
обществе богатым мандавошкам. С лучшим моим акцентом негромко
сообщаю.
-- Говно.
-- Прошу прощения, сэр.
-- Я сказал, говно.
-- Мне так и послышалось, сэр, что вы именно это сказали.
-- Да, вот именно, это я и сказал.
-- Позвольте осведомиться, сэр, относится ли ваша оценка к
какому-то определенному произведению. Если так, возможно, я
смогу быть вам полезен. Видите ли, я целиком с вами согласен.
За одним или с двумя исключениями.
Улыбаясь, он делает шажок по мраморному полу. Приятно
зауженный коричневый костюм. Собирается провести Кристиана по
галерее. Как будто я обладатель платинового ночного горшка.
Должно быть, решил, что я занесен в "Кто есть кто". Или хотя бы
не занесен в чудовищный том "Кто есть никто". Открывает
зеркальные двери в личные апартаменты. Сокровища мирно покоятся
по затянутым тканью стенам. В ожидании моего кивка. Трепета
узнавания. Ух ты, какая роскошная живопись.
Снова на улице. С обновленной верой в собственную
элегантность. Мужчина со средствами. Принадлежащими женщине.
Завязший на Пятой авеню. С бледнорукой и бледноногой Фанни
Соурпюсс. Мимо проходят мать с дочерью, глаза у обоих
спокойные. Стало быть, где-то потеет муж и отец. Людские головы
волнуются в солнечной пелене, рябя, словно луг, поросший
цветами. Если не слишком вглядываться. В хари, достойные
упырей.
А вот и оно. Уверенно подрастающее величественное
сооружение Вайна. Один этаж за другим. Шестеро в красных
касках. Стоят вокруг длинного грузовика о шестнадцати колесах.
Грубые желтые ботинки. Ладони в рукавицах вцепились в оттяжки.
Поднимая на воздух большую цистерну. В которой Вайн будет
хранить формалин. Там, глубоко внизу он станет брить мертвецов
в парикмахерских креслах. Как будто жизнь вообще ничего не
значит. А она и не значит. После того, как тебе отрывают
голову. Чтобы выяснить, что там внутри. А то подожди еще.
Поживи. Может быть, кто-то подарит тебя улыбкой. И ты его за
это пристрелишь. Чтобы не допустить падения уровня смертности.
И роста уровня вежливости.
Кристиан проталкивается между прохожими. Остановившимися
посмотреть. Никто из вас и не знает, что я знаком с Вайном.
Лично. И когда Господь легонько стукнет вас по плечу. Я готов.
Дабы обновить это здание. Набальзамировать тело прямо на той
вон балке. Трубы свисают вниз, словно морские водоросли. Я
неторопливо ввожу троакар. Как насчет вас, мадам. Почему бы не
выставить вашу задницу для прощания. Лицом вниз, ягодицами
вверх. Усопшее ню. Революция в отрасли.
Окно гастронома. Икра и сыр. Радости, которыми одарила
меня Фанни. В первые из часов совершеннейшего покоя, выпавших
мне в этом новом мире. Осторожно, мимо проходит мужчина с
собакой. Эту породу я знаю с детства. Вот такая же наскочила на
моего пса, когда он еще был щенком, и укусила его. А грязный
гад, ее хозяин, смеялся.
Кристиан отступает в дверной проем. Желая получше
разглядеть мужчину в сером фланелевом костюме легкоатлета и
кудрявого голубоватой масти пса на фасонисто изукрашенном
кожаном поводке. Ждет, когда можно будет перейти через улицу.
Сидящая в машине женщина включает зажигание. Машина, взрыкнув,
оживает, приходит в движение. С треском корежит другую машину,
стоящую впереди, отлетает назад, и на полном газу врезается в
третью, стоящую сзади. Отступаю поглубже в дверной проем. Как
всякий добропорядочный житель Нью-Йорка. Мужчина с голубоватой
кудрявой собакой грозит женщине кулаком. Через окно осыпает ее
ругательствами. Водительша уже ошалела от страха. Всем своим
видом безмолвно молит о помощи. Мужчина орет, воздевая руки, и
вместе с собакой подбегает к капоту разбитой первой машины как
раз в тот миг, когда женщина снова ударяет по ней, бросив свою
вперед так, что покрышки с визгом скребут по асфальту, оставляя
дымящийся след. Светло-зеленое пустое авто срывается с места и
переезжает мужчину в сером костюме вместе с голубоватым псом.
Оба лежат, каждый в своей луже крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Брошенный в море безмолвных страданий. Одно утешительное
словечко и ты уже не утонешь.
Внизу под другим каменистым склоном матери, отцы и дети
катаются на карусели. Мальчики с девочками верхом на деревянных
пони. Под духовую музыку вертится большая платформа. Кое-кто из
родителей, кто пожуликоватей, тоже норовят прокатиться. Стою
здесь, навсегда отлученный от похоронного дела. Будет с Вайна
уже содеянных мною благодеяний, не хватало еще просить, чтобы
он снова взял меня на работу. Вот и брожу теперь, томимый
тоской по погребальной конторе. И окоченением члена. Тоской по
мягким коврам, по которым бродит печаль. По плывущим над ними,
похожим на пухлые щечки, одетым прохладною кожей всхолмиям зада
мисс Мускус. Между которыми я так глубоко и так неустанно
вбивал свою сваю. Не зная, что ей сказать по завершеньи
оргазма. Кроме, давай повторим как можно скорее.
К четырем оказался в зоопарке, у бронзового глокеншпиля.
Мускусные запахи и разрозненные взревы крупных кошек. Чертовски
самоуверенным выглядит этот подпирающий стену служитель в
выцветшей темнозеленой форме. Уже смывший струей из шланга все
дерьмо. После того, как тигры налопались мяса. Башенные часы
вызванивают мелодию на радость аудитории из детей с воздушными
шариками. Постой среди них, живых и безмятежных. Пока из теней
не выскользнет какая-нибудь новая гнусь и не предложит тебе
купить за пять зеленых одну такую таблеточку, полный восторг. И
как только ты, обеднев на указанную сумму, поскачешь домой,
попробовать, гнусь свалит тебя подножкой, распорет бритвой
штаны и попятит бумажник. Господь всеблагой. Приходится
сражаться. Продирая себе когтями дорогу сквозь толпу серых умов
и поседелых голов, усохлых солопов и сморщенных мошонок,
отсиженных задниц и отвислых пуз. В которой все говорят мне
нет. Мы не дадим тебе буйно резвиться там, наверху. Где доллары
лежат под ногами, будто осенние листья. Чуть ли не по колено. И
все продолжают падать.
В синем, душистом великолепии этого вечера Кристиан
неторопливо шагает к востоку. Вступает в мраморный особняк,
полный живописных полотен. Бойкий джентльмен с часовой
цепочкой, щеголеватый, будто свежая куча какашек. Это картинная
галерея, куда люди приходят вынюхивать прибыль, скрытую в
красках и контурах. Наносимых на холст непорочными недоумками,
взыскующими красоты. И продаваемых желающим приобрести вес в
обществе богатым мандавошкам. С лучшим моим акцентом негромко
сообщаю.
-- Говно.
-- Прошу прощения, сэр.
-- Я сказал, говно.
-- Мне так и послышалось, сэр, что вы именно это сказали.
-- Да, вот именно, это я и сказал.
-- Позвольте осведомиться, сэр, относится ли ваша оценка к
какому-то определенному произведению. Если так, возможно, я
смогу быть вам полезен. Видите ли, я целиком с вами согласен.
За одним или с двумя исключениями.
Улыбаясь, он делает шажок по мраморному полу. Приятно
зауженный коричневый костюм. Собирается провести Кристиана по
галерее. Как будто я обладатель платинового ночного горшка.
Должно быть, решил, что я занесен в "Кто есть кто". Или хотя бы
не занесен в чудовищный том "Кто есть никто". Открывает
зеркальные двери в личные апартаменты. Сокровища мирно покоятся
по затянутым тканью стенам. В ожидании моего кивка. Трепета
узнавания. Ух ты, какая роскошная живопись.
Снова на улице. С обновленной верой в собственную
элегантность. Мужчина со средствами. Принадлежащими женщине.
Завязший на Пятой авеню. С бледнорукой и бледноногой Фанни
Соурпюсс. Мимо проходят мать с дочерью, глаза у обоих
спокойные. Стало быть, где-то потеет муж и отец. Людские головы
волнуются в солнечной пелене, рябя, словно луг, поросший
цветами. Если не слишком вглядываться. В хари, достойные
упырей.
А вот и оно. Уверенно подрастающее величественное
сооружение Вайна. Один этаж за другим. Шестеро в красных
касках. Стоят вокруг длинного грузовика о шестнадцати колесах.
Грубые желтые ботинки. Ладони в рукавицах вцепились в оттяжки.
Поднимая на воздух большую цистерну. В которой Вайн будет
хранить формалин. Там, глубоко внизу он станет брить мертвецов
в парикмахерских креслах. Как будто жизнь вообще ничего не
значит. А она и не значит. После того, как тебе отрывают
голову. Чтобы выяснить, что там внутри. А то подожди еще.
Поживи. Может быть, кто-то подарит тебя улыбкой. И ты его за
это пристрелишь. Чтобы не допустить падения уровня смертности.
И роста уровня вежливости.
Кристиан проталкивается между прохожими. Остановившимися
посмотреть. Никто из вас и не знает, что я знаком с Вайном.
Лично. И когда Господь легонько стукнет вас по плечу. Я готов.
Дабы обновить это здание. Набальзамировать тело прямо на той
вон балке. Трубы свисают вниз, словно морские водоросли. Я
неторопливо ввожу троакар. Как насчет вас, мадам. Почему бы не
выставить вашу задницу для прощания. Лицом вниз, ягодицами
вверх. Усопшее ню. Революция в отрасли.
Окно гастронома. Икра и сыр. Радости, которыми одарила
меня Фанни. В первые из часов совершеннейшего покоя, выпавших
мне в этом новом мире. Осторожно, мимо проходит мужчина с
собакой. Эту породу я знаю с детства. Вот такая же наскочила на
моего пса, когда он еще был щенком, и укусила его. А грязный
гад, ее хозяин, смеялся.
Кристиан отступает в дверной проем. Желая получше
разглядеть мужчину в сером фланелевом костюме легкоатлета и
кудрявого голубоватой масти пса на фасонисто изукрашенном
кожаном поводке. Ждет, когда можно будет перейти через улицу.
Сидящая в машине женщина включает зажигание. Машина, взрыкнув,
оживает, приходит в движение. С треском корежит другую машину,
стоящую впереди, отлетает назад, и на полном газу врезается в
третью, стоящую сзади. Отступаю поглубже в дверной проем. Как
всякий добропорядочный житель Нью-Йорка. Мужчина с голубоватой
кудрявой собакой грозит женщине кулаком. Через окно осыпает ее
ругательствами. Водительша уже ошалела от страха. Всем своим
видом безмолвно молит о помощи. Мужчина орет, воздевая руки, и
вместе с собакой подбегает к капоту разбитой первой машины как
раз в тот миг, когда женщина снова ударяет по ней, бросив свою
вперед так, что покрышки с визгом скребут по асфальту, оставляя
дымящийся след. Светло-зеленое пустое авто срывается с места и
переезжает мужчину в сером костюме вместе с голубоватым псом.
Оба лежат, каждый в своей луже крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113