Очень они были пессимистические. Во-первых, Чудо-юдо не ребенок, его не проведешь. То, что он пролетел с этим «Ан-12», — не его вина. Слишком авиаторам доверился. И мне, если на то пошло. У него и раньше бывали какие-то проколы, но он от этого становился только хитрее и злее. Сейчас он уже начал ставить на уши и друзей, и знакомых. Рано или поздно он найдет тех, кто ему дорожку перешел. «И живые позавидуют мертвым…»
А во-вторых, я был убежден, что нужен похитителям живым. Так же, как и Кармела. Потому что у нас в мозгах вживлены таинственные полужидкие пленки-микросхемы. К тому же чем-то отличающиеся от тех, что Чудо-юдо вклеил Винь и Зейнаб. Импортные, так сказать. Где я заполучил свою — можно догадываться приблизительно. Кто и когда оделил такой же штукой Кармелу — вообще неизвестно.
Надеяться никому не вредно. Даже тем, кого с мешком на голове и наручниками на запястьях волокут куда-то в неизвестность. Вот я и надеялся.
Впереди, совсем близко, мигнул фонарь, что-то лязгнуло, меня подтолкнули вперед. Под ногами гулко забухало железо. Опять лязгнуло, затем что-то загудело, и я ощутил, что меня, кажется, опускают куда-то вниз. Похоже, это была шахтная клеть. Осклизлый сырой ветер тянул снизу, задувал под ватник и холодил ноги в драных хэбэшных шароварах. Где-то урчал, наматываясь на барабан, стальной трос, гудел электромотор приличных размеров. Почему-то стало смешно от мысли, что этот трос может лопнуть и я вместе с двумя своими конвойными, пролетев несколько сот метров по стволу, гробанусь в лепешку. Зато быстро и не обидно.
Но мы доехали до дна. Видать, это была не «Донецкая кочегарка», в которую три Останкинских башни по высоте влезает. Максимум метров сто-полтораста было в этой шахточке.
Опять лязгнуло, и меня вывели из клети на шуршащий гравием пол. Подтолкнули вперед — пошел дальше. На сей раз вели недолго. Лязгнула и скрипнула дверь, сквозь поры ткани стал заметен электрический свет. Теперь ноги шли по чему-то гладкому, похожему на линолеум. Воздух был заметно суше и плесенью не пах.
Щелкнул замок, металлически-гулко открылась дверь. Кто-то вставил ключик в наручники, открыл браслетки и, сдернув с меня мешок, толкнул в спину. От яркого света я на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, то дверь за моей спиной уже закрылась.
Это была скорее камера, чем комната — три с половиной метра в высоту, пара — в ширину и три — в длину. Окна, естественно, не было, но была батарея отопления и вентиляционная решетка у потолка. Стояла койка с матрасом, подушкой, байковым солдатским одеялом и обычным набором чистого белья: две простыни, наволочка, вафельное полотенце. Ближе к выходу — унитаз и умывальник. Стол был сделан из толстого уголка, выгнутого буквой П и концами вцементированного в стену. Затем букву П заложили связанной из толстых железных прутков арматурой, пристроили снизу дощатую опалубку и залили цементом. Когда застыло — опалубку убрали, а сверху на стол наклеили кусок линолеума. Точно такого же грязно-серого, каким был застлан пол. По той же технологии, что и стол, неизвестные хозяева состряпали и табурет. Позже я разглядел, что и кровать такая же, только два уголка, заменявших ножки, были вцементированы в пол. Как видно, граждане не хотели, чтоб их гости, отломав от кровати дужку со спинки, начали ею махать. Впрочем, больше одного человека на эту жилплощадь заселить было невозможно, поэтому точнее будет сказать не «гости», а «гость».
Самым интересным оказалась прочная стальная дверь. В ней было окошечко, чтоб пролезли миска и кружка, а также стеклянный глазок, чтоб за мной подсматривать. На случай, если мне придет в голову залепить этот глазок хлебным мякишем или замазать соплями, на потолке имелась пара телекамер, дотянуться до которых я не мог ни с кровати, ни со стола, ни с батареи. Так же высоко была и лампа, защищенная металлической сеткой. Разбить ее мне не удалось бы ни миской, ни кружкой. Впрочем, пока у меня ни миски, ни кружки, ни даже ложки не было. Когда меня начнут кормить и начнут ли вообще, никто сообщать не собирался.
Утешало, что дали белье. То, что из крана в умывальнике полилась вода, и даже не ржавая, как можно было предположить, тоже настраивало оптимистически, не говоря уже о том, что очень хорошее впечатление произвел
сливающий унитаз. Вся эта забота означала вроде бы, что я нужен на какой-тодлительный срок и скорее всего в достаточно здоровом состоянии.
Правда, эта надежда заколебалась от первого поворота ключа в замке, который я услышал примерно через полчаса после того, как меня привели в камеру. Когда дверь отворилась, на пороге появились два гражданина с автоматами, правда, уже без бронежилетов и касок, но по-прежнему в вязаных масках-подшлемниках. Наконец-то я услышал от них человеческие слова:
— Лицом к стене! Ладони — на стену! Ноги — шире!
Полное впечатление, что переодевали меня не эти ребята, а из какого-то другого ведомства, а потому из вредности могли подарить мне гранату или карманный огнемет. Жаль, конечно, но ничего у меня не нашлось, хотя бойцы
обшмонали меня ужас как усердно. — Руки за спину! Выходи! — на сей раз мне дозволили идти без наручников. Это немного портило настроение, потому что у мальчиков было минимум два ствола, а коридор, по которому меня вели, очень неплохо подходил для расстрела. Вот-вот могла последовать команда «Бегом марш!», а через пару секунд после ее исполнения мною — короткая или длинная очередь (в зависимости от настроения исполнителя).
Провели меня по коридору и впрямь недолго. Но расстреливать не стали, а ввели в дверь, почти такую же, как та, что была у моей камеры. Комната эта была заметно больше, в ней стоял нормальный письменный стол, чуть поодаль — книжный шкаф. За столом сидел человек в камуфляжной куртке и просматривал лежащие на столе бумаги, среди которых была моя липовая ксива на имя майора Котлова. На стене над головой этого человека висели портреты Ленина и Сталина, а ближе к углу стола в подставке располагалось полуразвернутое алое знамя с вышитой золотом серпасто-молоткастой звездой и надписью: «Смерть буржуазии! Боевая революционная группа Неокоммунистической партии России».
Странно, но я как-то успокоился. То ли оттого, что бывший комсомолец Коротков еще был жив в господине Баринове и не привык опасаться чего-либо с серпом и молотом, то ли оттого, что липовый корреспондент Коротков уже побывал на пресс-конференции данного объединения граждан и примерно знал, чего от этих граждан ожидать. А ждать можно было одного — вышки, ибо принадлежащий к паразитирующему слою общества гражданин Баринов ее, строго говоря, уже заслужил. Это там, на поверхности земли, надо еще найти прокурора, чтобы решился возбудить уголовное дело против старшего сына Чудо-юда, или адвоката, который не сумел бы это дело развалить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
А во-вторых, я был убежден, что нужен похитителям живым. Так же, как и Кармела. Потому что у нас в мозгах вживлены таинственные полужидкие пленки-микросхемы. К тому же чем-то отличающиеся от тех, что Чудо-юдо вклеил Винь и Зейнаб. Импортные, так сказать. Где я заполучил свою — можно догадываться приблизительно. Кто и когда оделил такой же штукой Кармелу — вообще неизвестно.
Надеяться никому не вредно. Даже тем, кого с мешком на голове и наручниками на запястьях волокут куда-то в неизвестность. Вот я и надеялся.
Впереди, совсем близко, мигнул фонарь, что-то лязгнуло, меня подтолкнули вперед. Под ногами гулко забухало железо. Опять лязгнуло, затем что-то загудело, и я ощутил, что меня, кажется, опускают куда-то вниз. Похоже, это была шахтная клеть. Осклизлый сырой ветер тянул снизу, задувал под ватник и холодил ноги в драных хэбэшных шароварах. Где-то урчал, наматываясь на барабан, стальной трос, гудел электромотор приличных размеров. Почему-то стало смешно от мысли, что этот трос может лопнуть и я вместе с двумя своими конвойными, пролетев несколько сот метров по стволу, гробанусь в лепешку. Зато быстро и не обидно.
Но мы доехали до дна. Видать, это была не «Донецкая кочегарка», в которую три Останкинских башни по высоте влезает. Максимум метров сто-полтораста было в этой шахточке.
Опять лязгнуло, и меня вывели из клети на шуршащий гравием пол. Подтолкнули вперед — пошел дальше. На сей раз вели недолго. Лязгнула и скрипнула дверь, сквозь поры ткани стал заметен электрический свет. Теперь ноги шли по чему-то гладкому, похожему на линолеум. Воздух был заметно суше и плесенью не пах.
Щелкнул замок, металлически-гулко открылась дверь. Кто-то вставил ключик в наручники, открыл браслетки и, сдернув с меня мешок, толкнул в спину. От яркого света я на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, то дверь за моей спиной уже закрылась.
Это была скорее камера, чем комната — три с половиной метра в высоту, пара — в ширину и три — в длину. Окна, естественно, не было, но была батарея отопления и вентиляционная решетка у потолка. Стояла койка с матрасом, подушкой, байковым солдатским одеялом и обычным набором чистого белья: две простыни, наволочка, вафельное полотенце. Ближе к выходу — унитаз и умывальник. Стол был сделан из толстого уголка, выгнутого буквой П и концами вцементированного в стену. Затем букву П заложили связанной из толстых железных прутков арматурой, пристроили снизу дощатую опалубку и залили цементом. Когда застыло — опалубку убрали, а сверху на стол наклеили кусок линолеума. Точно такого же грязно-серого, каким был застлан пол. По той же технологии, что и стол, неизвестные хозяева состряпали и табурет. Позже я разглядел, что и кровать такая же, только два уголка, заменявших ножки, были вцементированы в пол. Как видно, граждане не хотели, чтоб их гости, отломав от кровати дужку со спинки, начали ею махать. Впрочем, больше одного человека на эту жилплощадь заселить было невозможно, поэтому точнее будет сказать не «гости», а «гость».
Самым интересным оказалась прочная стальная дверь. В ней было окошечко, чтоб пролезли миска и кружка, а также стеклянный глазок, чтоб за мной подсматривать. На случай, если мне придет в голову залепить этот глазок хлебным мякишем или замазать соплями, на потолке имелась пара телекамер, дотянуться до которых я не мог ни с кровати, ни со стола, ни с батареи. Так же высоко была и лампа, защищенная металлической сеткой. Разбить ее мне не удалось бы ни миской, ни кружкой. Впрочем, пока у меня ни миски, ни кружки, ни даже ложки не было. Когда меня начнут кормить и начнут ли вообще, никто сообщать не собирался.
Утешало, что дали белье. То, что из крана в умывальнике полилась вода, и даже не ржавая, как можно было предположить, тоже настраивало оптимистически, не говоря уже о том, что очень хорошее впечатление произвел
сливающий унитаз. Вся эта забота означала вроде бы, что я нужен на какой-тодлительный срок и скорее всего в достаточно здоровом состоянии.
Правда, эта надежда заколебалась от первого поворота ключа в замке, который я услышал примерно через полчаса после того, как меня привели в камеру. Когда дверь отворилась, на пороге появились два гражданина с автоматами, правда, уже без бронежилетов и касок, но по-прежнему в вязаных масках-подшлемниках. Наконец-то я услышал от них человеческие слова:
— Лицом к стене! Ладони — на стену! Ноги — шире!
Полное впечатление, что переодевали меня не эти ребята, а из какого-то другого ведомства, а потому из вредности могли подарить мне гранату или карманный огнемет. Жаль, конечно, но ничего у меня не нашлось, хотя бойцы
обшмонали меня ужас как усердно. — Руки за спину! Выходи! — на сей раз мне дозволили идти без наручников. Это немного портило настроение, потому что у мальчиков было минимум два ствола, а коридор, по которому меня вели, очень неплохо подходил для расстрела. Вот-вот могла последовать команда «Бегом марш!», а через пару секунд после ее исполнения мною — короткая или длинная очередь (в зависимости от настроения исполнителя).
Провели меня по коридору и впрямь недолго. Но расстреливать не стали, а ввели в дверь, почти такую же, как та, что была у моей камеры. Комната эта была заметно больше, в ней стоял нормальный письменный стол, чуть поодаль — книжный шкаф. За столом сидел человек в камуфляжной куртке и просматривал лежащие на столе бумаги, среди которых была моя липовая ксива на имя майора Котлова. На стене над головой этого человека висели портреты Ленина и Сталина, а ближе к углу стола в подставке располагалось полуразвернутое алое знамя с вышитой золотом серпасто-молоткастой звездой и надписью: «Смерть буржуазии! Боевая революционная группа Неокоммунистической партии России».
Странно, но я как-то успокоился. То ли оттого, что бывший комсомолец Коротков еще был жив в господине Баринове и не привык опасаться чего-либо с серпом и молотом, то ли оттого, что липовый корреспондент Коротков уже побывал на пресс-конференции данного объединения граждан и примерно знал, чего от этих граждан ожидать. А ждать можно было одного — вышки, ибо принадлежащий к паразитирующему слою общества гражданин Баринов ее, строго говоря, уже заслужил. Это там, на поверхности земли, надо еще найти прокурора, чтобы решился возбудить уголовное дело против старшего сына Чудо-юда, или адвоката, который не сумел бы это дело развалить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137