— Боже! — истерически завизжала я, не сумев сдержать чувств. Я уже видела причину его внезапной смерти. Прямо в глаз Рамону воткнулась раскрашенная индейская стрела, пущенная вождем. Вождь уже вновь натягивал лук, готовясь пустить вторую стрелу, возможно, на сей раз в меня, ибо я могла быть видна ему через бойницу. Росита, Мануэль и я дружно выстрелили из пистолетов и… Вождь остался стоять на ногах. Он был оглушен, ошеломлен, устрашен, но даже не ранен. Лишь одна из трех пуль поразила лук, который он держал в руках, переломила его и выбила из ладони. Вождь горестно взвыл, стал рвать на себе волосы, плакать и воздевать руки к небу…
Мануэль, склонившийся к телу Рамона, внезапно воскликнул:
— Смотрите, сеньора, еще один перстенек!
— Где? — я повернулась к Мануэлю, который держал за палец мертвую руку Рамона. Этот палец раньше был забинтован грязной тряпицей. Видимо, в то время пока Рамон палил из пушек, бинт ослаб, а падая, мой кузен стряхнул его окончательно. И теперь мы увидели на среднем пальце Рамона знакомой формы перстень, на печатке которого был выдавлен вогнутый равноконечный крест… Словно бы ледяная вода влилась в мою кровь и потекла по жилам.
— Заряжайте пушки! — приказала я почти бесстрастным, но железным голосом. Росита и Мануэль бросились исполнять приказ. Мои бравые пушкарики уже приспособились действовать быстро. Пока я наводила уже заряженную пушку на толпу индейцев, приходивших в себя после предыдущих выстрелов и пытавшихся, расталкивая друг друга, влезть в пироги, торопыжки уже зарядили вторую. Когда грянул выстрел и ядро с воем понеслось на головы дикарей, я подошла ко второй пушке, а Росита с Мануэлем уже заряжали третью.
Ядра рвались одно за другим. Отплыть от берега смогла до сих пор лишь одна лодка, остальные пироги не смогли вырваться из кольца обступивших их людей, цеплявшихся за борта и весла и пытавшихся влезть в перегруженные посудины. Ведь три или четыре пироги были разбиты, и увезти с острова всех эти лодки не могли.
Вождь медленно шел к своему племени, перешагивая через трупы воинов, сраженных картечными залпами. Он хотел умереть со своим народом.
— А мы быстро стреляем, верно, сеньора? — спросила Росита, прочищая ствол банником. Я не ответила. Пальник опять прижался к затравке, зашипел порох, грохнуло, и очередное ядро врезалось в переполненную людьми пирогу, уже отошедшую от берега. Ни жалости, ни злобы у меня не было.
Пушки от частой стрельбы раскалились, и нам пришлось остановиться.
Воспользовавшись этим, лодки, оставшиеся у берега, заторопились к выходу из бухты. На берегу остались вождь и десятка два женщин с детьми. Должно быть, их мужья были убиты, и никто не мог помочь им найти место в пирогах. Остались также пленные европейцы, которые при обстреле бросились наземь и не пострадали от ядер. Они сумели под шумок освободиться от пут и теперь подходили к вождю, который выставил вперед копье и намеревался дорого продать свою жизнь. Белые были безоружны. Но их было пятеро. Вряд ли вождь сумел бы справиться с ними, но тут женщины, схватив валявшиеся на песке копья и дубины убитых воинов, встали рядом со своим вождем и двинулись на пиратов. Теперь уже участь белых показалась мне незавидной, и они тоже вовремя поняли, что им грозит, потому что бегом ринулись к замку. Заметно
выделявшийся среди них толстяк на бегу размахивал грязной рубахой, как белымфлагом.
— Христиане! — завопил толстяк, подбежав к воротам нашего замка. — Не дайте погубить наши души нехристям!
— Вы погубили свою душу еще тогда, когда занялись пиратством, — заметила я.
— Мы готовы отдаться в руки правосудия! Мы безоружны, сеньор! — Белые подбежали к воротам, а вождь со своими воительницами остановился шагах в пятидесяти от них, у рва, напротив угловой башни.
— Ну что, — спросила я у Мануэля, — может быть, пустим их сюда?
— Вчера вы штурмовали эти ворота, — сказала я назидательно. — А сегодня ищете в замке спасения. Могу ли я верить в ваше раскаяние?
Толстяк, сняв пробитую и прожженную в нескольких местах шляпу, торжественно заявил:
— Сеньор, мы пираты, — но тех, кому обязаны жизнью, мы не подводим…
Почему-то я ему поверила. Мы с Роситой и Мануэлем опустили подъемный мост и открыли ворота.
— Альберто де Карриага! — представился тот, что вел все переговоры. — Держу пари, что сейчас вы сомневаетесь, не рано ли нам поверили, да?
— Сомневаюсь, но все же надеюсь, что совесть ваша не позволит вам отплатить нам злом за доброту…
— Сеньора, — сказал де Карриага, разглядев меня получше. — Позвольте нам принести клятву на верность вашему дому! Эй, вы, бездельники, встаньте на одно колено и подымите правую руку. После того, как я скажу: «Я, Альберто де Карриага…» — каждый из вас произнесет свое имя, а потом будет повторять за мной все слова… Понятно?! Хоть я и лишен сана, но все-таки был когда-то падре!
Карриага опустился на колено рядом с остальными, поднял вверх правую руку и громко произнес:
— Я, Альберто де Карриага…
— Я, Хесус Бартоломее… — сказал мулат с серьгой.
— Я, Педро Лопес… — сказал мрачноватый детина с простодушными глазами и руками палача.
— Я, Альфонсо Диас… — сообщил юноша, похожий на девушку.
— Я, Леон Санчес… — буркнул громила с опаленной бородой.
— …клянусь всемогущим Богом и пресвятой Девой Марией, святой апостольской католической церковью, родной матерью и отцом, детьми, которые уже родились и которым предстоит родиться, что ни под каким видом, ни при какой угрозе и ни под страхом даже самой смерти не откажусь от защиты спасительницы нашей доньи Мерседес-Консуэлы де Костелло де Оро, ее дома, чад и домочадцев! А если я отрешусь от своей клятвы, то да поразит меня проклятье Божье, сожрет геенна огненная и да умру я позорно и бесчестно от руки Всевышнего! Амен.
Разбойники повторяли слова клятвы, а я напряженно разглядывала их лица. Я все хотела уловить иронию, нечто фальшивое, неискреннее… Но лица их не выражали ничего, кроме усталости…
— Ну что ж, сеньоры, — сказала я не без издевки, — да поможет вам Господь вернуться к честной жизни!
Карриага усмехнулся. Это была горькая усмешка человека, который понимает, насколько трудно ему заслужить небесное прощение…
До самого вечера мы занимались похоронными делами. Со стены было видно, что индианки, предводительствуемые вождем, собирают с поля битвы своих погибших соплеменников и уносят их за реку. Под вечер ни одного мертвеца ни на берегу, ни под стенами замка не было. В это же время мы проводили в последний путь моего несчастного кузена, схоронив его во дворе замка. Карриага, надев облачение падре, немного волновался, но вел службу безукоризненно. Я молила Бога отпустить все прегрешения Рамону, но понимала, что такую бездну грехов ему не простят ни в коем случае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137