Они не опасны. Просто я не рассчитал дозу селитры.
— Не могли, бы вы своим взрывом оказать содействие и мне? — попросил маркиз де Сетина. — У нас там одна кладка никак не поддается…
Монбар в ужасе замахал на него руками.
— Нет и нет! — выкрикнул он. — Вас, маркиз, я и близко не подпущу к своим устройствам, иначе вы уничтожите весь Тампль!
— Жаль! — вздохнул маркиз. — Придется долбить киркой… Испытание «греческого огня» Андре де Монбар и Гуго де Пейн провели вдалеке от Иерусалима — возле Мертвого моря. Кучка поселян, несколько унылых пастухов и рыбаков, — вот все, кто присутствовал при этом поистине знаменательном событии, поскольку изобретение Монбара, вернее его новое открытие, на много веков опередило свое время. Брошенная рукой алхимика в воды Мертвого моря смесь, вспыхнула и взорвалась еще в воздухе, распространяя едкий дым и голубое пламя, брызги которого, коснувшись тихих желтых волн, не потухли, а продолжали гореть! Более того, огонь начал распространяться по воде, охватив значительное пространство. Это было удивительное и неповторимое зрелище: огонь, подчиняющийся воле человека (или волшебника?)…
— Осторожно, мессир! — предупредил Монбар. — Не подходите ближе. Если пламя попадет на вашу одежду, его не потушишь ничем!
Пастухи и поселяне, пораженные чудом, попадали на колени.
— Ну что же! — произнес Гуго де Пейн. — Мне нравится результат ваших трудов…
Позднее, присутствовавшие при испытаниях жители, распространили по всей Палестине весть о страшном кудеснике из Тампля, за которым утвердилось прозвище: Человек, который поджег Мертвое море…
2
Третьего июня 1113 года в Иерусалим через северные ворота въехал экипаж, запряженный двойкой породистых рысаков, в котором томно восседала рыжеволосая красавица, с любопытством оглядываясь вокруг и ловя на себе восхищенные взгляды прохожих. Волосы ее были столь огненно ярки, что напоминали раскаленную в топке медь, а глаза — глаза удивительным образом меняли свой цвет под влиянием настроения их хозяйки: то они разливали вокруг небесную голубизну, то затмевали ее серыми облаками, то зеленели летней мягкой травой. У нее был чувственный рот с полными алыми губами, нежный овал подбородка, маленькие ушки и изогнутый носик. Женщине было около двадцати пяти лет. Впрочем, ей могло быть и сорок, поскольку над такими особами время практически не властно. При одном взгляде на нее становилось ясно: в сердца многих мужчин впустила она свои розовые коготки. Даже просто проехав по каменистым улицам Иерусалима, она оставила в воздухе невидимые сладострастные флюиды, которые еще долго вдыхали в себя, пораженные необычным утренним явлением ранние торговцы овощами и фруктами.
Женщина велела кучеру остановиться возле неприметного домика с глиняной крышей, около которого росли три одинокие пальмы. Поднявшись по деревянным ступеням, она позвонила в колокольчик. Ей открыли и провели в комнату, где уже ждал взлохмаченный ломбардец Бер. Оценив с первого же взгляда внешность посетительницы, ломбардец подставил ей кресло.
— Вы приехали вовремя, Юдифь, — произнес он. Чары красавицы, впрочем, не произвели на него особого впечатления, поскольку у него была лишь одна любовь — его работа.
— Вообще-то, меня зовут Эсфирь, — поправила его женщина. — Но это неважно. Юдифь, так Юдифь. Хоть Саломея…
— Задание у вас будет почище, чем у Саломеи, — грубовато произнес Бер, никогда не зная, как вести себя с подобными особами. — Надеюсь, вас хорошо подготовили. Особняк для вас уже снят, можете переезжать туда хоть сейчас. Ждите гостя, — и он забарабанил пальцами по собственному колену.
— Кто он и как его зовут? — напрямую спросила Юдифь-Эсфирь, поняв, что впустую разливает чары перед этим чурбаном.
— Рыцарь, моя милая, рыцарь, — вздохнул ломбардец Бер. — В свое время я укажу его вам. А пока отдыхайте, набирайтесь сил, только не высовывайтесь слишком часто из дома: а то половина Иерусалима сбежится к вашим окнам и все пойдет насмарку.
— Плата? — вопросительно подняла брови красавица.
— Как обычно, — пожал плечами Бер. Плюс то, что вы вытянете из него сами.
— Время на выполнение?
— Максимум два года.
— Как я смогу уехать отсюда? — продолжала свой допрос Юдифь.
— Морем, — ломбардец впервые почувствовал к ней некоторое уважение. — На корабле из Цезарии, голубушка. В любую точку Средиземноморья. Но ведь вы, скорее всего, вернетесь в Толедо?
— А какая вам разница?
— Действительно, — согласился Бер, и разговор на этом закончился.
Как-то раз, было это также в начале июня, во дворце Бодуэна на одном из королевских приемов, Гуго де Пейна представили русскому князю Васильку Ростиславичу, сопровождавшему в Иерусалим игумена Даниила. Князь и рыцарь уже встречались мельком и в Константинополе, и во время осады Тира в прошлом году, но случая побеседовать так и не представлялось. Теперь же, оставив их вдвоем, граф Танкред тактично отошел в сторонку, он до сих пор чувствовал свою вину перед де Пейном за свое вынужденное бездействие возле Тира. Далекая Русь, ее народы и земли давно привлекали Гуго, будоражили его сознание. Он представлял себе эту страну, хорошо зная ее историю, ее борьбу со степными и кочевыми племенами, лишь относительно недавно, три века назад принявшую христианство, как страну-полигон, где постоянно проходят испытания на крепость духа, где свято защищают и хранят христианские обычаи, которые, казалось бы, в ином государстве, могли быть и отринуты под столь мощным давлением вражеских сил извне и изнутри.
Статный, светловолосый князь, охотно и открыто отвечал на интересующие де Пейна вопросы; речь у него была медленная, плавная; и сам он весь напоминал какую-то красивую, заморскую ладью, приплывшую в Иерусалим через Византию. Два воина и рыцаря быстро нашли общий язык, разговорившись на близкие темы: об мусульманской опасности, угрожавшей всему христианскому миру, о расколе католической и греко-православной Церквей, об иудеях, которые вели свою, тайную борьбу за господство, заполняя собой любую образовавшуюся щель или пустоту. Князь Василько посетовал, что еще совсем недавно на Руси торговому люду проходу не было от иудейских купеческих колоний, державших всю торговлю и с Византией, и с Востоком в своих руках.
— Великую свободу и власть имели они при князе Святополке, — горько произнес он, — из-за чего многие купцы и ремесленники разорились, а другие прельстились их золотом, продались за звонкую монету. Но когда на Киевский престол сел Владимир, сами киевляне многих жидов побили, к вядшему удовольствию простого народа. И веру жидовствующую отвергли. А потом, многие князья съехались по зову Владимира у Выдобича и установили закон:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— Не могли, бы вы своим взрывом оказать содействие и мне? — попросил маркиз де Сетина. — У нас там одна кладка никак не поддается…
Монбар в ужасе замахал на него руками.
— Нет и нет! — выкрикнул он. — Вас, маркиз, я и близко не подпущу к своим устройствам, иначе вы уничтожите весь Тампль!
— Жаль! — вздохнул маркиз. — Придется долбить киркой… Испытание «греческого огня» Андре де Монбар и Гуго де Пейн провели вдалеке от Иерусалима — возле Мертвого моря. Кучка поселян, несколько унылых пастухов и рыбаков, — вот все, кто присутствовал при этом поистине знаменательном событии, поскольку изобретение Монбара, вернее его новое открытие, на много веков опередило свое время. Брошенная рукой алхимика в воды Мертвого моря смесь, вспыхнула и взорвалась еще в воздухе, распространяя едкий дым и голубое пламя, брызги которого, коснувшись тихих желтых волн, не потухли, а продолжали гореть! Более того, огонь начал распространяться по воде, охватив значительное пространство. Это было удивительное и неповторимое зрелище: огонь, подчиняющийся воле человека (или волшебника?)…
— Осторожно, мессир! — предупредил Монбар. — Не подходите ближе. Если пламя попадет на вашу одежду, его не потушишь ничем!
Пастухи и поселяне, пораженные чудом, попадали на колени.
— Ну что же! — произнес Гуго де Пейн. — Мне нравится результат ваших трудов…
Позднее, присутствовавшие при испытаниях жители, распространили по всей Палестине весть о страшном кудеснике из Тампля, за которым утвердилось прозвище: Человек, который поджег Мертвое море…
2
Третьего июня 1113 года в Иерусалим через северные ворота въехал экипаж, запряженный двойкой породистых рысаков, в котором томно восседала рыжеволосая красавица, с любопытством оглядываясь вокруг и ловя на себе восхищенные взгляды прохожих. Волосы ее были столь огненно ярки, что напоминали раскаленную в топке медь, а глаза — глаза удивительным образом меняли свой цвет под влиянием настроения их хозяйки: то они разливали вокруг небесную голубизну, то затмевали ее серыми облаками, то зеленели летней мягкой травой. У нее был чувственный рот с полными алыми губами, нежный овал подбородка, маленькие ушки и изогнутый носик. Женщине было около двадцати пяти лет. Впрочем, ей могло быть и сорок, поскольку над такими особами время практически не властно. При одном взгляде на нее становилось ясно: в сердца многих мужчин впустила она свои розовые коготки. Даже просто проехав по каменистым улицам Иерусалима, она оставила в воздухе невидимые сладострастные флюиды, которые еще долго вдыхали в себя, пораженные необычным утренним явлением ранние торговцы овощами и фруктами.
Женщина велела кучеру остановиться возле неприметного домика с глиняной крышей, около которого росли три одинокие пальмы. Поднявшись по деревянным ступеням, она позвонила в колокольчик. Ей открыли и провели в комнату, где уже ждал взлохмаченный ломбардец Бер. Оценив с первого же взгляда внешность посетительницы, ломбардец подставил ей кресло.
— Вы приехали вовремя, Юдифь, — произнес он. Чары красавицы, впрочем, не произвели на него особого впечатления, поскольку у него была лишь одна любовь — его работа.
— Вообще-то, меня зовут Эсфирь, — поправила его женщина. — Но это неважно. Юдифь, так Юдифь. Хоть Саломея…
— Задание у вас будет почище, чем у Саломеи, — грубовато произнес Бер, никогда не зная, как вести себя с подобными особами. — Надеюсь, вас хорошо подготовили. Особняк для вас уже снят, можете переезжать туда хоть сейчас. Ждите гостя, — и он забарабанил пальцами по собственному колену.
— Кто он и как его зовут? — напрямую спросила Юдифь-Эсфирь, поняв, что впустую разливает чары перед этим чурбаном.
— Рыцарь, моя милая, рыцарь, — вздохнул ломбардец Бер. — В свое время я укажу его вам. А пока отдыхайте, набирайтесь сил, только не высовывайтесь слишком часто из дома: а то половина Иерусалима сбежится к вашим окнам и все пойдет насмарку.
— Плата? — вопросительно подняла брови красавица.
— Как обычно, — пожал плечами Бер. Плюс то, что вы вытянете из него сами.
— Время на выполнение?
— Максимум два года.
— Как я смогу уехать отсюда? — продолжала свой допрос Юдифь.
— Морем, — ломбардец впервые почувствовал к ней некоторое уважение. — На корабле из Цезарии, голубушка. В любую точку Средиземноморья. Но ведь вы, скорее всего, вернетесь в Толедо?
— А какая вам разница?
— Действительно, — согласился Бер, и разговор на этом закончился.
Как-то раз, было это также в начале июня, во дворце Бодуэна на одном из королевских приемов, Гуго де Пейна представили русскому князю Васильку Ростиславичу, сопровождавшему в Иерусалим игумена Даниила. Князь и рыцарь уже встречались мельком и в Константинополе, и во время осады Тира в прошлом году, но случая побеседовать так и не представлялось. Теперь же, оставив их вдвоем, граф Танкред тактично отошел в сторонку, он до сих пор чувствовал свою вину перед де Пейном за свое вынужденное бездействие возле Тира. Далекая Русь, ее народы и земли давно привлекали Гуго, будоражили его сознание. Он представлял себе эту страну, хорошо зная ее историю, ее борьбу со степными и кочевыми племенами, лишь относительно недавно, три века назад принявшую христианство, как страну-полигон, где постоянно проходят испытания на крепость духа, где свято защищают и хранят христианские обычаи, которые, казалось бы, в ином государстве, могли быть и отринуты под столь мощным давлением вражеских сил извне и изнутри.
Статный, светловолосый князь, охотно и открыто отвечал на интересующие де Пейна вопросы; речь у него была медленная, плавная; и сам он весь напоминал какую-то красивую, заморскую ладью, приплывшую в Иерусалим через Византию. Два воина и рыцаря быстро нашли общий язык, разговорившись на близкие темы: об мусульманской опасности, угрожавшей всему христианскому миру, о расколе католической и греко-православной Церквей, об иудеях, которые вели свою, тайную борьбу за господство, заполняя собой любую образовавшуюся щель или пустоту. Князь Василько посетовал, что еще совсем недавно на Руси торговому люду проходу не было от иудейских купеческих колоний, державших всю торговлю и с Византией, и с Востоком в своих руках.
— Великую свободу и власть имели они при князе Святополке, — горько произнес он, — из-за чего многие купцы и ремесленники разорились, а другие прельстились их золотом, продались за звонкую монету. Но когда на Киевский престол сел Владимир, сами киевляне многих жидов побили, к вядшему удовольствию простого народа. И веру жидовствующую отвергли. А потом, многие князья съехались по зову Владимира у Выдобича и установили закон:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186