это в интересах Святой Церкви и согласовано с ее высшими иерархами. Единственная моя просьба: не мешать мне, а содействовать, если я сочту нужным к вам обратиться.
И, с этими словами, клюнийский монах покинул изумленного и несколько пристыженного патриарха. Вернувшись в бенедиктинский монастырь, он вызвал наиболее способных и действенных агентов, которых знал еще по работе во Франции и в других странах Европы и Азии. Особую тревогу и заботу вызвал у него ломбардец Бер, которого он на пути из Константинополя в Иерусалим заприметил в толпе паломников, как бы тот не пытался загримироваться. Присутствие его здесь означало смещение центра активности Старцев в Святой Город. Значит, аббат Сито оказался прав: еще не существующий Орден уже начинает действовать, как лакомая приманка для Сионской Общины. Следующая задача: определить, кто займется его созданием — де Пейн или Комбефиз? Обе группы в полном составе прибыли в Иерусалим. Третья, возглавляемая бароном де Фабро, очевидно погибла. Теперь должен остаться один из двух, который в будущем станет великим магистром Ордена. Гуго де Пейн или Филипп де Комбефиз.
А ломбардец Бер, сменив на посту иерусалимского резидента маленького вертлявого иудея, который теперь отправлялся еще дальше на Восток — в Багдад, быстро освоился на новом месте, изучив все подводные течения, по которым ему теперь предстояло плыть. Не был он только уверен в одном: повышение ли это для него за его заслуги или наказание за какие-то промахи? Перед ним сейчас тоже стоял вопрос: де Пейн или Комбефиз? Кто-то один должен уничтожить другого. И логичнее даже ускорить создание Ордена, чтобы не тянуть кота за хвост в темной комнате — не уследишь, когда он выпустит когти. И в каком углу?
Бер вспомнил, как там, в Клюни, он впервые услышал о Гуго де Пейне, и как это имя словно бы придавило его какой-то непонятной тяжестью, вызвало в его душе смятение и страх. Он стыдил себя за ту минутную слабость, убеждал, что для дела, которому он служит, — неважно кто останется в живых и возглавит Орден: де Пейн или Комбефиз. Но в глубине души он желал смерти именно де Пейну и надеялся на это. Покончив с делами в Иерусалиме и подослав еще одного двойника недалекому барону Глобштоку, Бер выехал в Яффу — в диверсионную школу зилотов, руководимую опытнейшим Беф-Цуром. Там, на пустыре за высоким забором, рядом с домиком Виченцо Тропези, его поджидал прибывший из Константинополя железный сундук с живой кладью. Новым, беспощадным и хорошо управляемым оружием, разработанным в секретных мастерских Сионской Общины.
Пока маркиз Хуан де Сетина, охваченный болезненным жаром в сырых, архивных подвалах Цезарии, нащупывал тончайшие нити к тайнам Храма Соломона, которые внезапно рвались, растворялись, исчезали, вели по ложному следу, и приходилось предельно напрягать мозг, сознание, память, вызывать из недр организма звериное животное чутье, брести в полуслепую за колеблющимся огоньком, падать, и вставать, и продолжать поиск, уже без сил, на одном предощущении близкой разгадки; пока Роже де Мондидье пешком плелся по пыльной дороге в Тибериаду, проклиная свою беспечность, подлого Этьена Лабе и ругая совершенно напрасно косящего в сторону оруженосца Нивара, чье ворочанье во сне, возможно, спасло ему жизнь; пока Бизоль гонял разбойничьи банды возле Тортозы, очищая путь паломникам, а Андре де Монбар заканчивал внутреннее убранство Тампля; пока Гуго де Пейн с Раймондом и следующим за ними тенью Христофулосом мчались к Иерусалиму, — возле Керака скапливались значительные силы сельджуков, и все жители крепости, несмотря на уверения эмиссаров барона Жирара, понимали — осады не миновать.
Прибытие в охваченную волнением и тревогой крепость Людвига фон Зегенгейма было как нельзя кстати. Почти половина гарнизона по личному распоряжению Тома Жирара, непонятно зачем, была выведена из города и отправлена в Монреаль. Комендант крепости получил срочное распоряжение отбыть туда же; за ним потянулись и некоторые наиболее богатые и знатные жители города. Оставалось три сотни солдат, несколько растерявшихся рыцарей и командиров, и три тысячи охваченных паникой горожан. Усугубляло ее и то, что прекратился и подвоз продуктов, задерживаемый по чьему-то глупейшему распоряжению в Монреале. На улицах стали открыто поговаривать о предательстве в верхах.
Зегенгейм попал в атмосферу страха, недоверия, всеобщей подавленности. Оставшийся за коменданта города-крепости, гессенский рыцарь Рудольф Бломберг, знакомый ему еще по 1099 году, находился в полной прострации, чувствуя надвигающуюся угрозу и собственное бессилие перед ней. Он с радостью приветствовал Людвига, уповая на него, как на последнюю надежду. Более того, он охотно передоверил ему все бразды управления, велев выполнять все распоряжения немецкого графа, как свои собственные.
— Я скажу тебе так: нас предали и мы остались один на один с сельджуками, — откровенно поделился он со своим старым товарищем. — Вот только где прячется эта гнида, которая списала нас со счетов?
— В Монреале, — коротко ответил Людвиг.
— А-а-а… понимаю, — протянул Бломберг, но не стал уточнять. Старого вояку можно было не тыкать носом в миску с молоком.
— Значит нас, как протухшее мясо, хотят бросить сельджукским псам на съедение? — только и спросил он.
— Ты правильно понял. Но город сдавать не будем.
— А как его удержишь?
— Посмотрим… — и Зегенгейм вместе с Бломбергом отправились на позиции. Прежде всего, Людвиг постарался поднять боевой дух, впавших в уныние солдат.
— Били, бьем и будем бить поганых турок, пока нас охраняет Господь! — сказал он выстроившемуся на плацу гарнизону. — И не надо распускать сопли. Каждый из вас стоит двух десятков сельджуков. Ведь они могут только громко визжать, как свиньи, когда их режут.
— Это точно! — подтвердил Рудольф Бломберг, стоящий рядом. — Мы им свернем шеи!
Все продуктовые лавки в городе Зегенгейм опечатал, взяв их на особый учет; тоже самое проделал с хранящимися в подвалах съестными запасами. Распределение продуктов питания отныне шло под тщательным контролем, нормы урезаны, исключая больных и детей. Около нескольких источников и колодцев выставлена вооруженная охрана, в целях предотвращения возможного отравления. Кроме того, Зегенгейм занялся созданием народного ополчения из дееспособных жителей Керака. Особый керакский полк, вооруженный розданными из арсенала пиками и алебардами, насчитывал шесть сотен человек. В случае крайней необходимости можно было призвать и еще столько же из резерва. Были спешно заготовлены дегтярные факелы, бочки со смолой, подтащены к крепостным стенам тяжелые камни, — все это, в случае необходимости, могло быть использовано при осаде Керака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
И, с этими словами, клюнийский монах покинул изумленного и несколько пристыженного патриарха. Вернувшись в бенедиктинский монастырь, он вызвал наиболее способных и действенных агентов, которых знал еще по работе во Франции и в других странах Европы и Азии. Особую тревогу и заботу вызвал у него ломбардец Бер, которого он на пути из Константинополя в Иерусалим заприметил в толпе паломников, как бы тот не пытался загримироваться. Присутствие его здесь означало смещение центра активности Старцев в Святой Город. Значит, аббат Сито оказался прав: еще не существующий Орден уже начинает действовать, как лакомая приманка для Сионской Общины. Следующая задача: определить, кто займется его созданием — де Пейн или Комбефиз? Обе группы в полном составе прибыли в Иерусалим. Третья, возглавляемая бароном де Фабро, очевидно погибла. Теперь должен остаться один из двух, который в будущем станет великим магистром Ордена. Гуго де Пейн или Филипп де Комбефиз.
А ломбардец Бер, сменив на посту иерусалимского резидента маленького вертлявого иудея, который теперь отправлялся еще дальше на Восток — в Багдад, быстро освоился на новом месте, изучив все подводные течения, по которым ему теперь предстояло плыть. Не был он только уверен в одном: повышение ли это для него за его заслуги или наказание за какие-то промахи? Перед ним сейчас тоже стоял вопрос: де Пейн или Комбефиз? Кто-то один должен уничтожить другого. И логичнее даже ускорить создание Ордена, чтобы не тянуть кота за хвост в темной комнате — не уследишь, когда он выпустит когти. И в каком углу?
Бер вспомнил, как там, в Клюни, он впервые услышал о Гуго де Пейне, и как это имя словно бы придавило его какой-то непонятной тяжестью, вызвало в его душе смятение и страх. Он стыдил себя за ту минутную слабость, убеждал, что для дела, которому он служит, — неважно кто останется в живых и возглавит Орден: де Пейн или Комбефиз. Но в глубине души он желал смерти именно де Пейну и надеялся на это. Покончив с делами в Иерусалиме и подослав еще одного двойника недалекому барону Глобштоку, Бер выехал в Яффу — в диверсионную школу зилотов, руководимую опытнейшим Беф-Цуром. Там, на пустыре за высоким забором, рядом с домиком Виченцо Тропези, его поджидал прибывший из Константинополя железный сундук с живой кладью. Новым, беспощадным и хорошо управляемым оружием, разработанным в секретных мастерских Сионской Общины.
Пока маркиз Хуан де Сетина, охваченный болезненным жаром в сырых, архивных подвалах Цезарии, нащупывал тончайшие нити к тайнам Храма Соломона, которые внезапно рвались, растворялись, исчезали, вели по ложному следу, и приходилось предельно напрягать мозг, сознание, память, вызывать из недр организма звериное животное чутье, брести в полуслепую за колеблющимся огоньком, падать, и вставать, и продолжать поиск, уже без сил, на одном предощущении близкой разгадки; пока Роже де Мондидье пешком плелся по пыльной дороге в Тибериаду, проклиная свою беспечность, подлого Этьена Лабе и ругая совершенно напрасно косящего в сторону оруженосца Нивара, чье ворочанье во сне, возможно, спасло ему жизнь; пока Бизоль гонял разбойничьи банды возле Тортозы, очищая путь паломникам, а Андре де Монбар заканчивал внутреннее убранство Тампля; пока Гуго де Пейн с Раймондом и следующим за ними тенью Христофулосом мчались к Иерусалиму, — возле Керака скапливались значительные силы сельджуков, и все жители крепости, несмотря на уверения эмиссаров барона Жирара, понимали — осады не миновать.
Прибытие в охваченную волнением и тревогой крепость Людвига фон Зегенгейма было как нельзя кстати. Почти половина гарнизона по личному распоряжению Тома Жирара, непонятно зачем, была выведена из города и отправлена в Монреаль. Комендант крепости получил срочное распоряжение отбыть туда же; за ним потянулись и некоторые наиболее богатые и знатные жители города. Оставалось три сотни солдат, несколько растерявшихся рыцарей и командиров, и три тысячи охваченных паникой горожан. Усугубляло ее и то, что прекратился и подвоз продуктов, задерживаемый по чьему-то глупейшему распоряжению в Монреале. На улицах стали открыто поговаривать о предательстве в верхах.
Зегенгейм попал в атмосферу страха, недоверия, всеобщей подавленности. Оставшийся за коменданта города-крепости, гессенский рыцарь Рудольф Бломберг, знакомый ему еще по 1099 году, находился в полной прострации, чувствуя надвигающуюся угрозу и собственное бессилие перед ней. Он с радостью приветствовал Людвига, уповая на него, как на последнюю надежду. Более того, он охотно передоверил ему все бразды управления, велев выполнять все распоряжения немецкого графа, как свои собственные.
— Я скажу тебе так: нас предали и мы остались один на один с сельджуками, — откровенно поделился он со своим старым товарищем. — Вот только где прячется эта гнида, которая списала нас со счетов?
— В Монреале, — коротко ответил Людвиг.
— А-а-а… понимаю, — протянул Бломберг, но не стал уточнять. Старого вояку можно было не тыкать носом в миску с молоком.
— Значит нас, как протухшее мясо, хотят бросить сельджукским псам на съедение? — только и спросил он.
— Ты правильно понял. Но город сдавать не будем.
— А как его удержишь?
— Посмотрим… — и Зегенгейм вместе с Бломбергом отправились на позиции. Прежде всего, Людвиг постарался поднять боевой дух, впавших в уныние солдат.
— Били, бьем и будем бить поганых турок, пока нас охраняет Господь! — сказал он выстроившемуся на плацу гарнизону. — И не надо распускать сопли. Каждый из вас стоит двух десятков сельджуков. Ведь они могут только громко визжать, как свиньи, когда их режут.
— Это точно! — подтвердил Рудольф Бломберг, стоящий рядом. — Мы им свернем шеи!
Все продуктовые лавки в городе Зегенгейм опечатал, взяв их на особый учет; тоже самое проделал с хранящимися в подвалах съестными запасами. Распределение продуктов питания отныне шло под тщательным контролем, нормы урезаны, исключая больных и детей. Около нескольких источников и колодцев выставлена вооруженная охрана, в целях предотвращения возможного отравления. Кроме того, Зегенгейм занялся созданием народного ополчения из дееспособных жителей Керака. Особый керакский полк, вооруженный розданными из арсенала пиками и алебардами, насчитывал шесть сотен человек. В случае крайней необходимости можно было призвать и еще столько же из резерва. Были спешно заготовлены дегтярные факелы, бочки со смолой, подтащены к крепостным стенам тяжелые камни, — все это, в случае необходимости, могло быть использовано при осаде Керака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186