— Но эта — худшая из всех тюрем. И кроме того, я слышала, что на графа надели железо.
— Негодяи! — воскликнул Гуго де Пейн. — Мне следовало это ожидать! Неужели ваш отец отдал такой чудовищный приказ?
— Нет, это сделано вопреки его воле, по распоряжению барона Глобштока, — ответила принцесса. На ее лице вспыхнул слабый румянец, распространившийся от щек к вискам; он сделал ее лицо еще более привлекательным. Гуго де Пейн осторожно рассматривал ее, а она, почувствовав его ненавязчивое внимание, еще сильнее зарделась, но продолжала смотреть прямо в глаза. В них прочитывалось многое, потому что девушка еще не умела скрывать своих чувств, а может быть — не хотела этого. Словно повинуясь неудержимой силе, владевшей ею, она шагнула навстречу рыцарю. Взгляд ее слегка затуманился, а губы чуть приоткрылись, обнажив маленькие белоснежные зубки. Гуго де Пейн несколько отступил в сторону и поспешно произнес, избегая опасного момента, который мог возобладать над разумом:
— Вы могли бы помочь мне в тайном свидании с Зегенгеймом?
Мелизинда словно очнулась, услышав его ровный голос.
— Для этого я и пришла, — так же торопливо ответила она, отводя взор.
— Когда вы можете устроить встречу?
— Сегодня. Сейчас. Дежурящий в тюрьме офицер — преданный мне друг.
— Тогда не будем терять времени?
— Не будем, — согласилась принцесса. Но ни она, ни Гуго де Пейн не двинулись с места, продолжая смотреть друг на друга. И вновь, — гипноз ли, самовнушение или воплощение девичьих грез? — потянули Мелизинду к рыцарю; а он, чувствуя тающий искусственный холод, окружавший его с тех пор, как он покинул Константинополь, вдруг увидел перед собой — будто в преломившемся свете, отраженном от зеркал, — другое лицо, обрамленное золотистыми волосами, сверкающее вишневым цветом глаз, близкое и родное, плывущее ему навстречу. Потерявши на какие-то мгновения чувство времени и пространства, пронесясь над охваченной огнем землей, он коснулся обеими ладонями пылающих нежных щек, ощутил на своих губах вкус ее губ.
— Боже мой! — выдохнула Мелизинда, обвивая его шею руками, и он очнулся, отрезвел, сознание вернулось к нему, а вместе с ним — колющая сердце горечь. Гуго де Пейн мягко отстранился, освободил ее руки, ласково произнес:
— Мы должны поспешить, милая принцесса.
— Да, да, конечно, — согласилась она, тряхнув головой, будто сбрасывая с себя чары. — Идемте. Моя карета ждет.
— Почему вы помогаете нам? — спросил Гуго, когда они спускались по лестнице.
— Потому что… потому, — запнувшись ответила Мелизинда с очаровательной, женской логикой.
— Ну тогда понятно, — отозвался рыцарь, поддерживая ее локоть.
То, что произошло между ними несколько минут назад, — было как вспышка молнии в ясный день, не предвещающий грозу. Но за молнией, по всем законам природы должен был последовать гром, а затем — небо должно было расколоться — и смывающие все на своем пути потоки воды хлынуть на землю. Эти потоки могли унести и их, увлечь за собой в водоворот из вспенивавшихся волн любви и страсти. Гуго де Пейн понимал это и старался забыть о своей минутной слабости, стереть обозначенный в воздухе знак, который своей волшебной властью мог погубить его; Мелизинда, еще до конца не пришедшая в себя, послушно следовала рядом с ним, опираясь на его сильную руку, чувствуя какой-то испуг и наполняющую ее радость, ожидая наркотического продолжения своего безумства.
— Князь, поезжайте следом за нами! — услышала она голос Гуго де Пейна, донесшийся до нее словно бы сквозь густой туман. — Может потребоваться ваша помощь, мы едем к тюрьме Мон-Плеси.
Потом они сели в карету, которая тронулась и тихо закачалась, и Мелизинда ощутила совсем рядом его плечо, и прикоснулась к нему, склонив голову. Больше всего она хотела бы сейчас, чтобы он ни о чем не говорил, молчал, не отстранялся, и карета ехала бы бесконечно долго. И Гуго де Пейн за всю дорогу не проронил ни слова.
Тюрьма Мон-Плеси угрюмой приземистой коробкой, напоминавшей болезненный нарост, прилепилась к восточной стене Иерусалима. Она была обнесена высоким каменным забором со сторожевыми башенками из которых выглядывали часовые, а ворота во двор поднимались надо рвом на цепи — словно в рыцарском замке.
Увидев карету принцессы, и выслушав ее слугу, караульный вызвал начальника стражи, который, рассыпаясь в поклонах перед Мелизиндой и де Пейном, велел опустить мост. Он лично повел принцессу и рыцаря к дежурному офицеру, который в ночное время исполнял обязанности коменданта Рошпора.
— Здравствуйте, Гронжор! — произнесла принцесса, подавая руку для поцелуя. — Как хорошо, что сегодня дежурите именно вы. Вы проводите меня и мессира де Пейна в камеру Зегенгейма?
— Но… разрешение Глобштока, — неуверенно начал офицер, волнуясь и заикаясь.
— Никаких «но»! — строго возразила Мелизинда. — У нас его устное согласие. Идемте, Гронжор.
— Конечно, конечно, — поспешно отозвался тот. — Прошу вас, сюда! — и он, выхватив у караульного факел, повел своих высоких гостей по длинным и узким коридорам, минуя посты с охраной, спускаясь по винтовым лестницам, обходя зарешеченные камеры с узниками, — по целому лабиринту, из которого казалось простому смертному никогда не найти выхода.
— Боже мой, какой тут у вас гнусный запах, возмутилась принцесса, зажимая пальчиками нос. Вы что, гноите их заживо?
— Обычное дело, — отозвался Гронжор. — Мы-то привыкли, а вот вам, с воли… Да, запах есть! — принюхался он. — Кто-нибудь умер, должно быть.
— И что же — так и лежит?
— К некоторым узникам велено заглядывать раз в три дня, — смутился офицер. — Не чаще.
— А еда, питье?
Гронжор пожал плечами и смутился еще сильнее.
— А как вы содержите Зегенгейма? — допытывалась Мелизинда.
— Как всех, — уклончиво отозвался Гронжор и остановился возле маленькой дверцы. — Вот здесь! — сказал он и загремел ключами. После долгой возни, подбирая то один, то другой ключ, Гронжор наконец-то со скрипом открыл дверь. Факел осветил узкую камеру, где на полу, закованный в кандалы лежал человек. Это был Людвиг фон Зегенгейм. Дыхание его было прерывистым, тяжелым, а взгляд — хотя он и приоткрыл глаза и посмотрел на вошедших, — пустым и отсутствующим; он словно бы не узнавал Гуго де Пейна, склонившегося над ним. Несмотря на сырость и холод в камере, лицо рыцаря было покрыто большими каплями пота, а кожа и пересохшие губы — посиневшие. Де Пейн, приложив руку к груди, почувствовал его слабое, прерывистое сердцебиение, аорта проталкивала кровь толчками, с неравными промежутками времени.
— Чем вы его кормили? — спросил Гуго, не оборачиваясь.
— Сегодня его угощал сам комендант Рошпор! — испуганно сказал офицер.
— Мерзавцы! — де Пейн посмотрел на Мелизинду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186