— Как получилось, что тебя не коснулся ни один скандал? — спросил он.
Элизабет молчала, уставившись на свои сложенные на коленях руки.
— Довольно странно, что я никогда не слышал о твоих…
— Порочных наклонностях.
— Спасибо, очень удачное определение.
— Элизабет пожала плечами:
— Возможно, ты ничего не слышал, потому что вращался в других кругах.
— Высший свет — это одна большая карусель, где крутятся одни и те же раскрашенные лошадки.
— Какая… э-э… необычная точка зрения.
— Вообще-то она принадлежит моему деду. Странно, Элизабет, но в твоем присутствии я начинаю рассуждать, как он. И мне это совсем не нравится. В конце концов, мне тридцать два, а не восемьдесят два года.
— А я как раз думала, что ты кажешься очень юным по сравнению со мной.
Норт был не настолько простодушен, чтобы принять это за комплимент.
— В каком смысле?
— Наверное, все дело в твоей естественности. Конечно, в свете того, что ты рассказал, я понимаю, что все не так просто. И все же я не могу отделаться от ощущения, что тебе никогда не приходилось слишком беспокоиться, что ты уверен в благосклонности судьбы и если тебя подведут мозги, то выручит обаяние. Наверное, именно эта уверенность в своей счастливой звезде и делает тебя молодым.
Нортхэм не ответил, в очередной раз подумав о том, что, когда имеешь дело с Элизабет, лучше не спешить с выводами.
— Ты слишком долго была одна, Элизабет. Семья. Друзья. Вот что помогает нам жить.
— У меня есть друзья, — возразила она. — Луиза, барон. Они очень добры ко мне.
Ему показалось, что она не понимает, насколько заученно прозвучал ее ответ. Ей следует постараться, если она хочет, чтобы он ей поверил.
— И разумеется, у тебя есть семья.
— Да.
— Понятно. — Как он и предполагал, Элизабет была одинока, насколько это было возможно при ее образе жизни. — Выходит, ты не нуждаешься в моей дружбе.
Друзья нужны всем, милорд. Если я отказалась, то лишь от вашей помощи.
— Совсем недавно ты называла меня Нортом.
— Неужели? — Элизабет изобразила задумчивость. — Да, я, кажется, это припоминаю.
Нортхэм хмыкнул. Она может быть чертовски дерзкой, если дать ей волю.
— Что ты собираешься делать дальше? — с любопытством спросил он. — Мы еще увидимся?
— Как ты сам заметил, высший свет — это одна большая карусель. Мы неизбежно будем встречаться.
— И ты будешь спать в моей постели?
— Между прочим, это моя постель.
— Ах да. Будет ли мне позволена подобная привилегия в дальнейшем?
Элизабет не помнила, чтобы вообще позволяла ему что-либо. Просто так получилось.
— Вряд ли.
— Значит, ты не согласишься, чтобы я поместил тебя в твое собственное гнездышко?
Элизабет не сочла нужным притворяться оскорбленной.
— Конечно, нет. — Она отодвинулась от Норта и повернулась к нему, подтянув к груди колени. — Неужели ты думал, что я соглашусь?
— Нет, но я должен был предложить.
— В таком случае, можешь считать, что ты исполнил свой долг.
— А как насчет брака?
Элизабет побледнела, но продолжила игривым тоном:
— Не вижу причин, почему бы тебе не жениться? Тем более что, насколько я поняла, имеет место некоторое давление со стороны твоей матери.
— Весьма ощутимое давление, кстати.
— И потом, существует пари.
— О да. Не следует забывать и о Компас-клубе.
— Тогда могу я предложить кандидатуру мисс Карузерс? Или мисс Фартингейл? Да и леди Анна… — Она негромко вскрикнула, когда он схватил ее за запястье и дернул к себе. Она упала в его объятия и, слегка задохнувшись, продолжила: — Неужели никто из них тебя не интересует? Тогда, может, леди Марта? Уж она-то, вне всяких сомнений…
— Выходи за меня замуж, Элизабет.
Она ошарашенно уставилась на него, но вдруг опомнилась и попыталась отстраниться» Нортхэм сжал ее руки повыше локтей, не позволяя ей вырваться.
— Не нужно разрушать то, что было между нами, — побледнев, проговорила она. — Ты же знаешь, кто я.
— Нет, — мягко произнес он. — Но я знаю, кем ты себя считаешь.
Элизабет уперлась ладонями в его грудь, но не смогла отодвинуться ни на дюйм. Дальнейшее сопротивление выглядело бы не только унизительным, но и бесполезным.
— Я не позволю тебе приносить себя в жертву, — заявила она. — Ты вбил себе в голову, будто я нуждаюсь в спасении. Это не так, Норт. Оставь меня в покое.
Паника зажгла в ее глазах золотистые искры.
— Ты пытаешься меня защитить? От чего?
— Вовсе нет. Я…
— Не спорь. Тебе кажется, что ты представляешь для меня какую-то опасность. Собственно, ты дала мне это понять еще при нашей первой встрече.
— Я…
Он покачал головой:
— Поздно идти на попятный. Ты как-то сказала, что я перестану быть хозяином своей жизни, если ты в нее войдешь. Ты оказалась права, хотя не думаю, что ты имела в виду то, что произошло. — Он посмотрел на нее в упор. — Моя жизнь больше не принадлежит мне, Элизабет.
Элизабет молчала, о чем-то задумавшись. Неожиданно ее глаза наполнились слезами. Что это могло означать? Обиду? Страх? Сожаление? Нортхэм не знал и не хотел спрашивать. Просто притянул ее к себе и обнял, терпеливо ожидая, пока ойа выплачет душевную боль, которую не могла выразить словами.
Элизабет плакала долго. Это были не тихие слезы, а горькие рыдания, сотрясавшие ее тело. Она зажимала рот рукой, смущенная звуками, вырывавшимися из ее груди. Норт молча прикасался губами к ее волосам и щеке. Он не пытался утешить ее, довольный уже тем, что его объятия стали тем убежищем, где она чувствовала себя в безопасности.
Заметив на столике носовой платок, он протянул его Элизабет. Она вытерла глаза и старательно высморкалась, вызвав у него улыбку, которую он поспешил скрыть. Взяв из ее руки скомканный платок, он воспользовался им, чтобы стереть с ее лица слезы, после чего запечатлел у нее на лбу нежный, почти отеческий поцелуй. Элизабет снова начала плакать.
Наконец она заснула в его объятиях.
Глава 8
Нортхэм стоял у арочного окна галереи, откуда открывался отличный вид на лужайку, где проходило состязание лучников. Мишени были прикреплены к кипам сена, установленным неподалеку от рощи, так что даже самая своевольная стрела не имела никаких шансов причинить кому-нибудь вред. Мишеней было пять, три из них представляли собой традиционные концентрические круги разных цветов и диаметров. Оставшиеся две были выполнены — в честь годовщины победы Веллингтона при Ватерлоо — в виде довольно искусных изображений самого Бонн, облаченного в парадный мундир.
Нортхэм заметил, что, женщины предпочитают обычные мишени, а мужчины, занятые преимущественно тем, что давали советы дамам и заключали пари, направляли свои стрелы в шляпу Наполеона.
Состязание лучников было последним мероприятием на свежем воздухе, входившим в программу развлечений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99