Валентина вспомнила тот первый раз, когда ехала вместе с ним. От власти, которую он имел над ней тогда и сейчас, она до сих пор не могла освободиться. Когда они проезжали мимо платанов и дубов Одюбон-парка, Видал спросил:
– Как отнесется Александр к тому, что мы поженимся?
Валентина охнула, широко распахнув глаза. Видал едва заметно улыбнулся.
– Я слишком долго ждал, Валентина. И больше ждать не намерен.
– Но ты не можешь делать предложение на скорости пятьдесят миль в час, – запротестовала она, хотя сердце ее разрывалось от счастья.
– Значит, не будем делать это на ходу, – согласился он, нажимая на тормоза.
Сзади послышались тревожные гудки. Но Видал, не обращая внимания ни на что, приподнял ее подбородок, глядя в любимые глаза. Его лицо, мгновенно преобразившееся, светилось неземной любовью.
– Я люблю тебя, родная. И хочу, чтобы ты была моей женой. Ты выйдешь за меня замуж?
На кожаных сиденьях лежала пятнистая тень платана, В окна заглядывало солнце.
– О да, – выдохнула она, нежно касаясь его лица кончиками пальцев. – О да, Видал. Я больше всего на свете хочу стать твоей женой.
Любовь, которую Валентина испытывала в этот миг, захлестнула ее с такой силой, что она едва могла дышать. Желание, столь долго подавляемое, пылало в крови.
– Szeretlek, – прошептал он, грубо притягивая ее к себе. – Я люблю тебя.
Когда Видал наконец отстранился, у нее на ресницах блестели слезы. Он осторожно смахнул их.
– Осталось еще кое-что. Только одно.
Валентина вопросительно посмотрела на него. Видал очень медленно начал стягивать перчатки. Она не знала – он понял это по мимолетному выражению ужаса в потемневших глазах. Она держала его за руки в больнице и в темноте гостиничного номера и не представляла, что под темными перчатками кожа была мертвенно-белой, покрытой глубокими шрамами. Видал уронил перчатки на пол.
– Твои руки, – прерывающимся голосом прошептала она. – О Видал! Твои бедные, бедные руки!
– Удивительно, что ты не знала. Неужели тебе не сказали?
– Не сказали, – повторила Валентина, качая головой. Слезы катились по щекам. Он спас Кариану, но какой ценой!
– Тебе неприятно? – спросил Видал с деланной небрежностью. Однако Валентина уловила боязливые нотки и его голосе.
– Конечно, нет! – воскликнула она, прижимая его изуродованные руки к своим щекам. – Конечно, нет, Видал! Как ты мог подумать такое?! Как ты мог спрашивать?!
– Я больше не буду, – пообещал он, облегченно вздохнув.
Доктор не позволил им остаться с Александром подольше, заявив, что ему нужно больше отдыхать, чтобы скорее поправиться.
– Но мистер Ракоши должен возвращаться в Голливуд, – жалобно протянул Александр, опасаясь, что его кумир исчезнет так же неожиданно, как появился, прежде чем он сможет поговорить с ним о кино.
– Я могу ненадолго задержаться, – заверил Видал, начиная побаиваться, что Тео хватит удар, когда тот услышит новости. – Думаю, мы втроем можем немного отдохнуть. На Юге есть чудесные места для рыбалки.
Мальчик просиял.
– Я часто ловил рыбу с отцом на Крите, когда был маленьким.
– А я удил со своим, в Венгрии, – кивнул Видал, представив, что его отец – дед Александра.
– Вы ловили рыбу в реках или озерах? – немедленно заинтересовался Александр.
– Я жил в замке, а перед замком было большое озеро, где водились карпы. Первое, что я помню о своем детстве – как ловил рыбу в озере под замком.
– А кто еще жил в замке? – продолжал допрашивать Александр.
– Бабушка, которую все называли «ваша старая светлость», со своей компаньонкой и горничной, отец, мать, горничная матери, Ференц, его верный лакей, две мои сестры, наша гувернантка и няньки.
– Ужасно много народу, – объявил Александр; у его матери никогда ле было никаких слуг, кроме горничной.
– А летом и во время жатвы их становилось еще больше. Мужчины-арендаторы, собиравшие урожай, приводили с собой жен и детей. Женщины вязали снопы за жнецами, а дети играли в полях и лесах.
– Я никогда не был в настоящем замке, – мечтательно протянул Александр. – Вы очень скучаете по своему?
– Теперь уже нет. Там живет моя сестра с мужем. Им такая жизнь нравится, но я предпочитаю нечто другое.
– Снимать фильмы?
– Да, Александр, – усмехнулся Видал. – Именно фильмы.
Валентина молчаливо сидела, с любопытством рассматривая своих мужчин. Никто, увидев их, не усомнился бы в том, что это отец и сын. У обоих разлетающиеся брови, непроницаемо-черные глаза, твердо очерченный .рот, упрямый подбородок.
Глаза ее остановились на темных завитках Видала, спускавшихся почти до плеч. Ей казалось, что они знакомы всю жизнь. Сначала был монастырь, потом Видал. Только Видал. Однако она не помнила, чтобы он когда-нибудь говорил о своем детстве, и поэтому с таким же зачарованным вниманием, как Александр, прислушивалась, как он описывает дом, утопавший в белых гроздьях душистой акации; ледяные озера, в которых он купался с сестрами; сельские праздники; величественную бабушку в тяжелых платьях из черного шелка.
– На вашем кольце фамильный герб? – спросил Александр.
– Да, – кивнул Видал, протянув руку. Валентина затаила дыхание, но Александр, не обращая внимания на шрамы, поднес кольцо к глазам и сказал:
– Буквы такие мелкие, что не разберешь. Что тут написано?
– «Tempora, non mutamur». Времена меняются, но нас не изменить.
– Мне нравится, – объявил Александр, откидываясь на подушки: мальчик явно утомился. – Я хотел бы, чтобы наш семейный девиз был таким же четким и кратким.
Сестра кашлянула и подняла брови. Видал встал.
– Нам нужно идти. Отдыхай, Александр. Хочешь, я завтра принесу тебе клубники?
– Пожалуйста! – обрадовался Александр. – И расскажете, какой фильм собираетесь снимать?
– Думаю, это будет не фильм, – спокойно объяснил Видал. – Я собираюсь ставить пьесу.
Валентина поцеловала Александра, и как только они вышли из комнаты, спросила Видала:
– Я не знала, что ты собираешься ставить пьесу, Видал. Кто автор? Роли уже розданы?
Видал широко улыбнулся, обнял ее за плечи и повел по коридору.
– «Месяц в деревне» Тургенева. Пока известно только, кто будет играть Наталью.
Валентина почувствовала укол ревности. Кого выбрал Видал? Конечно, для роли романтической, ослепительно прекрасной Натальи лучше всего подойдет Вивьен Ли…или, может, Оливия де Хэвилленд.
– Кому ты отдал роль? – едва выговорила она, не в силах подавить глухую тоску о несбыточном, о радости играть прямо перед зрителями. О мучительно-нервном ожидании рецензий. Об опьяняющем дурмане аплодисментов.
Видал повернул ее к себе.
– Тебе, – шепнул он, заглушая ее недоверчивый возглас долгим поцелуем.
По дороге в отель она нерешительно спросила:
– Как Кариана, Видал? По-прежнему больна?
Видал мгновенно стиснул руль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Как отнесется Александр к тому, что мы поженимся?
Валентина охнула, широко распахнув глаза. Видал едва заметно улыбнулся.
– Я слишком долго ждал, Валентина. И больше ждать не намерен.
– Но ты не можешь делать предложение на скорости пятьдесят миль в час, – запротестовала она, хотя сердце ее разрывалось от счастья.
– Значит, не будем делать это на ходу, – согласился он, нажимая на тормоза.
Сзади послышались тревожные гудки. Но Видал, не обращая внимания ни на что, приподнял ее подбородок, глядя в любимые глаза. Его лицо, мгновенно преобразившееся, светилось неземной любовью.
– Я люблю тебя, родная. И хочу, чтобы ты была моей женой. Ты выйдешь за меня замуж?
На кожаных сиденьях лежала пятнистая тень платана, В окна заглядывало солнце.
– О да, – выдохнула она, нежно касаясь его лица кончиками пальцев. – О да, Видал. Я больше всего на свете хочу стать твоей женой.
Любовь, которую Валентина испытывала в этот миг, захлестнула ее с такой силой, что она едва могла дышать. Желание, столь долго подавляемое, пылало в крови.
– Szeretlek, – прошептал он, грубо притягивая ее к себе. – Я люблю тебя.
Когда Видал наконец отстранился, у нее на ресницах блестели слезы. Он осторожно смахнул их.
– Осталось еще кое-что. Только одно.
Валентина вопросительно посмотрела на него. Видал очень медленно начал стягивать перчатки. Она не знала – он понял это по мимолетному выражению ужаса в потемневших глазах. Она держала его за руки в больнице и в темноте гостиничного номера и не представляла, что под темными перчатками кожа была мертвенно-белой, покрытой глубокими шрамами. Видал уронил перчатки на пол.
– Твои руки, – прерывающимся голосом прошептала она. – О Видал! Твои бедные, бедные руки!
– Удивительно, что ты не знала. Неужели тебе не сказали?
– Не сказали, – повторила Валентина, качая головой. Слезы катились по щекам. Он спас Кариану, но какой ценой!
– Тебе неприятно? – спросил Видал с деланной небрежностью. Однако Валентина уловила боязливые нотки и его голосе.
– Конечно, нет! – воскликнула она, прижимая его изуродованные руки к своим щекам. – Конечно, нет, Видал! Как ты мог подумать такое?! Как ты мог спрашивать?!
– Я больше не буду, – пообещал он, облегченно вздохнув.
Доктор не позволил им остаться с Александром подольше, заявив, что ему нужно больше отдыхать, чтобы скорее поправиться.
– Но мистер Ракоши должен возвращаться в Голливуд, – жалобно протянул Александр, опасаясь, что его кумир исчезнет так же неожиданно, как появился, прежде чем он сможет поговорить с ним о кино.
– Я могу ненадолго задержаться, – заверил Видал, начиная побаиваться, что Тео хватит удар, когда тот услышит новости. – Думаю, мы втроем можем немного отдохнуть. На Юге есть чудесные места для рыбалки.
Мальчик просиял.
– Я часто ловил рыбу с отцом на Крите, когда был маленьким.
– А я удил со своим, в Венгрии, – кивнул Видал, представив, что его отец – дед Александра.
– Вы ловили рыбу в реках или озерах? – немедленно заинтересовался Александр.
– Я жил в замке, а перед замком было большое озеро, где водились карпы. Первое, что я помню о своем детстве – как ловил рыбу в озере под замком.
– А кто еще жил в замке? – продолжал допрашивать Александр.
– Бабушка, которую все называли «ваша старая светлость», со своей компаньонкой и горничной, отец, мать, горничная матери, Ференц, его верный лакей, две мои сестры, наша гувернантка и няньки.
– Ужасно много народу, – объявил Александр; у его матери никогда ле было никаких слуг, кроме горничной.
– А летом и во время жатвы их становилось еще больше. Мужчины-арендаторы, собиравшие урожай, приводили с собой жен и детей. Женщины вязали снопы за жнецами, а дети играли в полях и лесах.
– Я никогда не был в настоящем замке, – мечтательно протянул Александр. – Вы очень скучаете по своему?
– Теперь уже нет. Там живет моя сестра с мужем. Им такая жизнь нравится, но я предпочитаю нечто другое.
– Снимать фильмы?
– Да, Александр, – усмехнулся Видал. – Именно фильмы.
Валентина молчаливо сидела, с любопытством рассматривая своих мужчин. Никто, увидев их, не усомнился бы в том, что это отец и сын. У обоих разлетающиеся брови, непроницаемо-черные глаза, твердо очерченный .рот, упрямый подбородок.
Глаза ее остановились на темных завитках Видала, спускавшихся почти до плеч. Ей казалось, что они знакомы всю жизнь. Сначала был монастырь, потом Видал. Только Видал. Однако она не помнила, чтобы он когда-нибудь говорил о своем детстве, и поэтому с таким же зачарованным вниманием, как Александр, прислушивалась, как он описывает дом, утопавший в белых гроздьях душистой акации; ледяные озера, в которых он купался с сестрами; сельские праздники; величественную бабушку в тяжелых платьях из черного шелка.
– На вашем кольце фамильный герб? – спросил Александр.
– Да, – кивнул Видал, протянув руку. Валентина затаила дыхание, но Александр, не обращая внимания на шрамы, поднес кольцо к глазам и сказал:
– Буквы такие мелкие, что не разберешь. Что тут написано?
– «Tempora, non mutamur». Времена меняются, но нас не изменить.
– Мне нравится, – объявил Александр, откидываясь на подушки: мальчик явно утомился. – Я хотел бы, чтобы наш семейный девиз был таким же четким и кратким.
Сестра кашлянула и подняла брови. Видал встал.
– Нам нужно идти. Отдыхай, Александр. Хочешь, я завтра принесу тебе клубники?
– Пожалуйста! – обрадовался Александр. – И расскажете, какой фильм собираетесь снимать?
– Думаю, это будет не фильм, – спокойно объяснил Видал. – Я собираюсь ставить пьесу.
Валентина поцеловала Александра, и как только они вышли из комнаты, спросила Видала:
– Я не знала, что ты собираешься ставить пьесу, Видал. Кто автор? Роли уже розданы?
Видал широко улыбнулся, обнял ее за плечи и повел по коридору.
– «Месяц в деревне» Тургенева. Пока известно только, кто будет играть Наталью.
Валентина почувствовала укол ревности. Кого выбрал Видал? Конечно, для роли романтической, ослепительно прекрасной Натальи лучше всего подойдет Вивьен Ли…или, может, Оливия де Хэвилленд.
– Кому ты отдал роль? – едва выговорила она, не в силах подавить глухую тоску о несбыточном, о радости играть прямо перед зрителями. О мучительно-нервном ожидании рецензий. Об опьяняющем дурмане аплодисментов.
Видал повернул ее к себе.
– Тебе, – шепнул он, заглушая ее недоверчивый возглас долгим поцелуем.
По дороге в отель она нерешительно спросила:
– Как Кариана, Видал? По-прежнему больна?
Видал мгновенно стиснул руль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114