Пусть малыш порадуется за мать.
– Не могли бы мы пообедать вместе? – спросил ее Брук Тейлор утром того дня, когда должна была состояться генеральная репетиция.
Валентина, занятая примеркой костюма для первого акта, подняла глаза:
– Сожалею, Дентон, но я всегда обедаю вместе с сыном.
– В таком случае ужин?
Валентина кивнула. Продюсер, очевидно, хотел поговорить с ней без посторонних. Неужели решил заменить ее в последний момент?
– Что ему от меня надо? – спросила она Лейлу, тревожно хмурясь. – Мне казалось, все идет хорошо.
– Так и есть, – заверила ее Лейла, наклоняясь и ставя игрушечный поезд Александра на рельсы, опоясывающие пол номера. – Может, собирается обсудить рекламную кампанию. Но что бы то ни было, я свободна на всю ночь!
– И что ты намереваешься делать со своей свободой? – удивилась Валентина, застегивая жемчужную нить, низко спускавшуюся на задрапированный мягкими складками лиф платья.
– То же, что и всегда, – отозвалась Лейла, коварно блеснув глазами. – Ускользну к своему дружку Рори.
– Нельзя до бесконечности дурачить такого человека, как Брук Тейлор, безнаказанно, – упрекнула Валентина, поднимая маленькую кожаную сумочку. – И тогда прощай «роллс-ройс», меха и драгоценности…
– …и все мои дальнейшие планы, – договорила Лейла. – Мне все равно, Валентина. На сей раз я по-настоящему влюбилась. И мне нужен всего один успех на Бродвее. Всего одна пьеса, которую я могла бы с гордостью вспоминать. И когда я добьюсь своего, брошу все с чистой совестью и стану жить со своим Рори в счастливой бедности, и даже в шалаше, если понадобится.
– Рори очень талантлив, – возразила Валентина. – Вряд ли его назовешь нищим.
– Да, но по сравнению с Дентоном он жалкий бедняк, – хихикнула Лейла.
– Как и все мы, – невольно усмехнулась Валентина. Зазвонил телефон, и Лейла бросила подруге лайковые перчатки.
– Он предупреждает, что ждет тебя. Желаю хорошо провести время, и если он упомянет, что собирается заехать ко мне, после того как простится с тобой, пожалуйста, постарайся его отговорить. Скажи, что я рано легла спать. Что у меня нервный срыв, чума, холера, только не дай ему обнаружить, что я не пребываю одна в своей квартире, в целомудренном ожидании, умирая от тоски.
Валентина поцеловала Александра, помахала Лейле и вышла в коридор, снова и снова гадая, для чего понадобилось Дентону Брук Тейлору говорить с ней наедине.
Они поужинали во французском ресторане, таком привилегированном и дорогом, что ни одному фотографу не удалось пронюхать об их свидании. Стены были обтянуты лимонным шелком в стиле Людовика XVI, стулья и банкетки – золотистым бархатом, а хрустальные люстры сделали бы честь Версалю.
Дентон обсуждал меню с метрдотелем на безукоризненном французском и, сделав заказ, самодовольно откинулся на спинку стула. Окружающая обстановка удивительно гармонировала с его наружностью и манерой держаться. Валентина ждала, что он заговорит, объяснит причину сегодняшнего приглашения, однако вместо этого Дентон произнес:
– Вы сегодня очень красивы.
Валентина судорожно сжала ножку бокала. Она много-много раз видела подобное выражение в глазах мужчин. Мистер Дентон Брук Тейлор пригласил ее на ужин не для того, чтобы обсуждать пьесу.
– Спасибо, – холодно ответила она.
– Я не нравлюсь вам, верно, Валентина? – улыбнулся Дентон.
– Лейла – моя лучшая подруга. Я думала, вы хотите видеть меня, чтобы поговорить о спектакле. Знай я в чем дело, никогда не приняла бы приглашения.
– Как чопорно и сухо!
Он и не подумал отвести от нее взгляд. Ее невероятные глаза завораживали, притягивали. Чуть раскосые. Огромные. Именно они делают ее лицо таким неповторимым? Или словно высеченные резцом скульптора скулы и подбородок? Дентон был истинным ценителем предметов искусства. Собирал их. Копил. Берег.
Дентон вновь оценивающе окинул взглядом Валентину. Нет, магнетизм, неодолимая притягательность, так отличавшие ее от остальных женщин, не имеют ничего общего с ее красотой. В ней было нечто непостижимое. И недостижимое.
Дентон Брук Тейлор улыбнулся. Для человека его положения не существует ничего недостижимого. В его доме висели картины Рембрандта и Ван Гога, в библиотеке полно раритетов и инкунабул. Его коллекция фарфоровых статуэток XV века была самым большим частным собранием в мире. Дентон подписывал чеки за ореховым бюро в стиле Луи-Филиппа, с медальонами из севрского фарфора и перламутровыми инкрустациями, сидя на позолоченном стульчике XVII века, в стиле венецианского барокко. Он неизменно добивался всего, что хотел, и на этот раз он хотел мечту миллионов мужчин. Он хотел Валентину.
– Не тревожьтесь за Лейлу. Она, без сомнения, лежит сейчас в объятиях человека, которого любит. Богемного ирландского художника по имени Рори О'Коннор.
Валентина невольно вскинулась. Он знает! Лейле недолго остается наслаждаться роскошной жизнью. Однако для самой Валентины это значения не имеет. Как мужчина Дентон ее нисколько не интересует.
– Я ни с кем не встречаюсь, мистер Брук Тейлор, – ледяным тоном процедила она, – особенно с тех пор как погиб мой муж.
– Знаю.
Он действительно все о ней знал. Что она ест на завтрак, куда водит обедать сына. Какого размера носит одежду и обувь. Что предпочитает жемчуг бриллиантам, шифоновые и шелковые платья простого покроя экстравагантным нарядам, расшитым бисером и стеклярусом. Что много читает, как англоязычных, так и русских авторов. Что пьет очень мало, и только вино, и не курит.
Дейтон улыбнулся. Он не желал торопить ее, ни к чему возбуждать излишнюю неприязнь.
– Вы неверно поняли мои намерения, Валентина. Они абсолютно благородны, поверьте. И попробуйте икру. Лучшая в Нью-Йорке.
Вряд ли она сейчас может извиниться и объяснить, что предпочитает быть в номере, рядом со спящим сыном. Придется потерпеть.
– Почему, по-вашему, столь сильная личность, как Гедда Габлер, не может найти в себе такого мужества, как безвольная, нерешительная Tea Эльвстед? – спросил Дентон, когда официант наливал «Шато д'Икем» 1929 года в его бокал.
Валентина против воли заинтересовалась.
– Не знаю. Именно это и делает пьесу такой притягательно-загадочной.
Они обсудили тонкости противоречивого характера героини, поговорили о тяжелом положении Англии, вынужденной обороняться от становившегося все более агрессивным Гитлера, поспорили о справедливости изоляционистских заявлений, сделанных Джозефом Кеннеди и Чарлзом Линдбергом, дружно превозносили «Илиаду» Гомера и согласились, что «Улисс» Джеймса Джойса совершенно нечитабелен.
Вечер подошел к концу, и Валентина с удивлением обнаружила, что прекрасно провела время. Дентон не пытался делать нескромных предложений, был весьма тактичен и даже не поцеловал на прощание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Не могли бы мы пообедать вместе? – спросил ее Брук Тейлор утром того дня, когда должна была состояться генеральная репетиция.
Валентина, занятая примеркой костюма для первого акта, подняла глаза:
– Сожалею, Дентон, но я всегда обедаю вместе с сыном.
– В таком случае ужин?
Валентина кивнула. Продюсер, очевидно, хотел поговорить с ней без посторонних. Неужели решил заменить ее в последний момент?
– Что ему от меня надо? – спросила она Лейлу, тревожно хмурясь. – Мне казалось, все идет хорошо.
– Так и есть, – заверила ее Лейла, наклоняясь и ставя игрушечный поезд Александра на рельсы, опоясывающие пол номера. – Может, собирается обсудить рекламную кампанию. Но что бы то ни было, я свободна на всю ночь!
– И что ты намереваешься делать со своей свободой? – удивилась Валентина, застегивая жемчужную нить, низко спускавшуюся на задрапированный мягкими складками лиф платья.
– То же, что и всегда, – отозвалась Лейла, коварно блеснув глазами. – Ускользну к своему дружку Рори.
– Нельзя до бесконечности дурачить такого человека, как Брук Тейлор, безнаказанно, – упрекнула Валентина, поднимая маленькую кожаную сумочку. – И тогда прощай «роллс-ройс», меха и драгоценности…
– …и все мои дальнейшие планы, – договорила Лейла. – Мне все равно, Валентина. На сей раз я по-настоящему влюбилась. И мне нужен всего один успех на Бродвее. Всего одна пьеса, которую я могла бы с гордостью вспоминать. И когда я добьюсь своего, брошу все с чистой совестью и стану жить со своим Рори в счастливой бедности, и даже в шалаше, если понадобится.
– Рори очень талантлив, – возразила Валентина. – Вряд ли его назовешь нищим.
– Да, но по сравнению с Дентоном он жалкий бедняк, – хихикнула Лейла.
– Как и все мы, – невольно усмехнулась Валентина. Зазвонил телефон, и Лейла бросила подруге лайковые перчатки.
– Он предупреждает, что ждет тебя. Желаю хорошо провести время, и если он упомянет, что собирается заехать ко мне, после того как простится с тобой, пожалуйста, постарайся его отговорить. Скажи, что я рано легла спать. Что у меня нервный срыв, чума, холера, только не дай ему обнаружить, что я не пребываю одна в своей квартире, в целомудренном ожидании, умирая от тоски.
Валентина поцеловала Александра, помахала Лейле и вышла в коридор, снова и снова гадая, для чего понадобилось Дентону Брук Тейлору говорить с ней наедине.
Они поужинали во французском ресторане, таком привилегированном и дорогом, что ни одному фотографу не удалось пронюхать об их свидании. Стены были обтянуты лимонным шелком в стиле Людовика XVI, стулья и банкетки – золотистым бархатом, а хрустальные люстры сделали бы честь Версалю.
Дентон обсуждал меню с метрдотелем на безукоризненном французском и, сделав заказ, самодовольно откинулся на спинку стула. Окружающая обстановка удивительно гармонировала с его наружностью и манерой держаться. Валентина ждала, что он заговорит, объяснит причину сегодняшнего приглашения, однако вместо этого Дентон произнес:
– Вы сегодня очень красивы.
Валентина судорожно сжала ножку бокала. Она много-много раз видела подобное выражение в глазах мужчин. Мистер Дентон Брук Тейлор пригласил ее на ужин не для того, чтобы обсуждать пьесу.
– Спасибо, – холодно ответила она.
– Я не нравлюсь вам, верно, Валентина? – улыбнулся Дентон.
– Лейла – моя лучшая подруга. Я думала, вы хотите видеть меня, чтобы поговорить о спектакле. Знай я в чем дело, никогда не приняла бы приглашения.
– Как чопорно и сухо!
Он и не подумал отвести от нее взгляд. Ее невероятные глаза завораживали, притягивали. Чуть раскосые. Огромные. Именно они делают ее лицо таким неповторимым? Или словно высеченные резцом скульптора скулы и подбородок? Дентон был истинным ценителем предметов искусства. Собирал их. Копил. Берег.
Дентон вновь оценивающе окинул взглядом Валентину. Нет, магнетизм, неодолимая притягательность, так отличавшие ее от остальных женщин, не имеют ничего общего с ее красотой. В ней было нечто непостижимое. И недостижимое.
Дентон Брук Тейлор улыбнулся. Для человека его положения не существует ничего недостижимого. В его доме висели картины Рембрандта и Ван Гога, в библиотеке полно раритетов и инкунабул. Его коллекция фарфоровых статуэток XV века была самым большим частным собранием в мире. Дентон подписывал чеки за ореховым бюро в стиле Луи-Филиппа, с медальонами из севрского фарфора и перламутровыми инкрустациями, сидя на позолоченном стульчике XVII века, в стиле венецианского барокко. Он неизменно добивался всего, что хотел, и на этот раз он хотел мечту миллионов мужчин. Он хотел Валентину.
– Не тревожьтесь за Лейлу. Она, без сомнения, лежит сейчас в объятиях человека, которого любит. Богемного ирландского художника по имени Рори О'Коннор.
Валентина невольно вскинулась. Он знает! Лейле недолго остается наслаждаться роскошной жизнью. Однако для самой Валентины это значения не имеет. Как мужчина Дентон ее нисколько не интересует.
– Я ни с кем не встречаюсь, мистер Брук Тейлор, – ледяным тоном процедила она, – особенно с тех пор как погиб мой муж.
– Знаю.
Он действительно все о ней знал. Что она ест на завтрак, куда водит обедать сына. Какого размера носит одежду и обувь. Что предпочитает жемчуг бриллиантам, шифоновые и шелковые платья простого покроя экстравагантным нарядам, расшитым бисером и стеклярусом. Что много читает, как англоязычных, так и русских авторов. Что пьет очень мало, и только вино, и не курит.
Дейтон улыбнулся. Он не желал торопить ее, ни к чему возбуждать излишнюю неприязнь.
– Вы неверно поняли мои намерения, Валентина. Они абсолютно благородны, поверьте. И попробуйте икру. Лучшая в Нью-Йорке.
Вряд ли она сейчас может извиниться и объяснить, что предпочитает быть в номере, рядом со спящим сыном. Придется потерпеть.
– Почему, по-вашему, столь сильная личность, как Гедда Габлер, не может найти в себе такого мужества, как безвольная, нерешительная Tea Эльвстед? – спросил Дентон, когда официант наливал «Шато д'Икем» 1929 года в его бокал.
Валентина против воли заинтересовалась.
– Не знаю. Именно это и делает пьесу такой притягательно-загадочной.
Они обсудили тонкости противоречивого характера героини, поговорили о тяжелом положении Англии, вынужденной обороняться от становившегося все более агрессивным Гитлера, поспорили о справедливости изоляционистских заявлений, сделанных Джозефом Кеннеди и Чарлзом Линдбергом, дружно превозносили «Илиаду» Гомера и согласились, что «Улисс» Джеймса Джойса совершенно нечитабелен.
Вечер подошел к концу, и Валентина с удивлением обнаружила, что прекрасно провела время. Дентон не пытался делать нескромных предложений, был весьма тактичен и даже не поцеловал на прощание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114