Но так и не согрелась – ледяная тревога, сковавшая в тот день, когда она получила телеграмму Видала, так и не покинула ее. Осталась с ней навсегда.
– Что произошло между тобой и Видалом? – мягко спросил Саттон. – Я видел фото, снятое на вечере в честь премьеры «Гедды Габлер». Вы стояли вместе, и я подумал… – Он выразительно поднял плечи. – …подумал, что наконец и вы будете счастливы.
Горничная принесла поднос с полупрозрачными фарфоровыми чашечками и чайник с любимым чаем Саттона «Эрл Грей». Валентина подождала, пока она поставит поднос и уйдет, и впервые с того ужасного дня призналась:
– Я тоже так думала, Саттон. Та ночь стала самой счастливой в моей жизни.
Отблески пламени играли в ее волосах, подчеркивая чистоту просриля. У Саттона перехватило дыхание. Она была самой прекрасной женщиной, виденной им в жизни. И самой грустной.
– На следующий день Видал уехал в Лос-Анджелес, чтобы сказать Кариане о разводе. Мы собирались пожениться, Саттон. И поженились бы, если… – Глаза ее потемнели, а кулаки сжались. – …Если бы не этот проклятый пожар!
Нечеловеческая мука в ее голосе словно опалила его.
– Я понимаю. Вы решили немного повременить. Кариане было очень плохо, но…
– Он не захотел ждать, – перебила она, и тоска мгновенно исчезла. Перед ним сидела усталая, истерзанная горечью и болью женщина. – На следующий день он прислал телеграмму, прямо из больницы. Развода не будет. Он не пожелал больше меня видеть. Остался с Карианой. Сделал свой выбор, – глухо договорила она.
Когда «Гедду Габлер» наконец сняли с репертуара, Валентина отказалась от всех предложенных сценариев, говоря всем, что пока не будет сниматься в кино. Вместо этого она отправилась в Объединенный отдел организации досуга войск и предложила свою помощь.
Офицер, принявший ее, был крайне польщен, но не проявил большого энтузиазма.
– Нам нужны скорее эстрадные артисты. Танцоры, певцы и тому подобное.
Глаза Валентины блеснули.
– Лейтенант, я именно то, что вам необходимо. Поверьте, я могу заставить любого солдата хотя бы на время забыть о пережитых ужасах.
Лейтенант расплылся в улыбке.
– Один взгляд на вас, мадам, и они вообще не будут знать, на каком свете очутились!
Саттон подарил ей револьвер сорок четвертого калибра с инкрустированной перламутром рукояткой, служивший ему во время первой мировой войны.
– Надеюсь, тебе не придется воспользоваться им, дорогая, но если не повезет, не задумываясь нажимай на курок. Промедление может оказаться роковым.
Он дружески расцеловал ее на прощание. Глаза его при этом подозрительно блестели. Услышав о планах Валентины, Роган Тенант попросил разрешения сопровождать ее. Они сделают несколько сценок вместе. Он будет петь. И вообще ему претит играть героев в павильонах студии, пока его земляки гибнут на полях сражений. Людей его возраста уже не берут в армию, но по крайней мере он хотя бы выполнит свой долг.
Валентина отвела Рогана в штаб-квартиру Объединенного отдела организации досуга войск на Парк-авеню, дом один. Военные были рады появлению прославленного актера, а сам Роган пришел в восторг от почетного звания полковника, присвоенного ему на случай, если актер попадет в плен.
Они вылетели на потрепанном военном самолете через Азорские острова на Касабланку, а потом в Алжир и Италию. Оба, словно сговорившись, никогда не упоминали о прошлом; казалось, они всегда были добрыми друзьями.
– Ты не скучаешь по Александру? – спросил как-то Роган, когда они ехали по затемненным улицам в театр, где должны были выступать.
– Скучаю, но он понимает, почему нам пришлось расстаться. Он пока живет у Лейлы.
Валентина выглянула в окно. На улицах Неаполя царил непроглядный мрак. После войны, где бы она ни работала, Александр всегда будет рядом.
Поездка оказалась крайне утомительной. Они добирались с громадными трудностями, неудобствами и часто подвергались опасности, но восторженный прием, который им всюду оказывали, вознаграждал за все. На сцене Валентина неизменно появлялась в самых смелых и облегающих платьях.
– Эти люди месяцами не видят женщин, – пояснила она, когда полковник робко предложил ей одеваться поскромнее, чтобы не вызывать каждый раз такого фурора.
– Я хочу напомнить им, как выглядит мирная жизнь.
– Вы правы, мадам, – вздохнул полковник, нервно теребя воротничок.
До поездки она сомневалась в своих вокальных способностях, но выбранные ею задорные, чувственные, полные двусмысленных намеков песенки постоянно встречались восторженным ревом. Солдаты вопили до хрипоты.
Валентина не раз приезжала на передовую, чтобы заставить солдат хотя бы ненадолго забыть о войне. Днем же все стразы и стеклярус исчезали, она надевала военную форму рядового – китель, брюки, ботинки и, при необходимости, каску. Однако она по-прежнему выглядела так ослепительно, что восхищенные поклонники часто задерживали джип, в котором она ехала, часами не давая дороги.
Добравшись до Лондона, она решила отдохнуть несколько дней, и Роган отвез ее в коттедж Дэвида Найвена, близ Виндзора. Они провели там чудесный уик-энд. Валентина играла в саду с детьми Найвена, весело слушала, как Роган описывает их приключения, и узнала все последние новости.
– А Ракоши? – спросил Роган Дэвида, когда они рассказали друг другу все что можно об общих друзьях из Голливуда, служивших в Европе. – Кто-нибудь знает, где он?
Валентина судорожно вцепилась в подлокотники плетеного кресла. Она больше не слышала ни смеха детей, ни пения птиц в ветвях деревьев.
– Он на полуострове Пелопоннес, назначен британским офицером связи между нашими парнями и эдес – греческими партизанами под командованием Зерваса, – сообщил Дэвид и, усмехнувшись, добавил: – Бог знает, зачем ему это понадобилось! Я думал, он венгр, а не грек.
– Да Ракоши мог бы в два счета убедить командование в том, что он сам Чингисхан, лишь бы попасть на фронт, – засмеялся Роган.
Драгоценная бутылка скотч-виски, привезенная ими из американской гарнизонной лавки, была распита, и разговор зашел о другом.
Но Валентина по-прежнему молчала, поигрывая стаканом. Видал в Греции. Что, если он погибнет там, как Паулос?
Она закрыла глаза, пытаясь побороть накатившую тошноту. Он не может умереть. Пусть он бросил ее ради Карианы, пусть отвернулся и забыл о ней, но умереть он не может! Она не вынесет даже мысли об этом!
– Нам пора, – обратился к ней Роган. – Тебе еще предстоит ужин с шишкой!
Валентина, улыбнувшись, встала. Она с присущей ей скромностью никому не сказала о том, что ужинает сегодня с премьер-министром Англии Уинстоном Черчиллем. Сообщит ли он ей что-нибудь о венгре, ставшем британским офицером связи где-то на Пелопоннесе? Вряд ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Что произошло между тобой и Видалом? – мягко спросил Саттон. – Я видел фото, снятое на вечере в честь премьеры «Гедды Габлер». Вы стояли вместе, и я подумал… – Он выразительно поднял плечи. – …подумал, что наконец и вы будете счастливы.
Горничная принесла поднос с полупрозрачными фарфоровыми чашечками и чайник с любимым чаем Саттона «Эрл Грей». Валентина подождала, пока она поставит поднос и уйдет, и впервые с того ужасного дня призналась:
– Я тоже так думала, Саттон. Та ночь стала самой счастливой в моей жизни.
Отблески пламени играли в ее волосах, подчеркивая чистоту просриля. У Саттона перехватило дыхание. Она была самой прекрасной женщиной, виденной им в жизни. И самой грустной.
– На следующий день Видал уехал в Лос-Анджелес, чтобы сказать Кариане о разводе. Мы собирались пожениться, Саттон. И поженились бы, если… – Глаза ее потемнели, а кулаки сжались. – …Если бы не этот проклятый пожар!
Нечеловеческая мука в ее голосе словно опалила его.
– Я понимаю. Вы решили немного повременить. Кариане было очень плохо, но…
– Он не захотел ждать, – перебила она, и тоска мгновенно исчезла. Перед ним сидела усталая, истерзанная горечью и болью женщина. – На следующий день он прислал телеграмму, прямо из больницы. Развода не будет. Он не пожелал больше меня видеть. Остался с Карианой. Сделал свой выбор, – глухо договорила она.
Когда «Гедду Габлер» наконец сняли с репертуара, Валентина отказалась от всех предложенных сценариев, говоря всем, что пока не будет сниматься в кино. Вместо этого она отправилась в Объединенный отдел организации досуга войск и предложила свою помощь.
Офицер, принявший ее, был крайне польщен, но не проявил большого энтузиазма.
– Нам нужны скорее эстрадные артисты. Танцоры, певцы и тому подобное.
Глаза Валентины блеснули.
– Лейтенант, я именно то, что вам необходимо. Поверьте, я могу заставить любого солдата хотя бы на время забыть о пережитых ужасах.
Лейтенант расплылся в улыбке.
– Один взгляд на вас, мадам, и они вообще не будут знать, на каком свете очутились!
Саттон подарил ей револьвер сорок четвертого калибра с инкрустированной перламутром рукояткой, служивший ему во время первой мировой войны.
– Надеюсь, тебе не придется воспользоваться им, дорогая, но если не повезет, не задумываясь нажимай на курок. Промедление может оказаться роковым.
Он дружески расцеловал ее на прощание. Глаза его при этом подозрительно блестели. Услышав о планах Валентины, Роган Тенант попросил разрешения сопровождать ее. Они сделают несколько сценок вместе. Он будет петь. И вообще ему претит играть героев в павильонах студии, пока его земляки гибнут на полях сражений. Людей его возраста уже не берут в армию, но по крайней мере он хотя бы выполнит свой долг.
Валентина отвела Рогана в штаб-квартиру Объединенного отдела организации досуга войск на Парк-авеню, дом один. Военные были рады появлению прославленного актера, а сам Роган пришел в восторг от почетного звания полковника, присвоенного ему на случай, если актер попадет в плен.
Они вылетели на потрепанном военном самолете через Азорские острова на Касабланку, а потом в Алжир и Италию. Оба, словно сговорившись, никогда не упоминали о прошлом; казалось, они всегда были добрыми друзьями.
– Ты не скучаешь по Александру? – спросил как-то Роган, когда они ехали по затемненным улицам в театр, где должны были выступать.
– Скучаю, но он понимает, почему нам пришлось расстаться. Он пока живет у Лейлы.
Валентина выглянула в окно. На улицах Неаполя царил непроглядный мрак. После войны, где бы она ни работала, Александр всегда будет рядом.
Поездка оказалась крайне утомительной. Они добирались с громадными трудностями, неудобствами и часто подвергались опасности, но восторженный прием, который им всюду оказывали, вознаграждал за все. На сцене Валентина неизменно появлялась в самых смелых и облегающих платьях.
– Эти люди месяцами не видят женщин, – пояснила она, когда полковник робко предложил ей одеваться поскромнее, чтобы не вызывать каждый раз такого фурора.
– Я хочу напомнить им, как выглядит мирная жизнь.
– Вы правы, мадам, – вздохнул полковник, нервно теребя воротничок.
До поездки она сомневалась в своих вокальных способностях, но выбранные ею задорные, чувственные, полные двусмысленных намеков песенки постоянно встречались восторженным ревом. Солдаты вопили до хрипоты.
Валентина не раз приезжала на передовую, чтобы заставить солдат хотя бы ненадолго забыть о войне. Днем же все стразы и стеклярус исчезали, она надевала военную форму рядового – китель, брюки, ботинки и, при необходимости, каску. Однако она по-прежнему выглядела так ослепительно, что восхищенные поклонники часто задерживали джип, в котором она ехала, часами не давая дороги.
Добравшись до Лондона, она решила отдохнуть несколько дней, и Роган отвез ее в коттедж Дэвида Найвена, близ Виндзора. Они провели там чудесный уик-энд. Валентина играла в саду с детьми Найвена, весело слушала, как Роган описывает их приключения, и узнала все последние новости.
– А Ракоши? – спросил Роган Дэвида, когда они рассказали друг другу все что можно об общих друзьях из Голливуда, служивших в Европе. – Кто-нибудь знает, где он?
Валентина судорожно вцепилась в подлокотники плетеного кресла. Она больше не слышала ни смеха детей, ни пения птиц в ветвях деревьев.
– Он на полуострове Пелопоннес, назначен британским офицером связи между нашими парнями и эдес – греческими партизанами под командованием Зерваса, – сообщил Дэвид и, усмехнувшись, добавил: – Бог знает, зачем ему это понадобилось! Я думал, он венгр, а не грек.
– Да Ракоши мог бы в два счета убедить командование в том, что он сам Чингисхан, лишь бы попасть на фронт, – засмеялся Роган.
Драгоценная бутылка скотч-виски, привезенная ими из американской гарнизонной лавки, была распита, и разговор зашел о другом.
Но Валентина по-прежнему молчала, поигрывая стаканом. Видал в Греции. Что, если он погибнет там, как Паулос?
Она закрыла глаза, пытаясь побороть накатившую тошноту. Он не может умереть. Пусть он бросил ее ради Карианы, пусть отвернулся и забыл о ней, но умереть он не может! Она не вынесет даже мысли об этом!
– Нам пора, – обратился к ней Роган. – Тебе еще предстоит ужин с шишкой!
Валентина, улыбнувшись, встала. Она с присущей ей скромностью никому не сказала о том, что ужинает сегодня с премьер-министром Англии Уинстоном Черчиллем. Сообщит ли он ей что-нибудь о венгре, ставшем британским офицером связи где-то на Пелопоннесе? Вряд ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114