Здесь же, в Нью-Йорке, все осложнилось.
Валентина подняла газету и всмотрелась в его лицо. По дороге в театр она видела афиши последнего фильма Видала, и Стен постоянно о нем упоминал. Однако ничего не изменилось. Она покинула Видала по собственной воле. Вышла замуж, овдовела. Их пути навсегда разошлись.
Отчаяние, которое она почувствовала в этот миг, напоминало тоску, охватившую ее после смерти Паулоса. Безумное возбуждение, испытанное ею на сцене при виде бешено аплодирующей публики, испарилось. Сегодня ей не удастся уснуть – все актеры будут пировать за счет Дентана до той минуты, как появятся первые выпуски газет.
В дверь резко постучали, и Валентина поспешно обернулась: глаза вновь сияли, лицо осветила нежная улыбка.
– Входи, дорогой, – отозвалась она, раскрывая объятия сыну.
Но на пороге появился Видал. Валентина замерла от ужаса и неожиданности, не в силах пошевелиться.
– Извини, кажется, я не тот, кого ты, очевидно, так ждала, – сухо обронил он, по-видимому, едва сдерживаясь. – Я пришел тебя поздравить. Твоя игра выше всех похвал.
Валентина не могла говорить. Сердце билось так сильно, что стук, казалось, раздавался по всей комнате. Он изменился. В волосах заблестели серебряные пряди. Резкие морщины, сбегавшие от носа к уголкам рта, стали глубже, однако под глазами не было смешливых «лапок». Он шагнул вперед и словно заполнил собой уборную. Поднял карточку, полускрытую розами, прочел и небрежно бросил обратно в корзину. В любой момент Александр ворвется в комнату. Александр с густыми, непокорными прядями, спадающими на лоб, совсем как у Видала. Александр, с его сверкающими темными глазами, под детски пухлыми щеками которого уже проглядывают широкие мадьярские скулы.
– Спасибо, – пробормотала она, пытаясь собраться с силами. – Ну а теперь прошу меня извинить. Я действительно кое-кого жду.
– Так я и думал! – прошипел Видал, кивком указывая на карточку Дентона. – Снова намереваешься выйти замуж в столь же неприличной спешке?
Лицо Валентины было в эту минуту такого же цвета, как розы. Вонзив ногти в руку, она повернулась спиной к Видалу и сухо ответила:
– Мои личные дела вряд ли вас касаются.
Видал одним прыжком оказался рядом и безжалостно стиснул ее запястье.
– Ошибаешься! Касаются, и очень! Почему ты исчезла? Ради Бога, Валентина, почему?!
Неподдельная боль, звучавшая в его голосе, развеяла в прах годы разлуки. Она пыталась отстраниться и не могла – Видал все сильнее сжимал пальцы. Их тела почти соприкасались, и уже было поздно для притворного равнодушия. Слишком поздно для ярости, ссор и обид. Вожделение, желание и любовь боролись в них, сливаясь в одно целое…
– Потому что…
Валентина пыталась вспомнить причины, ложь, сказанную ей много лет назад. Безуспешно. Она ощущала жар его тела, хотела вонзить зубы в его плоть…
– Потому что…
Дверь распахнулась, и в комнату влетел Александр.
– Мама! Мама! – начал он и тут же замер, увидев, как незнакомый мужчина крепко держит его мать.
Несколько мгновений они напоминали живую картину. Кровь отлила от щек Валентины: отец и сын впервые стояли лицом к лицу.
– Пресвятая матерь Божья, – прошептал Видал, медленно отпуская Валентину и переводя взгляд с Александра на нее и снова на Александра. – Так вот почему ты уехала!
– Александр, пожалуйста, оставь нас на минуту, – произнесла Валентина непривычно резким голосом.
– Не хочу, – упрямо буркнул Александр, расставляя ноги и мрачно хмурясь под жадным взглядом чужака.
– Делай, как я сказала, Александр.
Мальчик еще раз оглядел человека, похожего на короля демонов из его книги сказок, и недоуменно уставился на мать. Таким тоном она никогда с ним не разговаривала!
– Ладно, – пробормотал он дрожащим от слез голосом, не выдавая, однако, как огорчен. – Пойду к Руби. Она меня не прогонит!
Он решительно потопал из комнаты – само воплощение оскорбленного достоинства. Дверь закрылась за ним, и Видал снова повернулся к ней.
– Ты не только бросила меня, – потрясение прошептал он, – ты увезла моего сына. Почему, Валентина? Почему?
И вновь последние пять лет словно растаяли. Что ему сказать? Как объяснить? Она помнила все до последней мучительной мелочи.
– Потому что знай ты правду, конечно, оставил бы Кариану и признал бы Александра. И тогда с твоей карьерой было бы покончено. Потому что наше будущее строилось бы на несчастье Карианы. Потому что я люблю тебя.
– И потому вышла замуж за своего грека. Он знал, что ребенок, которого ты носишь, – чужой?
Валентина посмотрела ему прямо в глаза:
– Да, знал.
– Ты любила его?
Вопрос прогремел, как пистолетный выстрел в конце пьесы.
– Да, – повторила Валентина. Теперь не время объяснять, что ее любовь к Паулосу была совсем другой, чем любовь к нему.
Видал со свистом втянул в себя воздух. В его глазах сгустилась тьма.
– Похоже, все эти годы ты знала лишь счастье, а я… – Он с гримасой отвращения махнул рукой. – Nem fontos. He важно. Каким дураком я был! Если бы я только знал…
Они глядели друг на друга через годы, разлуку, расстояния.
– Теперь ты знаешь, – просто сказала она.
– Да.
Они не могли отвернуться, не могли отвести глаз. Ярость и ревность Видала стихли. Да, теперь он знал и больше никогда не повторит своей ошибки. Судьба предлагает им начать все сначала. Дает второй шанс.
– Я люблю тебя, – выдохнул он, обнимая ее и привлекая к себе. – Я люблю тебя и никогда больше не позволю уйти. Ни тебе, ни моему сыну. Я вас не отпущу.
– Четыре года он был сыном Паулоса, – напомнила Валентина, поднимая голову. – Ты не можешь так быстро предъявить свои права на него. Александр не поймет.
– Ты права, – согласился он, обводя пальцем идеальные контуры ее лица. – Но зато я могу предъявить права на тебя, Валентина. Сейчас. Немедленно.
И, не оборачиваясь, рывком задвинул засов на двери.
Глава 22
Давка в «Сарди» была такой, что никто не заметил, как ведущая актриса и Видал Ракоши стараются постоянно держаться вместе, явно злоупотребляя при этом обществом друг друга.
Стен Кеннауэй восторженно принимал поздравления Видала. Не было ни одного фильма Ракоши, которого бы он не видел. Он смотрел их снова и снова, стараясь учиться у великого режиссера. Видал Ракоши не стремился вписаться в голливудскую систему, а работал вне ее и добился славы и успеха. Для Стена этот человек был ожившей легендой.
– Видал Ракоши считает, что присутствующие на сегодняшнем спектакле никогда его не забудут, – возбужденно поделился он с одним из ведущих критиков Бродвея.
Тот лишь высоко поднял бокал с шампанским в знак согласия. Даже сейчас при воспоминании о неукротимой чувственности, почти физически ощутимой под внешней сдержанностью и спокойствием героини Валентины, по спине критика поползли мурашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Валентина подняла газету и всмотрелась в его лицо. По дороге в театр она видела афиши последнего фильма Видала, и Стен постоянно о нем упоминал. Однако ничего не изменилось. Она покинула Видала по собственной воле. Вышла замуж, овдовела. Их пути навсегда разошлись.
Отчаяние, которое она почувствовала в этот миг, напоминало тоску, охватившую ее после смерти Паулоса. Безумное возбуждение, испытанное ею на сцене при виде бешено аплодирующей публики, испарилось. Сегодня ей не удастся уснуть – все актеры будут пировать за счет Дентана до той минуты, как появятся первые выпуски газет.
В дверь резко постучали, и Валентина поспешно обернулась: глаза вновь сияли, лицо осветила нежная улыбка.
– Входи, дорогой, – отозвалась она, раскрывая объятия сыну.
Но на пороге появился Видал. Валентина замерла от ужаса и неожиданности, не в силах пошевелиться.
– Извини, кажется, я не тот, кого ты, очевидно, так ждала, – сухо обронил он, по-видимому, едва сдерживаясь. – Я пришел тебя поздравить. Твоя игра выше всех похвал.
Валентина не могла говорить. Сердце билось так сильно, что стук, казалось, раздавался по всей комнате. Он изменился. В волосах заблестели серебряные пряди. Резкие морщины, сбегавшие от носа к уголкам рта, стали глубже, однако под глазами не было смешливых «лапок». Он шагнул вперед и словно заполнил собой уборную. Поднял карточку, полускрытую розами, прочел и небрежно бросил обратно в корзину. В любой момент Александр ворвется в комнату. Александр с густыми, непокорными прядями, спадающими на лоб, совсем как у Видала. Александр, с его сверкающими темными глазами, под детски пухлыми щеками которого уже проглядывают широкие мадьярские скулы.
– Спасибо, – пробормотала она, пытаясь собраться с силами. – Ну а теперь прошу меня извинить. Я действительно кое-кого жду.
– Так я и думал! – прошипел Видал, кивком указывая на карточку Дентона. – Снова намереваешься выйти замуж в столь же неприличной спешке?
Лицо Валентины было в эту минуту такого же цвета, как розы. Вонзив ногти в руку, она повернулась спиной к Видалу и сухо ответила:
– Мои личные дела вряд ли вас касаются.
Видал одним прыжком оказался рядом и безжалостно стиснул ее запястье.
– Ошибаешься! Касаются, и очень! Почему ты исчезла? Ради Бога, Валентина, почему?!
Неподдельная боль, звучавшая в его голосе, развеяла в прах годы разлуки. Она пыталась отстраниться и не могла – Видал все сильнее сжимал пальцы. Их тела почти соприкасались, и уже было поздно для притворного равнодушия. Слишком поздно для ярости, ссор и обид. Вожделение, желание и любовь боролись в них, сливаясь в одно целое…
– Потому что…
Валентина пыталась вспомнить причины, ложь, сказанную ей много лет назад. Безуспешно. Она ощущала жар его тела, хотела вонзить зубы в его плоть…
– Потому что…
Дверь распахнулась, и в комнату влетел Александр.
– Мама! Мама! – начал он и тут же замер, увидев, как незнакомый мужчина крепко держит его мать.
Несколько мгновений они напоминали живую картину. Кровь отлила от щек Валентины: отец и сын впервые стояли лицом к лицу.
– Пресвятая матерь Божья, – прошептал Видал, медленно отпуская Валентину и переводя взгляд с Александра на нее и снова на Александра. – Так вот почему ты уехала!
– Александр, пожалуйста, оставь нас на минуту, – произнесла Валентина непривычно резким голосом.
– Не хочу, – упрямо буркнул Александр, расставляя ноги и мрачно хмурясь под жадным взглядом чужака.
– Делай, как я сказала, Александр.
Мальчик еще раз оглядел человека, похожего на короля демонов из его книги сказок, и недоуменно уставился на мать. Таким тоном она никогда с ним не разговаривала!
– Ладно, – пробормотал он дрожащим от слез голосом, не выдавая, однако, как огорчен. – Пойду к Руби. Она меня не прогонит!
Он решительно потопал из комнаты – само воплощение оскорбленного достоинства. Дверь закрылась за ним, и Видал снова повернулся к ней.
– Ты не только бросила меня, – потрясение прошептал он, – ты увезла моего сына. Почему, Валентина? Почему?
И вновь последние пять лет словно растаяли. Что ему сказать? Как объяснить? Она помнила все до последней мучительной мелочи.
– Потому что знай ты правду, конечно, оставил бы Кариану и признал бы Александра. И тогда с твоей карьерой было бы покончено. Потому что наше будущее строилось бы на несчастье Карианы. Потому что я люблю тебя.
– И потому вышла замуж за своего грека. Он знал, что ребенок, которого ты носишь, – чужой?
Валентина посмотрела ему прямо в глаза:
– Да, знал.
– Ты любила его?
Вопрос прогремел, как пистолетный выстрел в конце пьесы.
– Да, – повторила Валентина. Теперь не время объяснять, что ее любовь к Паулосу была совсем другой, чем любовь к нему.
Видал со свистом втянул в себя воздух. В его глазах сгустилась тьма.
– Похоже, все эти годы ты знала лишь счастье, а я… – Он с гримасой отвращения махнул рукой. – Nem fontos. He важно. Каким дураком я был! Если бы я только знал…
Они глядели друг на друга через годы, разлуку, расстояния.
– Теперь ты знаешь, – просто сказала она.
– Да.
Они не могли отвернуться, не могли отвести глаз. Ярость и ревность Видала стихли. Да, теперь он знал и больше никогда не повторит своей ошибки. Судьба предлагает им начать все сначала. Дает второй шанс.
– Я люблю тебя, – выдохнул он, обнимая ее и привлекая к себе. – Я люблю тебя и никогда больше не позволю уйти. Ни тебе, ни моему сыну. Я вас не отпущу.
– Четыре года он был сыном Паулоса, – напомнила Валентина, поднимая голову. – Ты не можешь так быстро предъявить свои права на него. Александр не поймет.
– Ты права, – согласился он, обводя пальцем идеальные контуры ее лица. – Но зато я могу предъявить права на тебя, Валентина. Сейчас. Немедленно.
И, не оборачиваясь, рывком задвинул засов на двери.
Глава 22
Давка в «Сарди» была такой, что никто не заметил, как ведущая актриса и Видал Ракоши стараются постоянно держаться вместе, явно злоупотребляя при этом обществом друг друга.
Стен Кеннауэй восторженно принимал поздравления Видала. Не было ни одного фильма Ракоши, которого бы он не видел. Он смотрел их снова и снова, стараясь учиться у великого режиссера. Видал Ракоши не стремился вписаться в голливудскую систему, а работал вне ее и добился славы и успеха. Для Стена этот человек был ожившей легендой.
– Видал Ракоши считает, что присутствующие на сегодняшнем спектакле никогда его не забудут, – возбужденно поделился он с одним из ведущих критиков Бродвея.
Тот лишь высоко поднял бокал с шампанским в знак согласия. Даже сейчас при воспоминании о неукротимой чувственности, почти физически ощутимой под внешней сдержанностью и спокойствием героини Валентины, по спине критика поползли мурашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114