Государственный деятель не обязан знать обо всех офицерах…
По дороге в Лондон Валентина молча смотрела из окна машины на темные поля. Сколько еще пройдет времени, прежде чем ей станет все равно? Прежде чем он перестанет день и ночь являться ей в мыслях, прежде чем она забудет его навсегда? Ответ поразил как удар грома. Никогда. Пока она живет и дышит, Видал останется с ней.
– На следующей неделе Рим, а потом Аахен, – жизнерадостно заметил Роган. – Интересно, что ты испытываешь при мысли о том, что ступишь на немецкую землю? Такая перспектива не пугает тебя до смерти?
– Нет, – покачала головой Валентина, улыбаясь его мальчишескому энтузиазму.
Она боялась в жизни лишь одного – потерять Видала. Теперь же, когда это случилось, весь страх иссяк. Утром она увидится с офицером по особым поручениям, чтобы уточнить дальнейший маршрут. Он расскажет ей о положении в Греции. Но даже он не может знать, живы ли Эванджелина… Мария… Аристея… Или Видал.
Глава 26
Пели британский премьер и работал по двадцать часов в сутки, то по нему это было незаметно. Его интерес к Голливуду ничуть не уменьшился. За шампанским он признался Валентине, что прекрасно знаком с Александром Кордой и сам подал ему идею постановки «Леди Гамильтон» с Лоуренсом Оливье и Вивьен Ли в главных ролях.
– В 1940 году многие американцы выступали против вступления страны в войну, – сказал он, сжав полные тяжелые губы. – Поэтому я и рекомендовал ему этот сюжет, надеясь, что такая картина вызовет сочувствие к положению Англии и Америка откроет второй фронт.
– Но тут вмешались японцы и ускорили события, – лукаво заметила Валентина.
Черчилль усмехнулся, явно наслаждаясь обществом очаровательной гостьи.
– Совершенно верно, но Корде об этом лучше не говорить. Он уверен, что лишь благодаря ему все и произошло.
Слуга налил премьер-министру бренди, но Валентина прикрыла свой бокал ладонью.
– Скажите, легко ли венгру стать британским офицером связи? – осведомилась она.
– Безумно трудно, – ответил Черчилль, сожалея, что ужин скоро подойдет к концу.
– Моему другу это удалось. Видалу Ракоши, кинорежиссеру. Он, кажется, воюет на Пелопоннесе. Я так долго не получала о нем известий…
Черчилль ободряюще похлопал ее по руке.
– Когда придут очередные сводки, я позабочусь, чтобы они до вас дошли. Ну а теперь, боюсь, вы должны меня извинить. Пора, – вздохнул он и поднялся, чтобы вернуться к своему письменному столу и заждавшимся сотрудникам министерства.
Офицер по особым поручениям, с которым она встретилась на следующее утро, тоже ничем ей не помог. О людях, служивших на подобных должностях и фактически в тылу врага, знали лишь очень немногие высшие чины. Валентина нашла утешение в длинном письме к Александру, хотя сомневалась, что сын его получит. Боже, как она ненавидела войну! В Америке присутствие войны было почти не заметно, здесь же, в Европе, оно бросалось в глаза на каждом шагу. Разрушенные города, сожженные дома, длинные очереди за продуктами. Беженцы. Раненые и искалеченные солдаты.
Турне продолжалось. Во Франции самолет заблудился в тумане, и топлива почти не осталось, когда наконец усталые глаза заметили просвет в облаках и пилоту пришлось сделать вынужденную посадку. В Нидерландах бомба упала так близко, что вырубилось электричество и Валентина пела, освещенная лишь фарами джипа.
– Мы чертовски близко от передовой, – сообщил Роган как-то вечером, когда Валентина настоятельно потребовала поехать в место, не указанное в их маршруте. – Ни к чему это, Валентина. Если нас возьмут в плен, непременно казнят. Я хочу быть живым героем-победителем, а не мертвым!
Валентина снисходительно улыбнулась и не обратила на его стенания ни малейшего внимания. Они приехали выступать перед солдатами, которые каждый день идут в бой, и неприлично думать об удобствах и безопасности.
Но настоящая опасность поджидала их в Бельгии. Роган постоянно нервничал, с тех пор как они пересекли границу. Северную Африку и Италию он еще мог вынести, но Бельгия, по его мнению, находилась слишком близко к Германии.
– Буду рад поскорее унести отсюда ноги, – признался он ей, пока рядовые, счастливые ее появлением, поспешно сколачивали грубую деревянную платформу, заменявшую сцену.
– Дорога здесь так плотно заминирована, что я слышал, как стучали мои зубы.
– Они пойдут в последний и самый страшный бой, – грустно покачала головой Валентина. – Мы, Роган, не будем сражаться, но по крайней мере сможем вдохновить людей, которые будут проливать за нас кровь.
Роган не обманывался насчет собственных способностей воодушевлять людей, но не сомневался, что у Валентины хватит на это сил и возможностей. Она была на высоте там, где дело касалось роскоши и очарования; впрочем, это ей удавалось. Ее расшитые бисером и блестками облегающие наряды все как один имели разрез до бедра, открывая стройную ногу, что неизменно производило па солдат огромное впечатление – ее приветствовали свистом, хриплыми воплями и аплодисментами. Валентина была воплощением женственности, и временами Роган боялся за нее, опасаясь, что мужчины, словно стая волков, набросятся на сцену и разорвут Валентину в клочья.
Вечером к ним явился помрачневший полковник.
– Вынужден сообщить вам, что линия фронта постоянно изменяется и мы фактически окружены. Немцы отрезали нас с севера, юга и востока, а на западе идут жестокие бои.
Кровь отлила от лица Рогана.
– Надеюсь, подкрепления должны подойти? Какая-нибудь помощь?
Полковник кивнул, по-прежнему хмурясь.
– Беда в том, что этот участок фронта скоро станет полем битвы. Единственный способ вывезти вас отсюда – посадить на самолет. Прошу прощения, мистер Тенант, я стараюсь изо всех сил.
После его ухода Роган, бледный как смерть, повернулся к Валентине.
– Что нам делать? – пробормотал он, нашаривая сигарету трясущимися пальцами.
Валентина пожала плечами.
– То, за чем мы приехали. Развлекать солдат и оставаться спокойными.
– Дьявол, Валентина, неужели ты никогда и ничего не боишься?
Печальная улыбка приподняла уголки ее губ.
– Боюсь, – тихо призналась она. – Но не немцев. Они никогда еще не имели такого успеха, как в эту ночь.
Валентина пела под аккомпанемент разрывов бомб, шаткая сцена подрагивала под ногами, и на этот раз не было даже джипов, освещавших ее фарами; солдаты направляли на Валентину ручные фонарики, пока она пела о любви, мире и доме. И в тысячный раз спрашивала себя: где сейчас Видал? Тоже пытается укрыться от падающих дождем бомб? Как бы она хотела, чтобы он оказался сейчас среди тех, кто стоит здесь, в темноте, всего в нескольких ярдах от нее. В этот миг она пела для Видала, и слезы блестели у нее на ресницах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
По дороге в Лондон Валентина молча смотрела из окна машины на темные поля. Сколько еще пройдет времени, прежде чем ей станет все равно? Прежде чем он перестанет день и ночь являться ей в мыслях, прежде чем она забудет его навсегда? Ответ поразил как удар грома. Никогда. Пока она живет и дышит, Видал останется с ней.
– На следующей неделе Рим, а потом Аахен, – жизнерадостно заметил Роган. – Интересно, что ты испытываешь при мысли о том, что ступишь на немецкую землю? Такая перспектива не пугает тебя до смерти?
– Нет, – покачала головой Валентина, улыбаясь его мальчишескому энтузиазму.
Она боялась в жизни лишь одного – потерять Видала. Теперь же, когда это случилось, весь страх иссяк. Утром она увидится с офицером по особым поручениям, чтобы уточнить дальнейший маршрут. Он расскажет ей о положении в Греции. Но даже он не может знать, живы ли Эванджелина… Мария… Аристея… Или Видал.
Глава 26
Пели британский премьер и работал по двадцать часов в сутки, то по нему это было незаметно. Его интерес к Голливуду ничуть не уменьшился. За шампанским он признался Валентине, что прекрасно знаком с Александром Кордой и сам подал ему идею постановки «Леди Гамильтон» с Лоуренсом Оливье и Вивьен Ли в главных ролях.
– В 1940 году многие американцы выступали против вступления страны в войну, – сказал он, сжав полные тяжелые губы. – Поэтому я и рекомендовал ему этот сюжет, надеясь, что такая картина вызовет сочувствие к положению Англии и Америка откроет второй фронт.
– Но тут вмешались японцы и ускорили события, – лукаво заметила Валентина.
Черчилль усмехнулся, явно наслаждаясь обществом очаровательной гостьи.
– Совершенно верно, но Корде об этом лучше не говорить. Он уверен, что лишь благодаря ему все и произошло.
Слуга налил премьер-министру бренди, но Валентина прикрыла свой бокал ладонью.
– Скажите, легко ли венгру стать британским офицером связи? – осведомилась она.
– Безумно трудно, – ответил Черчилль, сожалея, что ужин скоро подойдет к концу.
– Моему другу это удалось. Видалу Ракоши, кинорежиссеру. Он, кажется, воюет на Пелопоннесе. Я так долго не получала о нем известий…
Черчилль ободряюще похлопал ее по руке.
– Когда придут очередные сводки, я позабочусь, чтобы они до вас дошли. Ну а теперь, боюсь, вы должны меня извинить. Пора, – вздохнул он и поднялся, чтобы вернуться к своему письменному столу и заждавшимся сотрудникам министерства.
Офицер по особым поручениям, с которым она встретилась на следующее утро, тоже ничем ей не помог. О людях, служивших на подобных должностях и фактически в тылу врага, знали лишь очень немногие высшие чины. Валентина нашла утешение в длинном письме к Александру, хотя сомневалась, что сын его получит. Боже, как она ненавидела войну! В Америке присутствие войны было почти не заметно, здесь же, в Европе, оно бросалось в глаза на каждом шагу. Разрушенные города, сожженные дома, длинные очереди за продуктами. Беженцы. Раненые и искалеченные солдаты.
Турне продолжалось. Во Франции самолет заблудился в тумане, и топлива почти не осталось, когда наконец усталые глаза заметили просвет в облаках и пилоту пришлось сделать вынужденную посадку. В Нидерландах бомба упала так близко, что вырубилось электричество и Валентина пела, освещенная лишь фарами джипа.
– Мы чертовски близко от передовой, – сообщил Роган как-то вечером, когда Валентина настоятельно потребовала поехать в место, не указанное в их маршруте. – Ни к чему это, Валентина. Если нас возьмут в плен, непременно казнят. Я хочу быть живым героем-победителем, а не мертвым!
Валентина снисходительно улыбнулась и не обратила на его стенания ни малейшего внимания. Они приехали выступать перед солдатами, которые каждый день идут в бой, и неприлично думать об удобствах и безопасности.
Но настоящая опасность поджидала их в Бельгии. Роган постоянно нервничал, с тех пор как они пересекли границу. Северную Африку и Италию он еще мог вынести, но Бельгия, по его мнению, находилась слишком близко к Германии.
– Буду рад поскорее унести отсюда ноги, – признался он ей, пока рядовые, счастливые ее появлением, поспешно сколачивали грубую деревянную платформу, заменявшую сцену.
– Дорога здесь так плотно заминирована, что я слышал, как стучали мои зубы.
– Они пойдут в последний и самый страшный бой, – грустно покачала головой Валентина. – Мы, Роган, не будем сражаться, но по крайней мере сможем вдохновить людей, которые будут проливать за нас кровь.
Роган не обманывался насчет собственных способностей воодушевлять людей, но не сомневался, что у Валентины хватит на это сил и возможностей. Она была на высоте там, где дело касалось роскоши и очарования; впрочем, это ей удавалось. Ее расшитые бисером и блестками облегающие наряды все как один имели разрез до бедра, открывая стройную ногу, что неизменно производило па солдат огромное впечатление – ее приветствовали свистом, хриплыми воплями и аплодисментами. Валентина была воплощением женственности, и временами Роган боялся за нее, опасаясь, что мужчины, словно стая волков, набросятся на сцену и разорвут Валентину в клочья.
Вечером к ним явился помрачневший полковник.
– Вынужден сообщить вам, что линия фронта постоянно изменяется и мы фактически окружены. Немцы отрезали нас с севера, юга и востока, а на западе идут жестокие бои.
Кровь отлила от лица Рогана.
– Надеюсь, подкрепления должны подойти? Какая-нибудь помощь?
Полковник кивнул, по-прежнему хмурясь.
– Беда в том, что этот участок фронта скоро станет полем битвы. Единственный способ вывезти вас отсюда – посадить на самолет. Прошу прощения, мистер Тенант, я стараюсь изо всех сил.
После его ухода Роган, бледный как смерть, повернулся к Валентине.
– Что нам делать? – пробормотал он, нашаривая сигарету трясущимися пальцами.
Валентина пожала плечами.
– То, за чем мы приехали. Развлекать солдат и оставаться спокойными.
– Дьявол, Валентина, неужели ты никогда и ничего не боишься?
Печальная улыбка приподняла уголки ее губ.
– Боюсь, – тихо призналась она. – Но не немцев. Они никогда еще не имели такого успеха, как в эту ночь.
Валентина пела под аккомпанемент разрывов бомб, шаткая сцена подрагивала под ногами, и на этот раз не было даже джипов, освещавших ее фарами; солдаты направляли на Валентину ручные фонарики, пока она пела о любви, мире и доме. И в тысячный раз спрашивала себя: где сейчас Видал? Тоже пытается укрыться от падающих дождем бомб? Как бы она хотела, чтобы он оказался сейчас среди тех, кто стоит здесь, в темноте, всего в нескольких ярдах от нее. В этот миг она пела для Видала, и слезы блестели у нее на ресницах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114