Врач положил ей руку на плечо.
— Ну, не убивайтесь так... Матку мы вам сохранили, а вы еще молодая. Бог даст, доживете до тех дней, когда придумают что-нибудь... по части искусственного оплодотворения. Теоретически у вас еще есть шанс...
Он еще что-то говорил ей, но Таня не слушала. Все. Теперь она — пустоцвет до конца дней своих... И никогда не придется ей... Господи, за что? За что?
Дура, надо было рожать! Хоть от Ваньки, а лучше того еще раньше — от Жени. Ну, помаялась бы, помыкалась молодой матерью-одиночкой, зато теперь не было бы этого холодного ужаса, этой черной пустоты внутри. Ведь никогда уже, никогда...
Разговор со следователем, приехавшим через четыре часа, когда Таня уже немного успокоилась, радости не прибавил. Следователь оказался (оказалась) некрасивой плоскогрудой брюнеткой, постарше Тани от силы года на два. Говорила она строго протокольным тоном, а в глазах сверкали нехорошие огоньки. Она уселась на табурет, разложила на тумбочке бланк протокола и принялась задавать вопросы в строгом соответствии с обозначенными пунктами: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, род занятий, пол — последний вопрос следователь задала серьезно. Далее она потребовала от Тани изложить все обстоятельства дела и проворно записывала каждое ее слово, изредка прерываясь на вопросы и замечания типа:
— Ну и тумбочки тут у вас. Невозможно записывать! При этом так смотрела на Таню, будто именно она повинна в неудобности больничных тумбочек. Вопросы были въедливые, с неприятным подтекстом — следователь словно пыталась уличить Таню во лжи и с каким-то подчеркнутым удовлетворением вносила в протокол те моменты, когда Таня отвечала с неуверенностью или вообще затруднялась с ответом: точный адрес дачи, где было обнаружено тело Огнева, точное время прибытия, название станции, на которую прибежала Таня, номер автомобиля, на котором они туда приехали, и тому подобное. Потом она вслух прочитала Тане ее показания и велела написать внизу: «С моих слов записано верно» и расписаться.
Вторая фаза снятия показаний была намного противнее первой — следователь Девлеткильдеева (Таня узнала ее фамилию, когда читала протокол) приступила к установлению мотивов происшествия. Вопросы приняли совсем уже неприличный характер:
— В каких отношениях вы состояли с погибшим?
— В деловых, — ответила Таня. — Мы несколько раз снимались вместе.
— Общались ли вы вне съемок?
— Редко. Иногда бывали в одной и той же компании, на банкетах.
— Состояли ли вы в интимной связи?
— С кем? С Огневым?
— Я, кажется, задала понятный вопрос.
— Нет, — с раздражением ответила Таня. — Не состояла и состоять не могла.
— Как это — не могла?
— Ну... Он вообще не водился с женщинами.
— Это вы на что намекаете?
— Да ни на что я не намекаю! Огнев был гомосексуалистом. Это все знают.
У Девлеткильдеевой был такой вид, будто Таня только что залепила ей пощечину.
— Как вы смеете клеветать на знаменитого артиста! Его любили миллионы...
— Я не клевещу. Все знают, что это так. Вы спросите на студии, у друзей, у соседей...
— А вы мне не указывайте, кого о чем спрашивать! — взвилась Девлеткильдеева. — Это надо же — такое сказать про порядочного человека! Будто он подонок какой, уголовник с зоны!
Таня молчала — ей не хотелось спорить.
— Себя выгораживаете, гражданка Ларина! — не унималась Девлеткильдеева.
Таня недоуменно посмотрела на нее.
— О чем это вы?
— О том это я, что вся трагедия произошла именно из-за вас. Убеждена, что Огнев был влюблен в вас, вы вскружили ему голову, играли с его чувством, а сами в это время крутили роман с Захаржевским!
— Это только ваши домыслы!
— Ничего не домыслы! Свидетелей вашей связи с Захаржевским сколько угодно!
— Этого я как раз не отрицаю. Мы с Никитой любили друг друга, собирались пожениться...
— Но вы же замужем, насколько мне известно.
— Мы с Лариным не живем вместе. Я давно собиралась подавать на развод.
— Но не подавали. Везучая вы, Ларина, женщина — мужья, любовники...
«А вот ты, видно, невезучая», — подумала Таня, глядя на лошадиное, унылое даже во гневе лицо Девлеткильдеевой.
— Почему вы говорите во множественном числе? — спросила она. — У меня один муж, чисто юридический, и один... любовник.
Девлеткильдеева озлобленно махнула рукой — дескать, рассказывай! — и вновь уперлась в свои записи.
— Итак, вы не отрицаете, что состояли в интимной связи с гражданином Захаржевским?
— Не отрицаю.
— А аналогичную связь с гражданином Огневым, стало быть, отрицаете?
— Отрицаю категорически.
— Так и запишем... Ладно, на этом пока закончим. Вот здесь распишитесь.
Таня перечитала протянутую бумажку, расписалась.
— И еще напишите: «Об ответственности за дачу ложных показаний предупреждена».
Таня написала и с облегчением откинулась на подушку — сидеть ей было очень тяжело.
— Предупреждены, стало быть, — сказала Девлеткильдеева, укладывая бумаги в папку. — Это хорошо. Значит, не умрете от удивления, когда вас арестовывать придут.
— Что вы такое говорите?! Я правду сказала!
— Правду? Ну, это как посмотреть... Я лично убеждена, что вы намеренно исказили некоторые факты, чтобы представить себя в самом лучшем свете, а главное — выгородить своего дружка Захаржевского...
Таня, ничего не понимая, смотрела на следователя. На лице Девлеткильдеевой впервые за все время разговора появилась улыбка. В этой улыбке не было ничего хорошего.
— Только зря старались, Ларина, — с плохо сдерживаемым торжеством произнесла Девлеткильдеева. — Ваш любовник, гражданин Захаржевский, полностью сознался в убийстве гражданина Огнева Юрия Сергеевича!
Таня глотнула воздуху — и застыла, не в силах сказать ни слова.
— Так что поправляйтесь, Ларина, и подумайте хорошенько — у вас есть еще время изменить свои показания и действительно рассказать правду. Это зачтется. Готовьтесь, Ларина, — в следующий раз разговор у нас будет серьезный и в другом месте.
Девлеткильдеева встала с табуретки и направилась к дверям.
— Стойте! — крикнула Таня. — Погодите!
Следователь остановилась и повернулась к ней.
— Будем сознаваться? Дозрели? Хвалю.
— Да не в чем мне сознаваться, — досадливо сказала Таня. — Я про Никиту сказать хотела. Не убивал он, не мог! Они с Огневым друзьями были... Если он в чем и признался — так это на него помрачение нашло, когда он Юрумертвого увидел, да еще в крови...
В своем рассказе она скрыла от следователя всего две вещи — безумный монолог Никиты над телом Огнева и то, как он ударил ее в живот и грозился убить себя и ее.
— Убивал, не убивал — это мы выясним. На то поставлены, — сказала Девлеткильдеева.
— Я должна его видеть! — заявила Таня.
— Очную ставку мы вам организуем, — пообещала Девлеткильдеева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— Ну, не убивайтесь так... Матку мы вам сохранили, а вы еще молодая. Бог даст, доживете до тех дней, когда придумают что-нибудь... по части искусственного оплодотворения. Теоретически у вас еще есть шанс...
Он еще что-то говорил ей, но Таня не слушала. Все. Теперь она — пустоцвет до конца дней своих... И никогда не придется ей... Господи, за что? За что?
Дура, надо было рожать! Хоть от Ваньки, а лучше того еще раньше — от Жени. Ну, помаялась бы, помыкалась молодой матерью-одиночкой, зато теперь не было бы этого холодного ужаса, этой черной пустоты внутри. Ведь никогда уже, никогда...
Разговор со следователем, приехавшим через четыре часа, когда Таня уже немного успокоилась, радости не прибавил. Следователь оказался (оказалась) некрасивой плоскогрудой брюнеткой, постарше Тани от силы года на два. Говорила она строго протокольным тоном, а в глазах сверкали нехорошие огоньки. Она уселась на табурет, разложила на тумбочке бланк протокола и принялась задавать вопросы в строгом соответствии с обозначенными пунктами: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, род занятий, пол — последний вопрос следователь задала серьезно. Далее она потребовала от Тани изложить все обстоятельства дела и проворно записывала каждое ее слово, изредка прерываясь на вопросы и замечания типа:
— Ну и тумбочки тут у вас. Невозможно записывать! При этом так смотрела на Таню, будто именно она повинна в неудобности больничных тумбочек. Вопросы были въедливые, с неприятным подтекстом — следователь словно пыталась уличить Таню во лжи и с каким-то подчеркнутым удовлетворением вносила в протокол те моменты, когда Таня отвечала с неуверенностью или вообще затруднялась с ответом: точный адрес дачи, где было обнаружено тело Огнева, точное время прибытия, название станции, на которую прибежала Таня, номер автомобиля, на котором они туда приехали, и тому подобное. Потом она вслух прочитала Тане ее показания и велела написать внизу: «С моих слов записано верно» и расписаться.
Вторая фаза снятия показаний была намного противнее первой — следователь Девлеткильдеева (Таня узнала ее фамилию, когда читала протокол) приступила к установлению мотивов происшествия. Вопросы приняли совсем уже неприличный характер:
— В каких отношениях вы состояли с погибшим?
— В деловых, — ответила Таня. — Мы несколько раз снимались вместе.
— Общались ли вы вне съемок?
— Редко. Иногда бывали в одной и той же компании, на банкетах.
— Состояли ли вы в интимной связи?
— С кем? С Огневым?
— Я, кажется, задала понятный вопрос.
— Нет, — с раздражением ответила Таня. — Не состояла и состоять не могла.
— Как это — не могла?
— Ну... Он вообще не водился с женщинами.
— Это вы на что намекаете?
— Да ни на что я не намекаю! Огнев был гомосексуалистом. Это все знают.
У Девлеткильдеевой был такой вид, будто Таня только что залепила ей пощечину.
— Как вы смеете клеветать на знаменитого артиста! Его любили миллионы...
— Я не клевещу. Все знают, что это так. Вы спросите на студии, у друзей, у соседей...
— А вы мне не указывайте, кого о чем спрашивать! — взвилась Девлеткильдеева. — Это надо же — такое сказать про порядочного человека! Будто он подонок какой, уголовник с зоны!
Таня молчала — ей не хотелось спорить.
— Себя выгораживаете, гражданка Ларина! — не унималась Девлеткильдеева.
Таня недоуменно посмотрела на нее.
— О чем это вы?
— О том это я, что вся трагедия произошла именно из-за вас. Убеждена, что Огнев был влюблен в вас, вы вскружили ему голову, играли с его чувством, а сами в это время крутили роман с Захаржевским!
— Это только ваши домыслы!
— Ничего не домыслы! Свидетелей вашей связи с Захаржевским сколько угодно!
— Этого я как раз не отрицаю. Мы с Никитой любили друг друга, собирались пожениться...
— Но вы же замужем, насколько мне известно.
— Мы с Лариным не живем вместе. Я давно собиралась подавать на развод.
— Но не подавали. Везучая вы, Ларина, женщина — мужья, любовники...
«А вот ты, видно, невезучая», — подумала Таня, глядя на лошадиное, унылое даже во гневе лицо Девлеткильдеевой.
— Почему вы говорите во множественном числе? — спросила она. — У меня один муж, чисто юридический, и один... любовник.
Девлеткильдеева озлобленно махнула рукой — дескать, рассказывай! — и вновь уперлась в свои записи.
— Итак, вы не отрицаете, что состояли в интимной связи с гражданином Захаржевским?
— Не отрицаю.
— А аналогичную связь с гражданином Огневым, стало быть, отрицаете?
— Отрицаю категорически.
— Так и запишем... Ладно, на этом пока закончим. Вот здесь распишитесь.
Таня перечитала протянутую бумажку, расписалась.
— И еще напишите: «Об ответственности за дачу ложных показаний предупреждена».
Таня написала и с облегчением откинулась на подушку — сидеть ей было очень тяжело.
— Предупреждены, стало быть, — сказала Девлеткильдеева, укладывая бумаги в папку. — Это хорошо. Значит, не умрете от удивления, когда вас арестовывать придут.
— Что вы такое говорите?! Я правду сказала!
— Правду? Ну, это как посмотреть... Я лично убеждена, что вы намеренно исказили некоторые факты, чтобы представить себя в самом лучшем свете, а главное — выгородить своего дружка Захаржевского...
Таня, ничего не понимая, смотрела на следователя. На лице Девлеткильдеевой впервые за все время разговора появилась улыбка. В этой улыбке не было ничего хорошего.
— Только зря старались, Ларина, — с плохо сдерживаемым торжеством произнесла Девлеткильдеева. — Ваш любовник, гражданин Захаржевский, полностью сознался в убийстве гражданина Огнева Юрия Сергеевича!
Таня глотнула воздуху — и застыла, не в силах сказать ни слова.
— Так что поправляйтесь, Ларина, и подумайте хорошенько — у вас есть еще время изменить свои показания и действительно рассказать правду. Это зачтется. Готовьтесь, Ларина, — в следующий раз разговор у нас будет серьезный и в другом месте.
Девлеткильдеева встала с табуретки и направилась к дверям.
— Стойте! — крикнула Таня. — Погодите!
Следователь остановилась и повернулась к ней.
— Будем сознаваться? Дозрели? Хвалю.
— Да не в чем мне сознаваться, — досадливо сказала Таня. — Я про Никиту сказать хотела. Не убивал он, не мог! Они с Огневым друзьями были... Если он в чем и признался — так это на него помрачение нашло, когда он Юрумертвого увидел, да еще в крови...
В своем рассказе она скрыла от следователя всего две вещи — безумный монолог Никиты над телом Огнева и то, как он ударил ее в живот и грозился убить себя и ее.
— Убивал, не убивал — это мы выясним. На то поставлены, — сказала Девлеткильдеева.
— Я должна его видеть! — заявила Таня.
— Очную ставку мы вам организуем, — пообещала Девлеткильдеева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131