Постоял в задумчивости, не зная молитв, мысленно попрощался с покойным... Опомнился он, уже пройдя половину Большого проспекта. А если бы его кто увидел — сын секретаря обкома в церкви? Он без труда отогнал от себя эту недостойную мыслишку и зашел в диетический магазин посмотреть Нюточке фрукталина с орехами или еще чего-нибудь вкусненького из детского питания.
И жизнь снова потекла своим чередом, с обыденными тихими радостями и мелкими гадостями, из которых самыми для Павла неприятными были Нюточкины болячки, разыгравшиеся по весне из-за авитаминоза и общей весенней вялости. Уже в мае Павел отправил Нину Артемьевну с Нюточкой на дачу и вскоре присоединился к ним. Мысли о работе прочно отошли на второй план, о родителях, сестре и себе — на третий, о Тане — вообще неизвестно на какой. Осенью и зимой она еще иногда снилась ему а с весной ушла и из снов. В квартиру у Никольского он не заглядывал совсем. Иногда к ним на Лесной заходила Ада, взглянуть на внучку. Она-то и служила единственным источником сведений о Тане. Говорила она о дочери немногословно, с какой-то печальной отрешенностью. Похоже, после отъезда Павла в той квартире прочно обосновались Якуб с Анджелой. Во всяком случае, заходя туда, Ада неизменно видела их — то вместе, то поврозь. По словам Ады, там либо спали, либо веселились — с хорошим вином, богатыми закусками, музыкой. В доме появился видеомагнитофон, который работал почти непрерывно и показывал всякие непристойности. Судя по всему, за диплом Таня садиться и не собиралась, на работу возвращаться или искать новую — тоже. Все эти известия Павел воспринимал спокойно, словно и не о его жене шла речь, только иной раз возникала мысль оформить, наконец, развод, но только все было как-то недосуг заниматься этой волокитой. В конце концов, ни он, ни она не имеют намерений заключить новый брак, а об имущественных претензиях Павел и не думал. С него взять нечего, с нее он ничего брать не хочет.
И с таким же удивившим его самого спокойствием воспринял он летний звонок Ады, случайно заставший его в городе. Она рассказала, что у Тани появился постоянный «друг», и это не кто иной, как Ванечка Ларин, разошедшийся, а скорее всего, прогнанный своей киноактрисой. Новость эта Павла даже позабавила. Надо же, Ванька Ларин! Кто бы мог подумать? Зная Танины вкусы по части мужчин, Павел и представить себе не мог, чтобы она остановила свой выбор, сколь угодно временный, на его друге детства. Он, конечно, не без достоинств, но только не те это достоинства, и не настолько они велики, чтобы прельстить мадам Чернову-Захаржевскую. А в том, что этот выбор всецело принадлежал ей и только ей, Павел не сомневался. Не тот человек Ванька Ларин, чтобы суметь своими силами прикадрить рыжую. Интересно, чем же он ей глянулся? Или просто каприз, захотелось свежатинкой полакомиться?
Любопытство не оставляло Павла. Он припомнил, что на антресолях в той квартире пылятся старые научные журналы, и решил воспользоваться этим поводом. К сожалению, Тани он дома не застал, но зато вдоволь насмотрелся на Ивана в пестром порнографическом халате, сытого, пьяного, прямо-таки хрюкающего от нежданно свалившегося счастья. Смотреть на него было и смешно, и жалко. Не будь Ванька столь феерически пьян, он попробовал бы поговорить с ним, растолковать кое-что. Но так... Иванушка, хотя Павла и узнал, даже не въехал, что пришел-то не кто-нибудь, а муж его любовницы, страшно обрадовался, просил остаться, выпить с ним, посидеть. И даже обещал познакомить со «своей Танечкой», которая уехала за коньячком и вот-вот будет. Этого уж Павел выдержать не мог и, фыркая от смеха (а что, плакать, что ли?), поскорее выгреб журналы и поспешил прочь. С Таней встречаться ему расхотелось совсем.
Во дворе он увидел поразительно красивую и удивительно знакомую молодую женщину, шедшую ему навстречу. Он через мгновение узнал в ней Таню Ларину, облик которой помнил и вживе и по телевизору (в кино Павел давно не ходил). Она шла, глядя прямо перед собой. «Фокса с кичи вынимать идет», — подумал Павел, припомнив слова из замечательного телесериала с Высоцким, который весной посмотрела вся страна. Однако она не показалось ему ни удрученной, ни расстроенной. Павел окликнул ее, она тоже узнала его, поздоровалась. Он сказал ей, что Иван там, и поскольку больше им нечего было сказать друг другу, они попрощались и разошлись.
Господи, ну какой же идиот этот Ванька!
У Павла внезапно возникло сильнейшее желание вернуться и хорошенько встряхнуть этот жирный бурдюк с вином, если надо — надавать по морде, лишь бы опомнился, понял, что к чему. Павел усилием воли подавил в себе это желание. Пусть разбираются между собой, а ему пора к своей «любовнице» — полуторагодовалой, лучшей на свете...
Трамвая долго не было. Павел, скучая, рассматривал стеклянную стенку киоска «Союзпечати». С конверта пластинки-миньона ему улыбалось лицо, всего несколько минут назад виденное им во дворе бывшего своего дома. Он пригляделся. В нижнем углу конверта наискосок шла надпись «Ноет Татьяна Ларина». Павел наклонился к. окошечку.
— Почем пластинка? — спросил он.
— Которая? — подняв голову, спросила пожилая продавщица.
— Ну, эта... с Татьяной Лариной.
— А-а. Семьдесят пять копеек, молодой человек.
Павел вынул из кармана три рубля, положил на приколоченное к прилавочку алюминиевое блюдце.
— Давайте.
— А помельче денег нет? Павел порылся по карманам.
— Нет. Двадцать копеек вот. Пятак. Десятка.
— Сдачу сдам мелочью, — предупредила киоскерша. — Рублей нет.
— На что мне полный карман мелочи? — сказал Павел и потянулся за своей трешкой.
Киоскерша высунулась из окошечка, поглядела по сторонам и шепнула Павлу:
— Молодой человек, я вам вот что предложу, раз вы так Ларину любите. Возьмите плакатик с нею, хороший плакатик, там еще календарь на будущий год есть. Они в продажу только осенью поступят, так их с руками оторвут. Мне принесли несколько штук из типографии, пробных, я для знакомых придерживаю.
— Сколько стоит?
— Два рубля всего.
— Однако... Ну что ж, давайте.
Киоскерша, озираясь, сунула ему длинный рулон. Павел взял двадцать пять копеек сдачи, и тут как раз подошел трамвай. С пластинкой в руке и свернутым плакатом под мышкой Павел устремился к открывшимся дверям. На асфальте осталась стопка никому не нужных старых журналов.
Приехавшая в сентябре с дачи Нюточка папино приобретение оценила положительно. Войдя в квартиру, она тарным делом ткнула пальчиком в плакат, вывешенный в прихожей, и категорично заявила:
— Мама!
— Нет, Нюточка. Это не мама. Это просто тетя.
— Тетя мама!
Спорить было бесполезно. Зеленоглазая, обольстительно улыбающаяся Татьяна Ларина в роли злодейки Сокольской так и осталась в этом доме «тетей мамой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
И жизнь снова потекла своим чередом, с обыденными тихими радостями и мелкими гадостями, из которых самыми для Павла неприятными были Нюточкины болячки, разыгравшиеся по весне из-за авитаминоза и общей весенней вялости. Уже в мае Павел отправил Нину Артемьевну с Нюточкой на дачу и вскоре присоединился к ним. Мысли о работе прочно отошли на второй план, о родителях, сестре и себе — на третий, о Тане — вообще неизвестно на какой. Осенью и зимой она еще иногда снилась ему а с весной ушла и из снов. В квартиру у Никольского он не заглядывал совсем. Иногда к ним на Лесной заходила Ада, взглянуть на внучку. Она-то и служила единственным источником сведений о Тане. Говорила она о дочери немногословно, с какой-то печальной отрешенностью. Похоже, после отъезда Павла в той квартире прочно обосновались Якуб с Анджелой. Во всяком случае, заходя туда, Ада неизменно видела их — то вместе, то поврозь. По словам Ады, там либо спали, либо веселились — с хорошим вином, богатыми закусками, музыкой. В доме появился видеомагнитофон, который работал почти непрерывно и показывал всякие непристойности. Судя по всему, за диплом Таня садиться и не собиралась, на работу возвращаться или искать новую — тоже. Все эти известия Павел воспринимал спокойно, словно и не о его жене шла речь, только иной раз возникала мысль оформить, наконец, развод, но только все было как-то недосуг заниматься этой волокитой. В конце концов, ни он, ни она не имеют намерений заключить новый брак, а об имущественных претензиях Павел и не думал. С него взять нечего, с нее он ничего брать не хочет.
И с таким же удивившим его самого спокойствием воспринял он летний звонок Ады, случайно заставший его в городе. Она рассказала, что у Тани появился постоянный «друг», и это не кто иной, как Ванечка Ларин, разошедшийся, а скорее всего, прогнанный своей киноактрисой. Новость эта Павла даже позабавила. Надо же, Ванька Ларин! Кто бы мог подумать? Зная Танины вкусы по части мужчин, Павел и представить себе не мог, чтобы она остановила свой выбор, сколь угодно временный, на его друге детства. Он, конечно, не без достоинств, но только не те это достоинства, и не настолько они велики, чтобы прельстить мадам Чернову-Захаржевскую. А в том, что этот выбор всецело принадлежал ей и только ей, Павел не сомневался. Не тот человек Ванька Ларин, чтобы суметь своими силами прикадрить рыжую. Интересно, чем же он ей глянулся? Или просто каприз, захотелось свежатинкой полакомиться?
Любопытство не оставляло Павла. Он припомнил, что на антресолях в той квартире пылятся старые научные журналы, и решил воспользоваться этим поводом. К сожалению, Тани он дома не застал, но зато вдоволь насмотрелся на Ивана в пестром порнографическом халате, сытого, пьяного, прямо-таки хрюкающего от нежданно свалившегося счастья. Смотреть на него было и смешно, и жалко. Не будь Ванька столь феерически пьян, он попробовал бы поговорить с ним, растолковать кое-что. Но так... Иванушка, хотя Павла и узнал, даже не въехал, что пришел-то не кто-нибудь, а муж его любовницы, страшно обрадовался, просил остаться, выпить с ним, посидеть. И даже обещал познакомить со «своей Танечкой», которая уехала за коньячком и вот-вот будет. Этого уж Павел выдержать не мог и, фыркая от смеха (а что, плакать, что ли?), поскорее выгреб журналы и поспешил прочь. С Таней встречаться ему расхотелось совсем.
Во дворе он увидел поразительно красивую и удивительно знакомую молодую женщину, шедшую ему навстречу. Он через мгновение узнал в ней Таню Ларину, облик которой помнил и вживе и по телевизору (в кино Павел давно не ходил). Она шла, глядя прямо перед собой. «Фокса с кичи вынимать идет», — подумал Павел, припомнив слова из замечательного телесериала с Высоцким, который весной посмотрела вся страна. Однако она не показалось ему ни удрученной, ни расстроенной. Павел окликнул ее, она тоже узнала его, поздоровалась. Он сказал ей, что Иван там, и поскольку больше им нечего было сказать друг другу, они попрощались и разошлись.
Господи, ну какой же идиот этот Ванька!
У Павла внезапно возникло сильнейшее желание вернуться и хорошенько встряхнуть этот жирный бурдюк с вином, если надо — надавать по морде, лишь бы опомнился, понял, что к чему. Павел усилием воли подавил в себе это желание. Пусть разбираются между собой, а ему пора к своей «любовнице» — полуторагодовалой, лучшей на свете...
Трамвая долго не было. Павел, скучая, рассматривал стеклянную стенку киоска «Союзпечати». С конверта пластинки-миньона ему улыбалось лицо, всего несколько минут назад виденное им во дворе бывшего своего дома. Он пригляделся. В нижнем углу конверта наискосок шла надпись «Ноет Татьяна Ларина». Павел наклонился к. окошечку.
— Почем пластинка? — спросил он.
— Которая? — подняв голову, спросила пожилая продавщица.
— Ну, эта... с Татьяной Лариной.
— А-а. Семьдесят пять копеек, молодой человек.
Павел вынул из кармана три рубля, положил на приколоченное к прилавочку алюминиевое блюдце.
— Давайте.
— А помельче денег нет? Павел порылся по карманам.
— Нет. Двадцать копеек вот. Пятак. Десятка.
— Сдачу сдам мелочью, — предупредила киоскерша. — Рублей нет.
— На что мне полный карман мелочи? — сказал Павел и потянулся за своей трешкой.
Киоскерша высунулась из окошечка, поглядела по сторонам и шепнула Павлу:
— Молодой человек, я вам вот что предложу, раз вы так Ларину любите. Возьмите плакатик с нею, хороший плакатик, там еще календарь на будущий год есть. Они в продажу только осенью поступят, так их с руками оторвут. Мне принесли несколько штук из типографии, пробных, я для знакомых придерживаю.
— Сколько стоит?
— Два рубля всего.
— Однако... Ну что ж, давайте.
Киоскерша, озираясь, сунула ему длинный рулон. Павел взял двадцать пять копеек сдачи, и тут как раз подошел трамвай. С пластинкой в руке и свернутым плакатом под мышкой Павел устремился к открывшимся дверям. На асфальте осталась стопка никому не нужных старых журналов.
Приехавшая в сентябре с дачи Нюточка папино приобретение оценила положительно. Войдя в квартиру, она тарным делом ткнула пальчиком в плакат, вывешенный в прихожей, и категорично заявила:
— Мама!
— Нет, Нюточка. Это не мама. Это просто тетя.
— Тетя мама!
Спорить было бесполезно. Зеленоглазая, обольстительно улыбающаяся Татьяна Ларина в роли злодейки Сокольской так и осталась в этом доме «тетей мамой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131