— Не так страшен черт, как его малютка. Не верь сказанному. Может, разговеемся — легче сказать будет, с чем пришел.
— С добром, сестра, с добром.
Откинув полы пиджака, Никита вольготно устраивался в кресле, не замечая хлопот Анджелки вокруг стола.
Якуб ушел с книгой на кухню. В воздухе стояло напряжение.
— В тебе добра, как в скорпионе меду, — хмыкнула Таня, подкладывая ему в тарелку закуску.
— Иду на мировую, а ты язвишь. Охолонись шампанским.
Анджелка хотела было испариться вслед за Якубом, но Таня гаркнула на нее, потребовав, чтобы и Якуб пришел гостя потчевать.
Разговор был светским. Никита красочно рассказывав о творческих планах, вспоминал веселые байки на съемках, с легкостью оперируя киношными именами, известными лишь по экрану.
Анджелка была очарована рассказчиком, охала или хохотала до упаду. Улыбался Якуб, недоверчиво покачивая головой. Никита подливал шампанского, а Таня выжидала.
— Что-то не вижу твоего сердечного... — ненароком бросил он.
— Ты про которого?
— Последнего-последнего, того, что как приблудного пса приютила. Про Ивана.
— Тоже собачку завести хочешь, кинолог хренов? — рассмеялась Таня.
Никита аж поперхнулся.
— Да ты пей, ешь, потом косячок пропустим, там и поговорим.
Нику сделалось дурновато. Не складывались у него игры с сестрой. Сколько раз он в детстве удерживал себя, чтоб не треснуть ей шахматной доской по голове или карты бросить в лицо. Она всегда выигрывала, маленькая стерва, еще и хихикала, издевалась.
— Да расслабься ты, — будто снова подкалывая, сказала Таня. — Ты же с миром пришел.
— А кто к нам с миром пришел, — проявила глупую солидарность Анджелка, — от него и погибнет.
— Ты все-таки не сказала, Ларин у тебя бывает? Интерес Никиты к личности Ивана был непрозрачным. Тане захотелось немного помаять брата, хотя смысла в том не было.
— А что это тебя так волнует? Вроде дети по нему не плачут.
— Это верно. Даже Марина Александровна вроде рукой на него махнула. А вот жена беспокоится. Говорит, пропадает Иван, гибнет.
— А есть чему гибнуть? — потянула тему за уши Таня.
— Собственно, поэтому я и здесь. Ты читала его опусы?
— Не приходилось.
— Напрасно...
Никита выдержал, сколько мог, паузу, затем словно завзятый литературный критик, начал авторитетно, с надлежащим пафосом жонглировать словесами насчет самобытности Иванова таланта.
— При всем его негативном восприятии действительности пишет он неординарно, несколько сюрреалистически, но ведь и время, согласись, нынче изрядно модерновое...
— Постой! Он вообще что-нибудь самостийное написал?
Таня и вправду ничего об этом не знала. Думала, что перебивается Иван редактурой и поденщиной у Золотарева. Много знает, но чтобы самому что-то создать... Те отдельные странички, которые он ей по пьяни демонстрировал, показались вымученной заумью и несмешным обсиранием всех и вся.
— У него почти закончена книга. Ее пробивать надо. А делать этого некому.
— Никак ты взялся?
Это было на братца похоже. Деловой до мозга костей, нюхом чует выгоду и в становлении чужого имени.
— Пытался. Создавал стартовые условия, договор на сценарий ему организовал. На даче прошлым летом запер, так он сутками напропалую пыхтел. Пахать он умеет.
— И не пил?
— Ни капли.
— Круто. И что теперь?
— Для начала не худо бы его отловить.
— Ясно. — Таня почувствовала, что это у него заготовленная версия и ему зачем-то хочется, чтобы она на эту версию клюнула. — А от меня ты чего хочешь?
— Помоги. Он ведь на тебя запал, так? — Никита расплылся в обезоруживающей улыбке. — Попридержи его за поводок, чтоб не сгинул мужик. Кроме тебя, выходит, некому. С родичами у него нестыковка полная...
— А жена? — Таня испытующе поглядела на брата. Тот взгляд выдержал, но едва-едва, на три с минусом. — С женой тоже сложно. Она... как бы сказать... не может теперь за ним ходить, у нее своя жизнь. Разъезды, съемки...
— Любовники, — едко вставила Таня.
— Возможно, — не сморгнув, ответил Никита. Был уже подготовлен, а потому дальнейшая проверка на вшивость теряла смысл. — Пригрей, потомки тебе еще спасибо скажут.
— Вот уж это мне по фигу. Не знаю, зачем тебе все это надо, но прогнутость твою перед собой любимым и будем считать, перед человечеством ценю. Ежели случится, возьму твоего протеже на короткий поводок.
— Хоть на строгий ошейник, только придержи. — Никита, обрадованный, кинулся ее обнимать.
Таня отпрянула. Даже руки Никиты вызывали в ней брезгливость. Брат заметил ее движение и поспешил замять ситуацию:
— Я ж к тебе с любопытным сюрпризом.
— М-м?
Таня открыла портсигар с папиросой, забитой пахолом, послюнявила и прикурила, глубоко, со свистом втягивая пахучий дым. В горле запершило. Задержав дыхание, она протянула косяк Никите. Затянулся и он, пустил дальше по кругу. Анджелка с Якубом в разговор не встревали. Чувствовали себя лишними. Анаша давала каждому возможность найти свое место в компании либо залезть улиткой в собственную раковину.
Руки Никиты потеряли координацию. Медленно шаря по карманам, он наконец достал кожаную коробочку с чем-то явно ювелирным, протянул на ладони Тане.
— Держи. Это твое. Считай, подарок.
Таня нажала кнопочку. Крышка откинулась, и на атласной подушечке сверкнули французским каре зеленые камни серег. Редкая, необычная форма, штучная, антикварная работа. Кристаллы заворожили Танин взгляд. Она не отрываясь разглядывала преломленную радугу на скосах. Металл, обрамлявший квадраты, был необычного цвета — серебристо-зеленого. «Платина, — догадалась Таня. — Сколько же это денег весит?» Она недоумевала.
— Где взял?
— Семейная реликвия. Остаток былой роскоши Захаржевских.
— Отец тебе наследство оставил? — недоверчиво спросила Таня.
— Ну... Сберегла, конечно, Адочка. Преподнесла мне накануне свадьбы. Я б тебе тогда еще отдал... — Никита секся но тут же продолжил, как бы оправдываясь: — Hу не супружнице ж моей такое изящество. Она б в них, как корова в седле.
И захихикал, долго не мог остановиться. Смеялась вместе с ним Анджелка, смеялся Якуб, а Таня разглядывала серьги, прикладывала к ушам и отчетливо слышала голос Ады: «Не знаю, Никитушка, что между тобой и сестрой произошло, только сердцем чую, и это сердце болит. Помирись с Таней, найди к ней тропиночку. Чем могу — помогу. Вот серьги, берегла для Танюши. Ее они. По праву наследства. Не отец твой их мне дарил, но принадлежат они роду Захаржевских. Как сохранились в доме — сказать не могу. Видать, для Тани памятка осталась».
— Отец мой из дворян, — разъяснял тем временем Никита честной компании. — Когда-то латифундиями под Вильно владели. Революция. Кто где. А вот это отец сберег и от советского хама, и от НКВД.
«Вот ведь вральман, — думала Таня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131