Тут все вырезки из газет, это не пойдет... Закрытые постановления... А вот это интересно, надо только отобрать что-нибудь позабористей, про диссидентов там, или по еврейскому вопросу. И куда это добро потом сдавать? В «Фигаро»? Ну, дадут тысчонку-другую, и все. Мелко плаваете, Елена Дмитриевна... Надо бы что-нибудь капитальное, чтобы ихнее «Сюрте Женераль» расколоть по полной программе. Скажем, агентурные списки, чертежи атомной подлодки... Хотя откуда у секретаря обкома такие списки и такие чертежи?.. Сводки о выполнении плана на предприятиях Ленинграда и области. Что тут? «Арсенал», Кировский завод, Петрозавод, Адмиралтейские верфи... В сторону! Нет, это же оборонка! Пригодится... Ну куда ты полезла листочки вырывать, дура? Он же хватится. Это мы потом, поближе к отъезду выберем денек, придем сюда с фотоаппаратиком, все щелкнем аккуратненько...
Средний ящик стола не открывался. Заперт на ключ. Подумаешь, секрет Полишинеля! Она распахнула шкаф, где висел повседневный костюм отца, бесцеремонно залезла во внутренний карман, достала оттуда ключ... Помнится, в детстве он нередко показывал ей свои ордена, которые как раз хранил в этом ящике, ключик же всегда доставал из внутреннего кармана. А он не из тех, кто меняет привычки... Нет, ей положительно повезло, что сегодня отец, как и положено, облачился в костюм парадный, с орденскими планочками и звездой Героя Труда. Говорят, она из золота высшей пробы... Слушайте, а может, какой орденок слямзить и загнать потом в антикварную лавку из тех, что подороже?
Она открыла ящик и потянула за край плотной красной папки с красочным гербом СССР. Папка оказалась пустой, но зато вслед за ней из глубины ящика вытянулось такое, что Елена тут же забыла о своем намерении стащить орденочек. Пистолет! Настоящий тяжелый пистолет в пупырчатой черной кобуре. Елена нетерпеливо вытащила его из стола, расстегнула кобуру, взяла за рукоятку, подержала на ладони... Мата Хари!.. Вот она уходит через норвежскую границу, унося с собой выкраденный портфель с бесценными сверхсекретными документами, отстреливаясь от погони... Визжа от восторга, Елена выскочила через гостиную в прихожую, к зеркалу, и навела пистолет на свое отражение, держа его двумя руками, как в западных боевиках, которых она до тошноты насмотрелась во Франции.
— Один унижение — и ты труп! — крикнула она, ловко, как в кино, передернула затвор, целясь в зеркало, чуть согнула колени и сделала вид, будто нажимает на спусковой крючок. — Пух-пух-пух!.. А-а!
Она основательно глотнула из горлышка.
— За процветание будущей мадам Ленуар! — Взгляд ее упал на помадные каракули, которые она с трудом разобрала. — И за погибель Воронова! Пух-пух-пуХ! — Она опять как бы выстрелила в зеркало и расхохоталась. — А ты что ждал? Что я заплачу и вот так сделаю? — Она поднесла пистолет к виску и тут же отдернула.
Господи, какая идиотка! Внимательно рассмотрев пистолет, Елена отвела рычажок внизу рукоятки, и на ладонь ей выпала обойма с патронами.
— Вот так-то лучше, — заметила она, положила обойму на полочку рядом с бутылкой и вновь шутя поднесла пистолет к виску.
Звякнул дверной звонок. От неожиданности палец на крючке дрогнул. Оглушительно хлопнул выстрел. На мгновение увидев в зеркале чье-то безмерно удивленное лицо,
Елена рухнула на пол. Гейм, сет и матч.
VIII
Павел взбежал по лестнице широким шагом, перемахивая через две ступеньки. Дыхания не хватало, сердце отчаянно колотилось в груди, его судорожные ритмы отдавались в ушах несказанными словами: «мать-отец? мать-отец? мать-отец?..» В хаосе мыслей, не оставлявшем его того момента, как он снял телефонную трубку, этот двойной вопрос всплывал неизменно, терзая неизвестностью. Такой вызов мог быть обусловлен только самой серьезной причиной. Так с кем же из них произошло это? Мать или отец? Несколько раз он ловил себя на позорной мысли: «Лучше бы мать...», но мгновенно пресекал ее. Опомнись, это же мать, не кто-нибудь. Господи, сделай так чтобы это был не кто-то из них. Только не отец... и не мать...
Задыхаясь, он остановился перед закрытой дверью квартиры, по краям которой стояли двое — один в милицейской форме, другой в штатском.
— Нельзя сюда! — сурово сказал милиционер, а штатский одновременно произнес участливым голосом:
— Вы Чернов? Павел Дмитриевич?
— Да...
— Проходите! — Штатский широко распахнул дверь. В прихожей толпился народ: милиция, соседи, видимо, понятые, люди в штатском. Павел рванулся на вспышку фотоаппарата, осветившую место в дальнем конце прихожей, в нескольких шагах от него. Люди расступались, и Павел оказался один на один с неестественно растянувшейся на полу фигурой. Ноги подогнуты. Удивленно смотрят в потолок огромные, застывшие глаза. Руки раскинуты в стороны, одна сжимает отцовский пистолет. Под головой темная лужица, а в виске — черная дыра с остановившейся, остывшей кровью. Елка. Вымолил! И тут на Павла обрушился шквал звуков, нестройных, нескоординированных , перекрывавшийся нечеловеческими воплями из спальни, в которых он с трудом узнал голос матери и выхватил слова: «Леночка... о-о-о!.. Леночка, родная... о-о-о!» Кто-то тихонько тронул его за плечо.
— Павел Дмитриевич?
Павел обернулся. Перед ним стоял невысокий крепкий мужчина в штатском, лет сорока на вид.
— Старший следователь прокуратуры Чернов Валерий Михайлович, — представился мужчина. — Ваш однофамилец. Пойдемте в комнату. Несколько вопросов, если позволите...
— Как... как это произошло? — спросил Павел.
— Пойдемте, — повторил следователь.
— Я хочу видеть отца, — сказал Павел. — Пожалуйста, — кивнул следователь. — Он у себя в кабинете. Лучше бы его не тревожить сейчас, но вам можно... Потом выходите сюда. Я жду вас.
Павел вошел в гостиную, где за столом сидело несколько мужчин с бумагами, чемоданами, двое из них были в белых халатах. Он прошел мимо и открыл дверь в кабинет.
Отец, прямой как палка, сидел за столом и застывшими, почти как у Елки, глазами смотрел в никуда. Ящики стола были открыты, на полу валялись бумаги, папки, но крышка стола была чистой. На ней прямо перед Дмитрием Дорми-донтовичем лежала одна-единственная бумажка. Павел заглянул через плечо отца и прочел написанные четким отцовским почерком слова:
«В Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза. В Ленинградский областной комитет КПСС. От Чернова Дмитрия Дормидонтовича. Заявление. В связи с преступной халатностью, проявленной мной при хранении личного оружия, прошу освободить меня от обязанностей второго секретаря Ленинградского областного комитета КПСС. 7 ноября 1979 года. Чернов».
— Отец! — позвал Павел.
Тот не шелохнулся. Павел приблизился еще на полшага, положил руку на неподвижное плечо отца, постоял так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Средний ящик стола не открывался. Заперт на ключ. Подумаешь, секрет Полишинеля! Она распахнула шкаф, где висел повседневный костюм отца, бесцеремонно залезла во внутренний карман, достала оттуда ключ... Помнится, в детстве он нередко показывал ей свои ордена, которые как раз хранил в этом ящике, ключик же всегда доставал из внутреннего кармана. А он не из тех, кто меняет привычки... Нет, ей положительно повезло, что сегодня отец, как и положено, облачился в костюм парадный, с орденскими планочками и звездой Героя Труда. Говорят, она из золота высшей пробы... Слушайте, а может, какой орденок слямзить и загнать потом в антикварную лавку из тех, что подороже?
Она открыла ящик и потянула за край плотной красной папки с красочным гербом СССР. Папка оказалась пустой, но зато вслед за ней из глубины ящика вытянулось такое, что Елена тут же забыла о своем намерении стащить орденочек. Пистолет! Настоящий тяжелый пистолет в пупырчатой черной кобуре. Елена нетерпеливо вытащила его из стола, расстегнула кобуру, взяла за рукоятку, подержала на ладони... Мата Хари!.. Вот она уходит через норвежскую границу, унося с собой выкраденный портфель с бесценными сверхсекретными документами, отстреливаясь от погони... Визжа от восторга, Елена выскочила через гостиную в прихожую, к зеркалу, и навела пистолет на свое отражение, держа его двумя руками, как в западных боевиках, которых она до тошноты насмотрелась во Франции.
— Один унижение — и ты труп! — крикнула она, ловко, как в кино, передернула затвор, целясь в зеркало, чуть согнула колени и сделала вид, будто нажимает на спусковой крючок. — Пух-пух-пух!.. А-а!
Она основательно глотнула из горлышка.
— За процветание будущей мадам Ленуар! — Взгляд ее упал на помадные каракули, которые она с трудом разобрала. — И за погибель Воронова! Пух-пух-пуХ! — Она опять как бы выстрелила в зеркало и расхохоталась. — А ты что ждал? Что я заплачу и вот так сделаю? — Она поднесла пистолет к виску и тут же отдернула.
Господи, какая идиотка! Внимательно рассмотрев пистолет, Елена отвела рычажок внизу рукоятки, и на ладонь ей выпала обойма с патронами.
— Вот так-то лучше, — заметила она, положила обойму на полочку рядом с бутылкой и вновь шутя поднесла пистолет к виску.
Звякнул дверной звонок. От неожиданности палец на крючке дрогнул. Оглушительно хлопнул выстрел. На мгновение увидев в зеркале чье-то безмерно удивленное лицо,
Елена рухнула на пол. Гейм, сет и матч.
VIII
Павел взбежал по лестнице широким шагом, перемахивая через две ступеньки. Дыхания не хватало, сердце отчаянно колотилось в груди, его судорожные ритмы отдавались в ушах несказанными словами: «мать-отец? мать-отец? мать-отец?..» В хаосе мыслей, не оставлявшем его того момента, как он снял телефонную трубку, этот двойной вопрос всплывал неизменно, терзая неизвестностью. Такой вызов мог быть обусловлен только самой серьезной причиной. Так с кем же из них произошло это? Мать или отец? Несколько раз он ловил себя на позорной мысли: «Лучше бы мать...», но мгновенно пресекал ее. Опомнись, это же мать, не кто-нибудь. Господи, сделай так чтобы это был не кто-то из них. Только не отец... и не мать...
Задыхаясь, он остановился перед закрытой дверью квартиры, по краям которой стояли двое — один в милицейской форме, другой в штатском.
— Нельзя сюда! — сурово сказал милиционер, а штатский одновременно произнес участливым голосом:
— Вы Чернов? Павел Дмитриевич?
— Да...
— Проходите! — Штатский широко распахнул дверь. В прихожей толпился народ: милиция, соседи, видимо, понятые, люди в штатском. Павел рванулся на вспышку фотоаппарата, осветившую место в дальнем конце прихожей, в нескольких шагах от него. Люди расступались, и Павел оказался один на один с неестественно растянувшейся на полу фигурой. Ноги подогнуты. Удивленно смотрят в потолок огромные, застывшие глаза. Руки раскинуты в стороны, одна сжимает отцовский пистолет. Под головой темная лужица, а в виске — черная дыра с остановившейся, остывшей кровью. Елка. Вымолил! И тут на Павла обрушился шквал звуков, нестройных, нескоординированных , перекрывавшийся нечеловеческими воплями из спальни, в которых он с трудом узнал голос матери и выхватил слова: «Леночка... о-о-о!.. Леночка, родная... о-о-о!» Кто-то тихонько тронул его за плечо.
— Павел Дмитриевич?
Павел обернулся. Перед ним стоял невысокий крепкий мужчина в штатском, лет сорока на вид.
— Старший следователь прокуратуры Чернов Валерий Михайлович, — представился мужчина. — Ваш однофамилец. Пойдемте в комнату. Несколько вопросов, если позволите...
— Как... как это произошло? — спросил Павел.
— Пойдемте, — повторил следователь.
— Я хочу видеть отца, — сказал Павел. — Пожалуйста, — кивнул следователь. — Он у себя в кабинете. Лучше бы его не тревожить сейчас, но вам можно... Потом выходите сюда. Я жду вас.
Павел вошел в гостиную, где за столом сидело несколько мужчин с бумагами, чемоданами, двое из них были в белых халатах. Он прошел мимо и открыл дверь в кабинет.
Отец, прямой как палка, сидел за столом и застывшими, почти как у Елки, глазами смотрел в никуда. Ящики стола были открыты, на полу валялись бумаги, папки, но крышка стола была чистой. На ней прямо перед Дмитрием Дорми-донтовичем лежала одна-единственная бумажка. Павел заглянул через плечо отца и прочел написанные четким отцовским почерком слова:
«В Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза. В Ленинградский областной комитет КПСС. От Чернова Дмитрия Дормидонтовича. Заявление. В связи с преступной халатностью, проявленной мной при хранении личного оружия, прошу освободить меня от обязанностей второго секретаря Ленинградского областного комитета КПСС. 7 ноября 1979 года. Чернов».
— Отец! — позвал Павел.
Тот не шелохнулся. Павел приблизился еще на полшага, положил руку на неподвижное плечо отца, постоял так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131