Они подчинены тебе полностью! Сейчас приготовят все необходимые документы и визу.
Пауза.
— И соберись с духом. Думай о том, что у тебя нет другого выхода. Только ее смерть поможет Герману выйти из этих стен тайны, и вернуться в прежнюю жизнь. Я обещаю, ты все вспомнишь. Все! Вот тебе мое слово и моя рука!
И он впервые протянул мне руку для рукопожатия.
Я направился к выходу, но на пороге замялся, мне ужасно хотелось задать один вопрос…
— Учитель, а кто был тот тип в плаще и шляпе. Ну во сне. На ипподроме?
Вопрос был— почему-то! — крайне неприятен для маэстро. И, пожалуй, в другое время он бы не стал на него отвечать. Но меня следовало подкормить истиной…
— …Это очень сильный медиум, некто Павел Кур-носов, который сошел с ума лет пятнадцать тому назад. У него раздвоение личности — он вообразил себя, ни много, ни мало, античным богом Гипносом, повелителем снов. Врачи держат его в психушке, хотя он совершенно безобиден. Они, разумеется, не верят больному, но я-то знаю правду: ночью, во время сна, его сознание просыпается от дневной спячки, и он действительно видит огромное количество чужих снов и способен целенаправленно перемещаться в этом хаосе. Днем он уже ничего не помнит, превращается в безобидное животное с полуоткрытым ртом… чаще всего ему снится ипподром, лошади, скачки, бега, заезды… Ведь до того, как сойти с ума, он был заядлым игроком, и очень успешно играл в тотализатор. Вот почему мы искали во сне ипподром. Он нашел сон Марса, которому снилась Гepca и указал тебе путь в дом врага… Но ступай! Тебе нужно хотя бы малость передохнуть. Я медлил.
— Я не маг, я всего лишь плохой ученик, — пробормотал я в слабой попытке отказа от столь страшного поручения.
— Я понимаю твое отвращение к убийству, Герман. Не бойся, тебе не придется ничего делать. Я буду с тобой! Тебе нужно будет всего лишь узнать ее. Узнать и только. Остальное предоставь мне… Мы с тобой теперь одно целое — змея с двумя головами. Ха.!
Он рассмеялся, но я видел, что смех его слишком нервозен, чтобы быть искренним.
— Ступай!
И генерал подписал мне пропуск — 21.15, — который я вручил при выходе из кабинета офицеру безопасности.
Глава 10
Ура! Я в Хельсинки. — Я покупаю билет на морской лайнер. Если бы знать, чем это кончится! — Тайны Герсы. — Жук будит сомнамбулу. — Катастрофа.
Выпив куриное яйцо, я тут же мгновенно заснула беспробудным сном. Никогда в жизни я еще не спала так крепко. Позади остались три кошмарных ночи в морской воде. После отказа часов, я не могла следить за временем и все же, думаю, провела в воде не меньше 20 часов! Я провалилась в сон, как в колыбель. И так проспала — мертвецки — почти целые сутки… Меня можно было взять голыми руками. Но ни одна душа не заглянула в курятник взять охапку сена или поискать в соломе свежие яйца.
Я проснулась от того, что кто-то щекотал мой нос соломинкой: аапх-чи! Я тут же в испуге привстала на локтях… никого… это я сама угодила Ноздрями в солому. Где я? Ах, да — на сеновале в курятнике. Ты в Финляндии, Лиза! Ты сделала это!
Сквозь чердачное оконце виден ранний-ранний рассвет белой ночи. Оконце сочится свежим холодком утра. Дюжина куриц, сидевших на насесте, от моих движений тоже проснулась и, тревожно бормоча под нос, следила за человеком сонными кругляшками птичьих глазков. Да, когда я очнулась, с шестка взлетела темная птица и вылетела в окошко. Кажется, ворона или галка.
Я так счастлива, что готова расцеловать всех носатых пеструшек. А вот и первые подарки желанной свободы: свежие яйца в соломенной ямке. Я выпила три штуки и испытала тоску по обыкновенной соли, хлебу и воде. Прислушалась — снаружи стоит сырая тишина нависшей капели. Огляделась — я лежала наверху сеновала, куда вела самодельная лестница из широких ступеней сосны, В беспамятстве я сбросила гидрокостюм с ластами прямо у ступеней лестницы, и резина лежит открыто, на дощатом полу курятника. А заснула в шерстяном трико, которое согревало прохладной ночью. Я была вся с ног до головы облеплена травяной трухой, куриными перышками и даже малость птичьим пометом. В таком виде выходить наружу, конечно, нельзя.
Стараясь не пугать кур и не скрипеть ступенями, я спустилась вниз, — поискать укрытие для резиновой кожи и спрятала гидрокостюм с ластами в уемистый ларь с садовым инструментом, на самое дно, и как могла, прикрыла свою шпионскую униформу вилами и парой лопат. Заталкивая милую ящерку — спасибо, ты спасла мою жизнь! — я поискала шикарный кортик, и вспомнила, что утопила оружие в воде, когда пыталась унять уколами лезвия жуткие судороги.
Внизу, в уютном загончике, обнаружилась пара молоденьких козочек, которые, увидев меня, с топотом шарахнулись в дальний угол: тсс! дурочки, вас никто не обидит.
Осторожно выхожу наружу.
Молочный рассвет. С моря наползает Легкий туман. Холодно и свежо. Кожа чувствует ветер.
Я нахожусь в дальнем углу одинокого деревенского хутора, стоящего недалеко от морского берега, среди низкорослых сосен. На море волнение! Далекие волны с шумом набегают на песчаную полосу. Там гнев и пена. Грай гальки. На Балтике гуляет пара баллов. А здесь — тишина и порядок. Вот колышек в земле, к нему вчера была привязана корова в леопардовых пятнах… Финский домик вдали спит. Он выкрашен аккуратной цыплячьей краской и сверкает как брусок сливочного масла. Амбар, хозяйственные постройки, гараж, ангар для моторной лодки, белье на веревках, рыбацкая сеть на стойках — все говорит о трудолюбии хозяина. Я мысленно оглядываюсь назад, на свою несчастную родину, измученную ненастьями времени. Там всегда штормит. Бог мой, русские бедны и ожесточены, у них ничего не получается. Там труд — повинность, а здесь? Здесь травка не выщипана голодной скотиной, а нежна, пляж не загажен коровьими лужами, яйца покойны и полны желтка, леса желтороты… ммда. Работа — бог финского человека. Но… стоп, Лиза! —финны выдают беженцев.
Уноси ноги, пока жива!
Я крадусь к утрамбованной площадке, на которой сушится белье. Я вижу там — среди наволочек и простыней с полотенцами — застираные до бела джинсовые шорты, черную маечку «Адидас». Поспешно переодеваюсь. Майка великовата, но зато шорты в самый раз! Кажется, впервые в жизни я совершаю кражу… Не льсти себе, Лизок, сколько жратвы ты сперла в детдоме! Правда, еда не считается кражей.
Но утром пропажу заметят. Как быть?
Я имитирую срыв белья ветром и, развязав тугой узел, бросаю бельевую веревку на землю. Ветерок сразу подхватывает подарок и забрасывает наволочки и простыни на кусты вереска. Одно полотенце я тоже прихватываю с собой.
Вернувшись в курятник — отличная вылазка! — я тщательно прячу в соломе свой шерстяной костюм. Разумеется, хозяева все найдут, но не в первый день, а я уже буду далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Пауза.
— И соберись с духом. Думай о том, что у тебя нет другого выхода. Только ее смерть поможет Герману выйти из этих стен тайны, и вернуться в прежнюю жизнь. Я обещаю, ты все вспомнишь. Все! Вот тебе мое слово и моя рука!
И он впервые протянул мне руку для рукопожатия.
Я направился к выходу, но на пороге замялся, мне ужасно хотелось задать один вопрос…
— Учитель, а кто был тот тип в плаще и шляпе. Ну во сне. На ипподроме?
Вопрос был— почему-то! — крайне неприятен для маэстро. И, пожалуй, в другое время он бы не стал на него отвечать. Но меня следовало подкормить истиной…
— …Это очень сильный медиум, некто Павел Кур-носов, который сошел с ума лет пятнадцать тому назад. У него раздвоение личности — он вообразил себя, ни много, ни мало, античным богом Гипносом, повелителем снов. Врачи держат его в психушке, хотя он совершенно безобиден. Они, разумеется, не верят больному, но я-то знаю правду: ночью, во время сна, его сознание просыпается от дневной спячки, и он действительно видит огромное количество чужих снов и способен целенаправленно перемещаться в этом хаосе. Днем он уже ничего не помнит, превращается в безобидное животное с полуоткрытым ртом… чаще всего ему снится ипподром, лошади, скачки, бега, заезды… Ведь до того, как сойти с ума, он был заядлым игроком, и очень успешно играл в тотализатор. Вот почему мы искали во сне ипподром. Он нашел сон Марса, которому снилась Гepca и указал тебе путь в дом врага… Но ступай! Тебе нужно хотя бы малость передохнуть. Я медлил.
— Я не маг, я всего лишь плохой ученик, — пробормотал я в слабой попытке отказа от столь страшного поручения.
— Я понимаю твое отвращение к убийству, Герман. Не бойся, тебе не придется ничего делать. Я буду с тобой! Тебе нужно будет всего лишь узнать ее. Узнать и только. Остальное предоставь мне… Мы с тобой теперь одно целое — змея с двумя головами. Ха.!
Он рассмеялся, но я видел, что смех его слишком нервозен, чтобы быть искренним.
— Ступай!
И генерал подписал мне пропуск — 21.15, — который я вручил при выходе из кабинета офицеру безопасности.
Глава 10
Ура! Я в Хельсинки. — Я покупаю билет на морской лайнер. Если бы знать, чем это кончится! — Тайны Герсы. — Жук будит сомнамбулу. — Катастрофа.
Выпив куриное яйцо, я тут же мгновенно заснула беспробудным сном. Никогда в жизни я еще не спала так крепко. Позади остались три кошмарных ночи в морской воде. После отказа часов, я не могла следить за временем и все же, думаю, провела в воде не меньше 20 часов! Я провалилась в сон, как в колыбель. И так проспала — мертвецки — почти целые сутки… Меня можно было взять голыми руками. Но ни одна душа не заглянула в курятник взять охапку сена или поискать в соломе свежие яйца.
Я проснулась от того, что кто-то щекотал мой нос соломинкой: аапх-чи! Я тут же в испуге привстала на локтях… никого… это я сама угодила Ноздрями в солому. Где я? Ах, да — на сеновале в курятнике. Ты в Финляндии, Лиза! Ты сделала это!
Сквозь чердачное оконце виден ранний-ранний рассвет белой ночи. Оконце сочится свежим холодком утра. Дюжина куриц, сидевших на насесте, от моих движений тоже проснулась и, тревожно бормоча под нос, следила за человеком сонными кругляшками птичьих глазков. Да, когда я очнулась, с шестка взлетела темная птица и вылетела в окошко. Кажется, ворона или галка.
Я так счастлива, что готова расцеловать всех носатых пеструшек. А вот и первые подарки желанной свободы: свежие яйца в соломенной ямке. Я выпила три штуки и испытала тоску по обыкновенной соли, хлебу и воде. Прислушалась — снаружи стоит сырая тишина нависшей капели. Огляделась — я лежала наверху сеновала, куда вела самодельная лестница из широких ступеней сосны, В беспамятстве я сбросила гидрокостюм с ластами прямо у ступеней лестницы, и резина лежит открыто, на дощатом полу курятника. А заснула в шерстяном трико, которое согревало прохладной ночью. Я была вся с ног до головы облеплена травяной трухой, куриными перышками и даже малость птичьим пометом. В таком виде выходить наружу, конечно, нельзя.
Стараясь не пугать кур и не скрипеть ступенями, я спустилась вниз, — поискать укрытие для резиновой кожи и спрятала гидрокостюм с ластами в уемистый ларь с садовым инструментом, на самое дно, и как могла, прикрыла свою шпионскую униформу вилами и парой лопат. Заталкивая милую ящерку — спасибо, ты спасла мою жизнь! — я поискала шикарный кортик, и вспомнила, что утопила оружие в воде, когда пыталась унять уколами лезвия жуткие судороги.
Внизу, в уютном загончике, обнаружилась пара молоденьких козочек, которые, увидев меня, с топотом шарахнулись в дальний угол: тсс! дурочки, вас никто не обидит.
Осторожно выхожу наружу.
Молочный рассвет. С моря наползает Легкий туман. Холодно и свежо. Кожа чувствует ветер.
Я нахожусь в дальнем углу одинокого деревенского хутора, стоящего недалеко от морского берега, среди низкорослых сосен. На море волнение! Далекие волны с шумом набегают на песчаную полосу. Там гнев и пена. Грай гальки. На Балтике гуляет пара баллов. А здесь — тишина и порядок. Вот колышек в земле, к нему вчера была привязана корова в леопардовых пятнах… Финский домик вдали спит. Он выкрашен аккуратной цыплячьей краской и сверкает как брусок сливочного масла. Амбар, хозяйственные постройки, гараж, ангар для моторной лодки, белье на веревках, рыбацкая сеть на стойках — все говорит о трудолюбии хозяина. Я мысленно оглядываюсь назад, на свою несчастную родину, измученную ненастьями времени. Там всегда штормит. Бог мой, русские бедны и ожесточены, у них ничего не получается. Там труд — повинность, а здесь? Здесь травка не выщипана голодной скотиной, а нежна, пляж не загажен коровьими лужами, яйца покойны и полны желтка, леса желтороты… ммда. Работа — бог финского человека. Но… стоп, Лиза! —финны выдают беженцев.
Уноси ноги, пока жива!
Я крадусь к утрамбованной площадке, на которой сушится белье. Я вижу там — среди наволочек и простыней с полотенцами — застираные до бела джинсовые шорты, черную маечку «Адидас». Поспешно переодеваюсь. Майка великовата, но зато шорты в самый раз! Кажется, впервые в жизни я совершаю кражу… Не льсти себе, Лизок, сколько жратвы ты сперла в детдоме! Правда, еда не считается кражей.
Но утром пропажу заметят. Как быть?
Я имитирую срыв белья ветром и, развязав тугой узел, бросаю бельевую веревку на землю. Ветерок сразу подхватывает подарок и забрасывает наволочки и простыни на кусты вереска. Одно полотенце я тоже прихватываю с собой.
Вернувшись в курятник — отличная вылазка! — я тщательно прячу в соломе свой шерстяной костюм. Разумеется, хозяева все найдут, но не в первый день, а я уже буду далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166