Я охвачена страхом, я прячусь под круглым мраморным столиком на змеиной ножке, который накрыт просторной скатертью с витыми золотыми шнурами бахромы. В комнату входит черный в белом бурнусе. В его черных руках сверкает шприц. Он крадется. Я хорошо вижу его лаковые черные ботинки на леопардовой шкуре в круглом крапе, которая брошена на паркетный пол. Черный ступает на цыпочках. Тут обычно сон обрывался: вбегала черная остроухая собака в золотом ошейнике и лаем выдавала мое укрытие под завесой.
Не так было сегодня.
Вдруг сон продолжился.
Только собаки в нем больше не было.
Отчетливо и ясно я вижу как открывается дверь, и вслед за черным слугой в мою комнату… это моя, моя комната! — входит молодая, красивая, жуткая женщина с вороными волосами, такой густоты, словно на ее голове сидит птица, прикрывая крыльями голову. Я никогда прежде не видела женщин с черными волосами и замираю в своем убежище. На руках незнакомка осторожно несет меня! Точно такую же как я маленькую девочку, в моем любимом голубом платьице с атласным воротничком, в моих полосатых гольфах. Только лицо не мое. Девочка спит. Шафранный свет заливает ее пухлые щечки и реснички на кромках век. Мне страшно, я боюсь выдать себя, мне хочется плакать, позвать свою мамочку с красивыми белыми волосами до плеч. Но я вижу, что ручка у девочки забинтована и пугаюсь еще сильней. Слуга делает знак, и хищная незнакомка, наклонившись над моей кроваткой, кладет туда, где сплю только я одна, эту уродину в моем платьице. Но там же мое, мое место! Хочу я крикнуть, и начинаю тихонько плакать от страха и непонимания того, что вижу: мое место занято. Там спит чужая девочка! А где же теперь буду спать я? Я плачу все громче, громче и…
… и просыпаюсь. Мое лицо в слезах. Почти минуту я не могу сообразить где я. Ах да! Это же военная база. Ты на самой границе. Ты убегаешь в Финляндию, Лизок. Вплавь. Через морскую границу. Я расстегиваю до пояса гидрокостюм. Протираю от соли лицо ватным тампоном, который мочу драгоценной влагой из патрона с пресной водой.
Об увиденном воспоминании стараюсь не думать. Его смысл слишком ясен — тебя подменили, Лизочек…
Нехотя съедаю кусок шоколада.
Я потеряла за шесть часов марафона несколько килограммов веса. И все же совершенно нет аппетита. Я буквально заставляю себя есть горьковатую плитку в крупных панцирных клетках в нарывах белого миндаля.
На часах шесть часов тридцать минут.
За окном слышен рев сторожевых катеров. Я оглядываю острым взглядом базу и размышляю: — ага, катера выходят в море на дневное патрулирование. Один, два, три, четыре, пять… пять катеров. Их выход совпадает с началом светового дня и концом работы прожекторов. А Первый прожектор включают с наступлением ночи, около ГГ часов, значит выплывать с базы надо до возвращения катеров дневной вахты и до начала работы последнего, Пятого прожектора… примерно в девять часов вечера, чтобы успеть отплыть за два часа на достаточное расстояние от гада, на самую кромку светового залпа. Судя по всему — это последний прожектор. Дальше — Финляндия.
От рева пограничных катеров мое убежище содрогается, как карточный домик. Я на военной базе! Кому в голову придет искать здесь нарушителя границы?!
Утро наполняется солнцем.
Я снова опускаюсь посидеть на кровать и опять впадаю в забытье. Только во сне я расплакалась.
Меня разбудил тихий вкрадчивый звук… кап, кап, кап… Где-то протекал кран! Смотрю на часы! Три часа дня! Я проспала девять часов как убитая, сидя на голой кровати, прислонившись спиной к стенке с револьвером между колен в руках.
На этот раз мне ничего не снилось.
Испуганный взгляд в окно — у причала всего один катер, тот самый ночной зверь, что чуть не размазал меня об стенку причала. База пуста. Только виден в солнечном мареве одинокий силуэт автоматчика на сторожевой вышке.
Стоит разгар жаркого тихого дня.
Неужели штиль?!
Кидаюсь к другому окну — нет! на море прежний бриз. Блаженное колыхание воды до самого горизонта, в редких проплешинах солнечной глади.
Дуракам везет.
Но где капает вода? .
Я заглядываю за железный сейф ростом со шкаф и обнаруживаю утлый умывальник, заплеваный пятачок раковины с медным краником, из которого сонно сочится драгоценная нитка белого жемчуга. Вода! Я открываю кран и набиваю рот доотвала холодной водой! Кайф! Мне хочется протереть тело от пота полотенцем, которое забыто болтается на гвозде в стене. Оно захватано грязными лапами, но я отмываю его под пресной струей и … и делаю непоправимую ошибку. Я вылезаю из резиновой кожи. Отматываю с пояса заветную книжку сказок Перро, с письмом отца, с кредитными карточками и паспортом между страниц. Складываю все барахло уютной грудой на ложе и лезу нагишом к медному рыльцу с чистой водой.
Я заметила его в осколок зеркала, пришпандоренный изолентой к стене над умывальником. И испуганно оглянулась. Мамочка!
На пороге стоял здоровенный бритоголовый верзила в тельняшке и брюках цвета хаки. Он неслышно прокрался по лестнице вверх, и уже пару минут любовался моей задницей, покачивая в руке дубинку. Я не сразу поняла, что это электрошоковая дубинка.
Мой револьвер погребен под кучей одежды.
Все мое оружие — вафельное полотенце.
— Тю… тю… тю… — присвистнул детина, прикладывая палец к губам; — тссс… тихо…
Я увидела круглые глаза самца, уже задернутые поволокой похоти и, дрогнув манюркой, поняла — гад будет насиловать жестоко, кроваво, долго, мучительно, страстно, страшно и убьет уже на закуску, чтобы надругаться над мертвой бабой, словить кайф от агонии.
Кто я такая, он даже не стал вникать, хотя ласты лежали сверху.
Главное он просек — я скрываюсь, я одна, я беззащитна.
Вот почему он все время молчал, пока мы убивали друг друга. Он не хотел ни с кем делиться поживой, как лев-людоед. «Сам слопаю печень, пороюсь мордой в паху, откушаю сисек».
Я тоже молчала.
Вобщем, мы не сказали ни слова.
Он уже демонстративно содрал тельняшку, обнажая могучий торс воина, удавы мускулатуры, когда я нанесла первый удар кованой пяткой — волчок — ногой в живот, в грудь и в голову. Последним ударом я выбила глаз, или во всяком случае вбила его в мозг, под козырек звериного черепа.
Он дрогнул, но не издал ни звука и в свою очередь нанес мне сокрушительный удар дубиной. Он метил в голову, но я ушла в сторону, как Брюс Ли, и закрылась локтем, одновременно целя правой рукой, костяшкой у основания ладони, как положено по законам кунг-фу, в лоб врага, чтобы брызнула кровь из ушей.
Но электрический удар смял мою оборону и выбил из головы последние мысли.
Я потеряла сознание.
Он промочил свой глаз водой. Затем уложил меня на стул в позе потребления женского мяса с торца и заголил сумасшедшее долбило, считая, что я не способна оказать сопротивление, что я матрас с розовой дыркой и только, поганец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Не так было сегодня.
Вдруг сон продолжился.
Только собаки в нем больше не было.
Отчетливо и ясно я вижу как открывается дверь, и вслед за черным слугой в мою комнату… это моя, моя комната! — входит молодая, красивая, жуткая женщина с вороными волосами, такой густоты, словно на ее голове сидит птица, прикрывая крыльями голову. Я никогда прежде не видела женщин с черными волосами и замираю в своем убежище. На руках незнакомка осторожно несет меня! Точно такую же как я маленькую девочку, в моем любимом голубом платьице с атласным воротничком, в моих полосатых гольфах. Только лицо не мое. Девочка спит. Шафранный свет заливает ее пухлые щечки и реснички на кромках век. Мне страшно, я боюсь выдать себя, мне хочется плакать, позвать свою мамочку с красивыми белыми волосами до плеч. Но я вижу, что ручка у девочки забинтована и пугаюсь еще сильней. Слуга делает знак, и хищная незнакомка, наклонившись над моей кроваткой, кладет туда, где сплю только я одна, эту уродину в моем платьице. Но там же мое, мое место! Хочу я крикнуть, и начинаю тихонько плакать от страха и непонимания того, что вижу: мое место занято. Там спит чужая девочка! А где же теперь буду спать я? Я плачу все громче, громче и…
… и просыпаюсь. Мое лицо в слезах. Почти минуту я не могу сообразить где я. Ах да! Это же военная база. Ты на самой границе. Ты убегаешь в Финляндию, Лизок. Вплавь. Через морскую границу. Я расстегиваю до пояса гидрокостюм. Протираю от соли лицо ватным тампоном, который мочу драгоценной влагой из патрона с пресной водой.
Об увиденном воспоминании стараюсь не думать. Его смысл слишком ясен — тебя подменили, Лизочек…
Нехотя съедаю кусок шоколада.
Я потеряла за шесть часов марафона несколько килограммов веса. И все же совершенно нет аппетита. Я буквально заставляю себя есть горьковатую плитку в крупных панцирных клетках в нарывах белого миндаля.
На часах шесть часов тридцать минут.
За окном слышен рев сторожевых катеров. Я оглядываю острым взглядом базу и размышляю: — ага, катера выходят в море на дневное патрулирование. Один, два, три, четыре, пять… пять катеров. Их выход совпадает с началом светового дня и концом работы прожекторов. А Первый прожектор включают с наступлением ночи, около ГГ часов, значит выплывать с базы надо до возвращения катеров дневной вахты и до начала работы последнего, Пятого прожектора… примерно в девять часов вечера, чтобы успеть отплыть за два часа на достаточное расстояние от гада, на самую кромку светового залпа. Судя по всему — это последний прожектор. Дальше — Финляндия.
От рева пограничных катеров мое убежище содрогается, как карточный домик. Я на военной базе! Кому в голову придет искать здесь нарушителя границы?!
Утро наполняется солнцем.
Я снова опускаюсь посидеть на кровать и опять впадаю в забытье. Только во сне я расплакалась.
Меня разбудил тихий вкрадчивый звук… кап, кап, кап… Где-то протекал кран! Смотрю на часы! Три часа дня! Я проспала девять часов как убитая, сидя на голой кровати, прислонившись спиной к стенке с револьвером между колен в руках.
На этот раз мне ничего не снилось.
Испуганный взгляд в окно — у причала всего один катер, тот самый ночной зверь, что чуть не размазал меня об стенку причала. База пуста. Только виден в солнечном мареве одинокий силуэт автоматчика на сторожевой вышке.
Стоит разгар жаркого тихого дня.
Неужели штиль?!
Кидаюсь к другому окну — нет! на море прежний бриз. Блаженное колыхание воды до самого горизонта, в редких проплешинах солнечной глади.
Дуракам везет.
Но где капает вода? .
Я заглядываю за железный сейф ростом со шкаф и обнаруживаю утлый умывальник, заплеваный пятачок раковины с медным краником, из которого сонно сочится драгоценная нитка белого жемчуга. Вода! Я открываю кран и набиваю рот доотвала холодной водой! Кайф! Мне хочется протереть тело от пота полотенцем, которое забыто болтается на гвозде в стене. Оно захватано грязными лапами, но я отмываю его под пресной струей и … и делаю непоправимую ошибку. Я вылезаю из резиновой кожи. Отматываю с пояса заветную книжку сказок Перро, с письмом отца, с кредитными карточками и паспортом между страниц. Складываю все барахло уютной грудой на ложе и лезу нагишом к медному рыльцу с чистой водой.
Я заметила его в осколок зеркала, пришпандоренный изолентой к стене над умывальником. И испуганно оглянулась. Мамочка!
На пороге стоял здоровенный бритоголовый верзила в тельняшке и брюках цвета хаки. Он неслышно прокрался по лестнице вверх, и уже пару минут любовался моей задницей, покачивая в руке дубинку. Я не сразу поняла, что это электрошоковая дубинка.
Мой револьвер погребен под кучей одежды.
Все мое оружие — вафельное полотенце.
— Тю… тю… тю… — присвистнул детина, прикладывая палец к губам; — тссс… тихо…
Я увидела круглые глаза самца, уже задернутые поволокой похоти и, дрогнув манюркой, поняла — гад будет насиловать жестоко, кроваво, долго, мучительно, страстно, страшно и убьет уже на закуску, чтобы надругаться над мертвой бабой, словить кайф от агонии.
Кто я такая, он даже не стал вникать, хотя ласты лежали сверху.
Главное он просек — я скрываюсь, я одна, я беззащитна.
Вот почему он все время молчал, пока мы убивали друг друга. Он не хотел ни с кем делиться поживой, как лев-людоед. «Сам слопаю печень, пороюсь мордой в паху, откушаю сисек».
Я тоже молчала.
Вобщем, мы не сказали ни слова.
Он уже демонстративно содрал тельняшку, обнажая могучий торс воина, удавы мускулатуры, когда я нанесла первый удар кованой пяткой — волчок — ногой в живот, в грудь и в голову. Последним ударом я выбила глаз, или во всяком случае вбила его в мозг, под козырек звериного черепа.
Он дрогнул, но не издал ни звука и в свою очередь нанес мне сокрушительный удар дубиной. Он метил в голову, но я ушла в сторону, как Брюс Ли, и закрылась локтем, одновременно целя правой рукой, костяшкой у основания ладони, как положено по законам кунг-фу, в лоб врага, чтобы брызнула кровь из ушей.
Но электрический удар смял мою оборону и выбил из головы последние мысли.
Я потеряла сознание.
Он промочил свой глаз водой. Затем уложил меня на стул в позе потребления женского мяса с торца и заголил сумасшедшее долбило, считая, что я не способна оказать сопротивление, что я матрас с розовой дыркой и только, поганец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166