» — снова спросила Герса. Та, что отмеривала жребий — Лахосис — ответила: «Ей осталось совсем немного, хватит птице перелететь с одной ветки на другую».
Но Гера, которая слышала весь разговор, перебила мойру: «Боги бессмертны, — сказала она, — а вы мойры все дочери Зевса и вам подвластна только жизнь простых смертных, но не бессмертных богов».
— Это правда? — спросила Герса.
— Нет, — ответили хором все три мойры: — мы не дочери Зевса, мы — дети великой богини Необходимости — Ананке, — даже боги не спорят с ней, потому что она сама могучая судьба, повелительница последней черты.
— Это, наверное, я! — сказала Герса и дала повелительный знак самой младшей и самой ужасной из трех: — Антропос — режь.
И мойра перерезала нить бессмертной Геры и та сразу околела, как околевает лесной хищный зверь, кусая землю, дергая лапами, и высовывая язык между зубов наружу. Волк сдох, и ангел-хранитель вытащил из холки зверя свое копье…. Так Герса победила Геру.
Узнав о том, что неотвратимой, неодолимой, ужасной Гepce подчиняются сами мойры, боги окончательно поняли, что в одиночку им никогда не занять место Зевса, и каждый решил про себя заручиться помощью Гёрсы и склонить неземное существо на свою сторону. И боги встрепенулись в Египте: вепрь снова стал Аресом, богом войны, ворон — Аполлоном, рыба — Афиной, дельфин — Посейдоном, богом морских глубин, а Эрот так и остался золотым колечком на лапке ибиса, в которого превратился ты сам, Гермес. Ты единственным— из богов не стал менять свой облик в далеком Египте и первым — птицей — примчал к Гepce, предложив себя в союзники против бога войны, непобедимого Ареса.
Герса не успела ответить, как мальчишка Эрот спрыгнул с ноги Гермеса на землю и тоже храбро предложил себя в союзники против Ареса, чем рассмешил ужасную Герсу.
— Я согласна, — ответила Герса.
Только она успела дать слово, как третьим появился Арес.
— Ты опоздал, — сказал ему Гермес, — готовься к смерти.
При свете звезд — а дело было ночью — Арес вынул свой страшный меч и разрубил Гермеса пополам. Бог войны ничего не боялся: ведь его бессмертие подкреплялось пророчеством оракула о том, что Ареса не убьют ни люди, ни боги. И поэтому он не боялся Герсы. Но истребительница Олимпа не стала вступать с ним в бой, а вытащила из своей сумки из овечей кожи, с которой никогда не расставалась, — роковое зеркало и, отступив от ударов меча, заслонилась своим зеркалом, словно щитом воина.
И снова зеркало показало свою магическую природу: с каждым ударом от него откалывались отражения Ареса и вскоре бог войны был плотно окружен сотней своих подобий и каждый из них, как две капли воды был похож на Ареса, и каждый был так же вооружен заветным мечом, и так же взмахивал и ударял лезвием. Тысячи зеркальных ударов обрушилось на Ареса, и тот замертво рухнул на землю. Теперь он был не сильней мертвой мыши…
— Вспомнил! — перебил я рассказчика, — кот прыгнул на мышку и сожрал Людоеда.
— О чем ты, Гермес? Какая мышь?
Я смешался не зная, как объяснить свое поведение, водка сделала свое черное дело — я был пьян и язык отказывался произносить слова.
— Продолжай, — махнул я безвольной рукой.
— Когда душа Ареса, как и тень Зевса, и Геры, и Афродиты не явилась в подземное царство, в Тартаре воцарилась глубокая тишина — все мертвые замолчали, понимая со страхом, что теперь и после смерти им не будет пощады…
— А что было со мной? — потребовал я.
— Гермес, ты всегда был эгоистом, — усмехнулся Гип-нос, — Так вот, ты остался лежать на песке. Тело, разрубленное на две половинки. Ты был мертв, а Эрот, играя золотой сандалией, которую снял с твоей неподвижной ноги, ждал своей участи.
Герса ласково отняла у божка его опасный лук и колчан с любовными стрелами и сказала, что отныне первой любовью станет любовь к богу, суть которой в том, что она всегда бестелесна, и что уже никогда Бог не будет делить ложе со смертным, потому что это противно его природе.
Она приказала Эроту охранять твое тело, а сама стала спускаться к Эгейскому морю, готовясь к расправе с теми богами, кто пока уцелел.
Весть о поражении самого бога войны непобедимого Ареса от рук неистребимой чудовищной Герсы заставила каждого из богов принять меры к защите и спасению. Посейдон скрылся в подводном дворце, Афина в пещере на горе Ида во Фригии. Аид с Гефестом прятались в Тартаре среди душ умерших, только лишь Пан открыто пировал с вакханками на склоне Парнаса. Один Аполлон решился было выступить против Герсы, но в последний миг передумал и тоже скрылся, на острове Хиос, куда пригнал с края неба священных коней Гёлиоса. Аполлон выпряг лошадей из колесницы и пустил их пастись на свободе, а в зените прямо над островом, поставил солнце, жар которого мог вынести только он сам — бог света.
И что же? От близости неподвижного солнца Эгейское море стало кипеть и испаряться, a Гepca спокойно плыла по волнам, которые кипели от света.
— Прожектора! — воскликнул я пьяным голосом.
— О чем ты бредишь, Гермес? — удивился рассказчик, — пожуй бутерброд. Я никогда не видел, чтобы ты так быстро хмелел.
— Продолжай, — я виновато развел руками.
— Продолжаю… Гepca плыла через море, а Аполлон метал в нее одну за другой свои стрелы-лучи, но они — впервые! — не могли испепелить жертву и даже попасть в цель. Не обращая внимания на Аполлона, страшная пловчиха все ближе приближалась к заветному острову, подняв над головой в правой руке свою роковую сумку из кожи черной овцы, в которой хранила серп Кроноса, срам оскопленного Зевса лук Эрота и непобедимое зеркало…
— Ты забыл про книжку сказок Перро! — вновь перебил я Гипноса.
— Ты имеешь в виду тот пергамент с неизвестными буквами, который нашли в корзинке младенца? — он не стал со мной спорить.
— Наверное… — промямлил я, понимая всю глупость собственных слов и в тоже время чувствуя их неясную правильность.
— Да, Гермес, пергамент был у нее под рукой, все в той же сумке из шкуры черной овцы, вывернутой наружу… Когда Аполлон выпустил все свои стрелы и стал безоружным, она подплыла к самому берегу и открыто вышла на землю Хиоса. И тут Аполлон перепугался. Потеряв голову от страха, он принял облик коня, чтобы затеряться — пятым — среди четырех коней Гёлиоса, что паслись на свободе.
— Седой жеребец-альбинос с прямым фаллосом…
— Наконец-то ты вспомнил, Гермес! — оживился Гип-нос, — Да, белокипенной масти… но кони Гелиоса были так солнечны, что на их фоне белый жеребец-Аполлон казался черным. И Гepca легко разгадала обман, она достала из сумки лук Эрота и послала в коня любовную стрелу и поразила ею грудь Аполлона. Захваченный страстью бог устремился к ней, словно к кобыле, и когда он встал на дыбы, вскинув передние копыта вверх, чтобы покрыть Гepcy, истребительница богов обратилась к вещим мойрам и спросила у них:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Но Гера, которая слышала весь разговор, перебила мойру: «Боги бессмертны, — сказала она, — а вы мойры все дочери Зевса и вам подвластна только жизнь простых смертных, но не бессмертных богов».
— Это правда? — спросила Герса.
— Нет, — ответили хором все три мойры: — мы не дочери Зевса, мы — дети великой богини Необходимости — Ананке, — даже боги не спорят с ней, потому что она сама могучая судьба, повелительница последней черты.
— Это, наверное, я! — сказала Герса и дала повелительный знак самой младшей и самой ужасной из трех: — Антропос — режь.
И мойра перерезала нить бессмертной Геры и та сразу околела, как околевает лесной хищный зверь, кусая землю, дергая лапами, и высовывая язык между зубов наружу. Волк сдох, и ангел-хранитель вытащил из холки зверя свое копье…. Так Герса победила Геру.
Узнав о том, что неотвратимой, неодолимой, ужасной Гepce подчиняются сами мойры, боги окончательно поняли, что в одиночку им никогда не занять место Зевса, и каждый решил про себя заручиться помощью Гёрсы и склонить неземное существо на свою сторону. И боги встрепенулись в Египте: вепрь снова стал Аресом, богом войны, ворон — Аполлоном, рыба — Афиной, дельфин — Посейдоном, богом морских глубин, а Эрот так и остался золотым колечком на лапке ибиса, в которого превратился ты сам, Гермес. Ты единственным— из богов не стал менять свой облик в далеком Египте и первым — птицей — примчал к Гepce, предложив себя в союзники против бога войны, непобедимого Ареса.
Герса не успела ответить, как мальчишка Эрот спрыгнул с ноги Гермеса на землю и тоже храбро предложил себя в союзники против Ареса, чем рассмешил ужасную Герсу.
— Я согласна, — ответила Герса.
Только она успела дать слово, как третьим появился Арес.
— Ты опоздал, — сказал ему Гермес, — готовься к смерти.
При свете звезд — а дело было ночью — Арес вынул свой страшный меч и разрубил Гермеса пополам. Бог войны ничего не боялся: ведь его бессмертие подкреплялось пророчеством оракула о том, что Ареса не убьют ни люди, ни боги. И поэтому он не боялся Герсы. Но истребительница Олимпа не стала вступать с ним в бой, а вытащила из своей сумки из овечей кожи, с которой никогда не расставалась, — роковое зеркало и, отступив от ударов меча, заслонилась своим зеркалом, словно щитом воина.
И снова зеркало показало свою магическую природу: с каждым ударом от него откалывались отражения Ареса и вскоре бог войны был плотно окружен сотней своих подобий и каждый из них, как две капли воды был похож на Ареса, и каждый был так же вооружен заветным мечом, и так же взмахивал и ударял лезвием. Тысячи зеркальных ударов обрушилось на Ареса, и тот замертво рухнул на землю. Теперь он был не сильней мертвой мыши…
— Вспомнил! — перебил я рассказчика, — кот прыгнул на мышку и сожрал Людоеда.
— О чем ты, Гермес? Какая мышь?
Я смешался не зная, как объяснить свое поведение, водка сделала свое черное дело — я был пьян и язык отказывался произносить слова.
— Продолжай, — махнул я безвольной рукой.
— Когда душа Ареса, как и тень Зевса, и Геры, и Афродиты не явилась в подземное царство, в Тартаре воцарилась глубокая тишина — все мертвые замолчали, понимая со страхом, что теперь и после смерти им не будет пощады…
— А что было со мной? — потребовал я.
— Гермес, ты всегда был эгоистом, — усмехнулся Гип-нос, — Так вот, ты остался лежать на песке. Тело, разрубленное на две половинки. Ты был мертв, а Эрот, играя золотой сандалией, которую снял с твоей неподвижной ноги, ждал своей участи.
Герса ласково отняла у божка его опасный лук и колчан с любовными стрелами и сказала, что отныне первой любовью станет любовь к богу, суть которой в том, что она всегда бестелесна, и что уже никогда Бог не будет делить ложе со смертным, потому что это противно его природе.
Она приказала Эроту охранять твое тело, а сама стала спускаться к Эгейскому морю, готовясь к расправе с теми богами, кто пока уцелел.
Весть о поражении самого бога войны непобедимого Ареса от рук неистребимой чудовищной Герсы заставила каждого из богов принять меры к защите и спасению. Посейдон скрылся в подводном дворце, Афина в пещере на горе Ида во Фригии. Аид с Гефестом прятались в Тартаре среди душ умерших, только лишь Пан открыто пировал с вакханками на склоне Парнаса. Один Аполлон решился было выступить против Герсы, но в последний миг передумал и тоже скрылся, на острове Хиос, куда пригнал с края неба священных коней Гёлиоса. Аполлон выпряг лошадей из колесницы и пустил их пастись на свободе, а в зените прямо над островом, поставил солнце, жар которого мог вынести только он сам — бог света.
И что же? От близости неподвижного солнца Эгейское море стало кипеть и испаряться, a Гepca спокойно плыла по волнам, которые кипели от света.
— Прожектора! — воскликнул я пьяным голосом.
— О чем ты бредишь, Гермес? — удивился рассказчик, — пожуй бутерброд. Я никогда не видел, чтобы ты так быстро хмелел.
— Продолжай, — я виновато развел руками.
— Продолжаю… Гepca плыла через море, а Аполлон метал в нее одну за другой свои стрелы-лучи, но они — впервые! — не могли испепелить жертву и даже попасть в цель. Не обращая внимания на Аполлона, страшная пловчиха все ближе приближалась к заветному острову, подняв над головой в правой руке свою роковую сумку из кожи черной овцы, в которой хранила серп Кроноса, срам оскопленного Зевса лук Эрота и непобедимое зеркало…
— Ты забыл про книжку сказок Перро! — вновь перебил я Гипноса.
— Ты имеешь в виду тот пергамент с неизвестными буквами, который нашли в корзинке младенца? — он не стал со мной спорить.
— Наверное… — промямлил я, понимая всю глупость собственных слов и в тоже время чувствуя их неясную правильность.
— Да, Гермес, пергамент был у нее под рукой, все в той же сумке из шкуры черной овцы, вывернутой наружу… Когда Аполлон выпустил все свои стрелы и стал безоружным, она подплыла к самому берегу и открыто вышла на землю Хиоса. И тут Аполлон перепугался. Потеряв голову от страха, он принял облик коня, чтобы затеряться — пятым — среди четырех коней Гёлиоса, что паслись на свободе.
— Седой жеребец-альбинос с прямым фаллосом…
— Наконец-то ты вспомнил, Гермес! — оживился Гип-нос, — Да, белокипенной масти… но кони Гелиоса были так солнечны, что на их фоне белый жеребец-Аполлон казался черным. И Гepca легко разгадала обман, она достала из сумки лук Эрота и послала в коня любовную стрелу и поразила ею грудь Аполлона. Захваченный страстью бог устремился к ней, словно к кобыле, и когда он встал на дыбы, вскинув передние копыта вверх, чтобы покрыть Гepcy, истребительница богов обратилась к вещим мойрам и спросила у них:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166