— проверяю в последний раз то, что беру с собой. Вот они, мои наивные амулеты: спасательная книжка сказок Перро, примотанная скотчем к животу, в ней спрятано письмо отца, как раз перед той страницей, где темнеет гравюра с изображением Крестной, вычищающей тыкву от мякоти под присмотром свечи в руках Золушки… флакончик духов в шелковом мешочке спрятан в потайной карман гидрокостюма, поближе к золотому дружку… круглое зеркальце в обложке из кожи втискиваю в ножны на костюме, поближе к морскому кортику… а вот с сумочкой Фелицаты придется расстаться. Я укладываю на шелковое дно увесистый камень, чтобы она не могла всплыть на радость моим врагам и указать мой след на воде.
Заполняю гильзы на поясе пресной водой. Проверяю батарейки подогрева. Паспорт! Кредитные карты! Ласты.
Очки для защиты глаз от воды… Съедаю через силу две плитки шоколада. Третью — прячу в нагрудный карман на резиновой коже. Кгла против судорог. Все на месте!
Солнечный шар вот-вот коснется линии горизонта. Пора!
Раздеваюсь донага. Сердце издает отчаянный стук: смотри, сволочь, на мои сиськи и донце, расшитое золотым узором парчи! Влезаю в грубое одеяние из шерсти под гидрокостюм, в нечто вроде тесного свитера и таких же колючих лосин в обтяжку. Все! Снимаю пистолет с предохранителя и делаю угрожающий жест в сторону дюн: пуля ждет тебя, ушастое рыло!
Я осторожно ступила на резиновое днище. Мою пирогу разом стало разворачивать по оси. Сажусь на дно теплое от солнца и берусь за весла. Плюх. Плюх. Кажется, что никто не видит мое отплытие в бездну, кроме закатного неба, чаек, стеклянного фонаря на гусиной шее старого маяка. Ко сердце не верит обманчивой тишине. Оно отчаянно бьет тревогу: тук, тук, тук.
Я знала кто следит за мной в круглые желтые дырки, что зверь ползет на брюхе, чтобы…
Волк выскочил из дальних кустов дюнного ивняка и кинулся к воде. Нас отделяло порядочное расстояние, и зверь мчался изо всех сил, стремительно пересекая по диагонали широкий плоский пустынный берег. На этот раз я устала бояться. Наоборот душа переполнилась самой жгучей и злобной ярости: давай, давай, жми, гад! Сволочь! Паскуда вонючая! Я методично контролировала каждое движение врага и соизмеряла с логикой точной защиты. Отплыв примерно на сто— сто пятьдесят метров, я быстро сложила весла и легла на дно, подложив локоть левой руки на резиновый бортик, а поверх удобно пристроила правую с наведенным оружием.
Волк явственно видел мою изготовку к стрельбе на поражение цели, я знала — он понимает что такое пули, и все же со всего размашистого разбега вбежал с брызгами в воду и, рыча, поплыл в мою сторону.
Догоняй, помойка!
Море в этом месте подходило к берегу с порядочной глубиной. Недаром именно тут был поставлен маяк, здесь ровную ширь песчаного пляжа разрезал каменистый гребень крутого мыска и лобастым утюгом выползал в залив. Вода тут прохладна и чиста. Зыбь не поднимает песчаную муть. В прозрачной толще хорошо видно, как основание мыска косо уходит на далекое дно. Глаз явственно различает скат из ракушечника с лохмами подводного мха, обломками мидий, бликами перламутра и сутолокой мелкой рыбешки. Словом, от глубины захватывает дух! Но серый черт не боялся утонуть. Волк плыл, уверенно и мощно работая лапами. В приступе ярости я уже не раз хотела нажать на курок, но решила стрелять наверняка. Я боялась лишь одного — что одержимого дьяволом не берут пули.
И вот уже огромная голова волка в двадцати метрах, в пятнадцати, в десяти… уже хорошо видны прижатые черные уши с белесой шерстью внутри, широкий лоб зверя, два седых симметричных пятна над глазами, страшные ноздри над стиснутой пастью. Наши взгляды встречаются. Исполинская голова мировой злобы смотрит на меня с нечеловеческой яростью. Я уже чувствую муторный дух псины над водой. Вижу, как чистая волна начинает ржаветь от смытой с меха человеческой крови.
Но как удивительно тихо он подплывает!
Выстрел!
Есть! В голове зверя, прямо промеж глаз, брызнул из шерсти кровяной фонтанчик. И принялся извиваться дождевым червем в смертельной дырке. Пьяный червяк жиреет на глазах. Вот его хвост уже хлещет по адским глазищам. Зверь дрогнул и погрузился с головой в воду. Но глаз не закрыл. Нырок. Еще нырок. Убийственный червяк расплывается в глубине дымной змеей смерти. Глаза продолжают пылать желтым золотом злобы. Волку стоило адских усилий вынырнуть на поверхность. Всего на один миг. И вот зверь погружается вглубь. Зевая клыками. Кусая умирающей пастью ненавистную воду. И по прежнему не смыкая глаз. Он так и не сомкнул век. Пока не коснулся лапами подводной стены и не покатился еще глубже вниз, на самое дно, вздымая пыль ракушечника, распугивая бестолочь мальков, изливая до капли в голубую глубь венозную волчью кровь. И ни звука, ни взвоя, ни всплеска, словно у смерти на закате заложило уши в воде.
Только тут я наконец разрыдалась.
Через час ритмичной гребли, стараясь не тратить лишних сил, я порядком отплыла от берега, чтобы луч прожектора доставал меня уже на излете своей яркости. Солнце давно ушло за линию горизонта и вокруг сгустились ненадежные сумерки белой балтийский ночи. Дальше темней не будет, наоборот луна наберет блеска и разбавит ночь натиском света. Дальше плыть на лодке в открытое море было опасно — я могла потерять из вида темную полоску низкого берега. Только один раз за этот час я заметила быстрый погранкатер. Но катер шел далеко. Мелькнул вдоль линии горизонта злыми огоньками и пропал из глаз. Я осторожно влезла в скорлупку гидрокостюма. Любой неосторожный жест и резиновая туша перевернется вверх днищем. Застегнув на молнию лягушачью кожу, я разом потеряла то острое чувство жизни, которое дает открытое ветру тело. Теперь я только плавучий снаряд. Торпеда Золушка. Красная Шапочка в резиновой шапочке. Надеваю очки, затягиваю плотней. ремешок на затылке. Нацепила ласты. О, какие у меня большие ноги, мамочка! Кажется можно прыгать, но я медлила, ожидая хоть какого-то знака. Судьба должна сама дать старт. На карту поставлена моя жизнь и так важно начать кошмарный сумасшедший марафонский заплыв в счастливый момент! Вдруг усталая чайка спикировала с темного пара небес не на волны, а на мой утлый кораблик, и уселась на резиновый бортик. Молчание. Птица косит в мою сторону круглым глазком. Она лакомится моей неподвижностью. Ее белый белый цвет — цвет моего лилейного вьюнка. Он шлет мне нежный привет ободрения… Проходит пара минут, прежде чем птица, почистив перья на спинке, расправила крылья, и, подпрыгнув, взлетела, поджимая под уютное брюшко складные лапки в малиновой кожуре. Пора! И перевалилась через борт. Вытащила из ножен на правой икре кортик и пропорола острием тугую резину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166