строчки из детской книжки и странной схожести крыши с сумочкой, которая давно вышла из моды? Для приговора этих мелочей совершенно недостаточно. А если это не она? И дрянь Фелицата — как нарочно! — не успела сказать, кто я?., ты единственная настоящая подлинная… кто? Наследница? И я сама в панике чувств не спросила имя своей мачехи… одним словом, Лиза, у тебя нет ничего, кроме уверенности, что ты дошла до конца изнурительного пути к сверкающей цели, той, что мерцала сквозь мрак, дорожную пыль и проливной дождь.
Но моя уверенность дорогого стоит, она отлита из чистого золота слез!
Я принялась пристально разглядывать вещи вокруг себя, пытаясь заметить признак опасности: распятие дарило белой стене голубоватую тень без малейшей царапины и изъяна, солнечные лучи на паркете были тверды и сухи как солома, а синеватый шар, обнявший колокольчики, не имел ни одной червоточины и ласкал глаз спелостью тихой нежности, палата благоухала светлой радостью открытого сердца… жизнь нельзя было заподозрить ни в какой подлости.
Тут вошел доктор, без всяких пятен и мет, который весело осмотрел меня и нашел, что я совершенно здорова и завтра могу покинуть больницу. Что ж, о'кей, господа! Затем медсестра принесла ответ на мой вопрос: действительно в списке пассажиров значится моя приятельница мадам Фелиц, но о судьбе ее ничего не известно. Она — в списке пропавших без вести.
Тогда я попыталась узнать кто мои товарищи по несчастью в больнице Форе? И нет ли среди них злого бородатого карлика, спросила я как бы в шутку… Нет, ответила Марион, ни карликов, ни великанов среди них нет. Всего с корабля было доставлено пять человек, три женщины и двое мужчин. Кажется, это два члена команды.
Словом, я уже не могла валяться в постели.
Пора уносить ноги!
Я уже знала, что револьвера среди моих вещей нет. Мой золотой дружок лежит где-нибудь на дне Балтийского моря… но со мной есть гораздо большее оружие — это моя невероятная, баснословная удачливость.
Я влезла в свою старую шкуру, которая была выстирана и высушена, наскребла зеленую мелочь для оплаты сэндвича и услуг, оставила деньги на столике, и, помахивая пакетом с заветной книжицей, письмом отца и документами, прямо в больничных тапочках сбежала на свободу.
День был в самом разгаре и наносить смертельный визит не имело смысла, я — царица ночи! Поэтому и пошла не к особняку, а прямо в противоположную сторону, чтобы придти к цели как можно позже. На острове надо кружить, а не шпарить по прямой линии.
На ближайшей бензоколонке я купила себе кроссовки, кепку, очки от солнца и холщевую сумку курортницы и пустилась блаженно петлять по окрестностям. Я взобралась как можно выше по меловому откосу к забытой богом часовне, вокруг которой рос хилый сад со старыми яблонями и одичавшие орхидеи. От панорамы захватывало дух: лобастые меловые скалы, каменистый берег, просторы спокойного моря, небесный купол с пылающим солнцем, на котором стоит мой ангел-хранитель. Потрясающее чувство!
Но мне была нужна ночь. И потемней. Без звезд. Лучше с грозой во все небо, чтобы у змей слезла кожа, и пестрые яйца выпали из зубов на камни!
Я влезла на крышу часовни, где кощунственно загорала, пока солнце не покатилось к закату, и только тогда — через вересковую пустошь — пустилась назад к городку. Странно, но я никак не могла всерьез разозлиться и предъявить собственный гнев, как право на возмездие. Ярость моя была настолько мелка, что я брела босиком по щекотливой траве, срывая пальцами ног случайные маргаритки. На физиономии природы ясно читалось чувство вины перед Гёрсой.
Но я знала, что мне предстоит страшная ночь, что каждой маргаритке, гелиотропу с фиалкой достанет по увесистой капле крови.
Я вошла в безымянный городок с противоположной стороны, наскоро перекусила в бистро, а затем нагрянула в местный магазинчик молодежной одежды. До закрытия оставалось минут пятнадцать, но я устроила такой шмон по полкам и вешалкам в поисках крутого прикида, что хозяин ради меня притормозил финиш. Мне хотелось избавиться от сентиментальных слюней Лизочки и одеться как Гepca! И нагрянуть к мачехе в полном параде дикой злобы. Я купила короткую греческую тунику, затем водрузила на голову восточный тюрбан из роскошной — малина с золотом — пестрой парчи, обулась в римские сандалии с высокой античной шнуровкой, натянула на руки ажурные черные перчатки, расшитые пауками, украсила пальца крупными перстнями из фальшивых рубинов — в тон твоей крови, сука! Нацепила на плечи попсовые погончики с кистями в духе русских эполетов, надела на лоб очки для плавания в память о своей одиссее, словом украсила себя разными прибамбасами, как могла, на полторы тысячи баксов. Хозяин малость ошалел от моих покупок. Я выглядела абсолютно прикольно, как того и хотела.
Как жаль, что здесь не торгуют оружием!
Но я и тут кое что нашла — декоративный нож для резки бумаги из твердой слоновой кости, который очень клево смотрелся когда я втиснула лезвие под шнуровку сандалии — им я выколю твои глаза, падла! — и оптический прицел для винтовки, который я привязала шнурком к шее.
Все! Полный улет!
Я еще не знала, как проникну в логово мачехи, да и признаться, не думала — если судьба так долго — 22 года! — вела меня к мишени, это ее дело позаботиться о том, чтобы возмездие грянуло, а справедливость восторжествовала.
Все так и вышло.
Когда я подошла к массивной ограде вокруг моей «сумочки», к воротам подкатил вишневый открытый кабриолет, за рулем которого сидела стильная девица со злым лицом. Притормозив у ворот, дожидаясь когда окуляр телекамеры, которая плавно перемещалась из стороны в сторону, обзирая окрестности, уставится на машину стеклянным глазом, она вытаращилась в мою сторону точно так, как это делали все встречные прохожие. На пресном Форе не часто увидишь такое зрелище.
Я кинулась к машине.
— Привет! Я журналистка. Веду светскую хронику во «Всемирных новостях», — вспомнила я одно желтое издание, — мне нужно попасть в дом к мадам Кардье. Позарез!
— Ты откуда выпала? — спросила девица с явным одобрением.
— Из сумасшедшего дома! — и я перескочила через бортик, нагло усаживаясь на заднем сидении. Мне нужно было успеть оказаться в машине прежде, чем телекамера повернет в нашу сторону.
— Мадам ненавидит всех, кто лезет в ее личную жизнь, — хмыкнула девица, но из машины не выгнала.
— И правильно. Я устрою ей большую га-до-сть.
— Но я еду к дочери.
— Какая разница. Перевези меня через пасть. И все дела!
Я чувствовала, что легла в масть.
— Отлично! — рассмеялась девица, — Давно пора эту суку измазать в дерьме.
И она принялась как дурная давить на клаксон: девочка явно накушалась «экстази», а еще на скуле у нее маячил припудренный синяк — словом, мне опять повезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Но моя уверенность дорогого стоит, она отлита из чистого золота слез!
Я принялась пристально разглядывать вещи вокруг себя, пытаясь заметить признак опасности: распятие дарило белой стене голубоватую тень без малейшей царапины и изъяна, солнечные лучи на паркете были тверды и сухи как солома, а синеватый шар, обнявший колокольчики, не имел ни одной червоточины и ласкал глаз спелостью тихой нежности, палата благоухала светлой радостью открытого сердца… жизнь нельзя было заподозрить ни в какой подлости.
Тут вошел доктор, без всяких пятен и мет, который весело осмотрел меня и нашел, что я совершенно здорова и завтра могу покинуть больницу. Что ж, о'кей, господа! Затем медсестра принесла ответ на мой вопрос: действительно в списке пассажиров значится моя приятельница мадам Фелиц, но о судьбе ее ничего не известно. Она — в списке пропавших без вести.
Тогда я попыталась узнать кто мои товарищи по несчастью в больнице Форе? И нет ли среди них злого бородатого карлика, спросила я как бы в шутку… Нет, ответила Марион, ни карликов, ни великанов среди них нет. Всего с корабля было доставлено пять человек, три женщины и двое мужчин. Кажется, это два члена команды.
Словом, я уже не могла валяться в постели.
Пора уносить ноги!
Я уже знала, что револьвера среди моих вещей нет. Мой золотой дружок лежит где-нибудь на дне Балтийского моря… но со мной есть гораздо большее оружие — это моя невероятная, баснословная удачливость.
Я влезла в свою старую шкуру, которая была выстирана и высушена, наскребла зеленую мелочь для оплаты сэндвича и услуг, оставила деньги на столике, и, помахивая пакетом с заветной книжицей, письмом отца и документами, прямо в больничных тапочках сбежала на свободу.
День был в самом разгаре и наносить смертельный визит не имело смысла, я — царица ночи! Поэтому и пошла не к особняку, а прямо в противоположную сторону, чтобы придти к цели как можно позже. На острове надо кружить, а не шпарить по прямой линии.
На ближайшей бензоколонке я купила себе кроссовки, кепку, очки от солнца и холщевую сумку курортницы и пустилась блаженно петлять по окрестностям. Я взобралась как можно выше по меловому откосу к забытой богом часовне, вокруг которой рос хилый сад со старыми яблонями и одичавшие орхидеи. От панорамы захватывало дух: лобастые меловые скалы, каменистый берег, просторы спокойного моря, небесный купол с пылающим солнцем, на котором стоит мой ангел-хранитель. Потрясающее чувство!
Но мне была нужна ночь. И потемней. Без звезд. Лучше с грозой во все небо, чтобы у змей слезла кожа, и пестрые яйца выпали из зубов на камни!
Я влезла на крышу часовни, где кощунственно загорала, пока солнце не покатилось к закату, и только тогда — через вересковую пустошь — пустилась назад к городку. Странно, но я никак не могла всерьез разозлиться и предъявить собственный гнев, как право на возмездие. Ярость моя была настолько мелка, что я брела босиком по щекотливой траве, срывая пальцами ног случайные маргаритки. На физиономии природы ясно читалось чувство вины перед Гёрсой.
Но я знала, что мне предстоит страшная ночь, что каждой маргаритке, гелиотропу с фиалкой достанет по увесистой капле крови.
Я вошла в безымянный городок с противоположной стороны, наскоро перекусила в бистро, а затем нагрянула в местный магазинчик молодежной одежды. До закрытия оставалось минут пятнадцать, но я устроила такой шмон по полкам и вешалкам в поисках крутого прикида, что хозяин ради меня притормозил финиш. Мне хотелось избавиться от сентиментальных слюней Лизочки и одеться как Гepca! И нагрянуть к мачехе в полном параде дикой злобы. Я купила короткую греческую тунику, затем водрузила на голову восточный тюрбан из роскошной — малина с золотом — пестрой парчи, обулась в римские сандалии с высокой античной шнуровкой, натянула на руки ажурные черные перчатки, расшитые пауками, украсила пальца крупными перстнями из фальшивых рубинов — в тон твоей крови, сука! Нацепила на плечи попсовые погончики с кистями в духе русских эполетов, надела на лоб очки для плавания в память о своей одиссее, словом украсила себя разными прибамбасами, как могла, на полторы тысячи баксов. Хозяин малость ошалел от моих покупок. Я выглядела абсолютно прикольно, как того и хотела.
Как жаль, что здесь не торгуют оружием!
Но я и тут кое что нашла — декоративный нож для резки бумаги из твердой слоновой кости, который очень клево смотрелся когда я втиснула лезвие под шнуровку сандалии — им я выколю твои глаза, падла! — и оптический прицел для винтовки, который я привязала шнурком к шее.
Все! Полный улет!
Я еще не знала, как проникну в логово мачехи, да и признаться, не думала — если судьба так долго — 22 года! — вела меня к мишени, это ее дело позаботиться о том, чтобы возмездие грянуло, а справедливость восторжествовала.
Все так и вышло.
Когда я подошла к массивной ограде вокруг моей «сумочки», к воротам подкатил вишневый открытый кабриолет, за рулем которого сидела стильная девица со злым лицом. Притормозив у ворот, дожидаясь когда окуляр телекамеры, которая плавно перемещалась из стороны в сторону, обзирая окрестности, уставится на машину стеклянным глазом, она вытаращилась в мою сторону точно так, как это делали все встречные прохожие. На пресном Форе не часто увидишь такое зрелище.
Я кинулась к машине.
— Привет! Я журналистка. Веду светскую хронику во «Всемирных новостях», — вспомнила я одно желтое издание, — мне нужно попасть в дом к мадам Кардье. Позарез!
— Ты откуда выпала? — спросила девица с явным одобрением.
— Из сумасшедшего дома! — и я перескочила через бортик, нагло усаживаясь на заднем сидении. Мне нужно было успеть оказаться в машине прежде, чем телекамера повернет в нашу сторону.
— Мадам ненавидит всех, кто лезет в ее личную жизнь, — хмыкнула девица, но из машины не выгнала.
— И правильно. Я устрою ей большую га-до-сть.
— Но я еду к дочери.
— Какая разница. Перевези меня через пасть. И все дела!
Я чувствовала, что легла в масть.
— Отлично! — рассмеялась девица, — Давно пора эту суку измазать в дерьме.
И она принялась как дурная давить на клаксон: девочка явно накушалась «экстази», а еще на скуле у нее маячил припудренный синяк — словом, мне опять повезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166