., чтобы кто-то видел его
краснеющее от слез лицо, его горе, его вину, его боль, его стыд, а самое
главное, его трусливое желание умереть.
Владелец похоронного бюро и Дора Голдмен вывели Речел. Она все еще
кричала. Позже, в другой комнате (одной из тех, что на всякий случай Луис
зарезервировал специально для тех, кто не сможет перебороть свое горе -
"Гостиная для Истеричек", может, и так) она остановилась в полном молчании.
Луис, ошеломленный, но еще в своем уме, успокаивал ее там, после того, как
настоял, чтоб их оставили одних.
***
Дома он отвел Речел в спальню, уложил в кровать и сделал ей второй
укол. Потом он натянул ей одеяло до подбородка и стал изучать ее бледное,
словно вылепленное из воска лицо.
- Речел, мне жаль, что так получилось, - сказал он. - Хотел бы я, чтоб
этого не произошло.
- Да ладно, - ответила она странным, мягким голосом, а потом
повернулась на бок, отвернулась от него.
Он почувствовал, что с его губ готов сорваться вопрос: "С тобой все в
порядке?" Но Луис загнал его назад. Неправильный вопрос. Не хотел он об
этом знать.
- Насколько тебе плохо? - наконец спросил он.
- Совсем плохо, Луис, - ответила она, а потом издала звук, который
можно было расценить как смех. - Мне ужасно плохо.
Надо было расспросить поподробнее, но Луис не смог. Неожиданно он
почувствовал, что обижен на нее, на Стива Мастертона, на Мисси Дандридж и
ее мужа с кадыком, напоминающим острие стрелы, на всех проклятых гостей.
Почему он вечно должен удовлетворять чьи-то потребности? Например,
потребность в зрелищах... Какого черта!
Выключив свет, Луис вышел, подумав, что должен заглянуть к своей
дочери.
Одним молниеносным движением он поднялся к ней.., заглянул в ее
комнату, полную теней, подумав, что она - Гадж... У Луиса появилось
ощущение, что все происходящее - кошмар, похожий на сон с Пасковым, который
провел Луиса через лес. На мгновение измученный разум Луиса ухватился за
эту мысль. Тени помогли - в комнате единственным источником света был
телевизор, который Джад перенес сюда несколько часов назад. Долгих-долгих
часов.
Нет, это, конечно, не Гадж. Это была Элли, которая теперь не только
сжимала в руках фотографию Гаджа, но и сидела на его стульчике. Она взяла
стульчик в комнате малыша и перенесла к себе. Это был маленький пляжный
стульчик с парусиновым сиденьем и парусиновой спинкой. По трафарету на
спинке сиденья было написано "Гадж". Речел как-то купила четыре таких
стула. Каждый член семьи имел свой стул с именем, написанным на спинке.
Элли была слишком большая для стула Гаджа. Она едва уместилась на нем,
и матерчатое дно опасно выгнулось. Элли прижимала к груди фотографию и
смотрела в телевизор, где показывали какой-то кинофильм.
- Элли, - сказал Луис, выключая телевизор. - Пора спать.
Соскользнув со стула, Элли сложила его, явно намереваясь прихватить с
собой в постель.
Луис заколебался. Он захотел сделать что-то, только не знал, что
именно.
- Ты не хочешь, чтобы я тебя уложил?
- Да, пожалуйста, - попросила Элли.
- Может.., ты будешь спать с мамой?
- Нет.
- Точно?
Элли слегка улыбнулась.
- Да. Она всегда стягивает одеяло.
Луис снова улыбнулся.
- Тогда ложись.
Действительно, Елена попыталась прихватить стул с собой в постель.
Девочка поставила его в голове кровати и абсурдная картина родилась в
голове Луиса: вот так могла бы выглядеть приемная самого маленького в мире
психиатра. Елена разделась, положила фотографию Гаджа на свою подушку.
Надев пижаму, она взяла фотографию и пошла в ванную; там она положила
фотографию на раковину, причесалась и приняла успокоительное. Потом, снова
взяв фотографию, отправилась с ней в постель.
Луис, присев рядом с дочерью, сказал:
- Я хочу, чтобы ты знала, Элли, если мы сохраним нашу любовь друг к
другу, мы прорвемся.
Каждое слово напоминало жалобный скрип ручной тележки, наполненной
мокрыми тюками, и Луис, чувствуя себя опустошенным, едва смог это
выговорить.
- Я хотела бы быть более стойкой, - печально сказала Элли. - И я
хотела бы уметь молиться, чтобы попросить Бога вернуть Гаджа назад.
- Элли...
- Бог вернет его назад, если захочет, - сказала Элли. - Он же может
сделать все.., все.., все...
- Элли, Бог не может творить такие чудеса, - тяжело сказал Луис и
мысленно увидел Черча, сидевшего на стульчаке унитаза, смотревшего на Луиса
тусклым взором.
- Бог делал так, - заявила Элли. - В Воскресной Школе учитель
рассказывал Мэри о парне по имени Лазарь.
Он умер, а Иисус вернул его к жизни. Иисус сказал Лазарю: "Восстань!"
Еще учитель говорил, что если Бог скажет, так любой восстанет из могилы. А
тогда Иисус оживил только Лазаря.
Луис издал какой-то нелепый звук (день пения и невнятного абсурдного
бормотания.., во денек!).
- Элли, это случилось так давно.
- Вот поэтому я и держу все наготове, - сказала Элли. - Вот фотография
и его стул...
- Но, Элли, ты чересчур большая, чтобы сидеть на стульчике Гаджа, -
заметил Луис, взяв ее за горячую, словно в лихорадке, руку. - Ты.., его
сломаешь.
- Бог поможет и стульчик не сломается, - сказала Элли. Ее голос был
спокойным, но Луис заметил темные круги у нее под глазами. Взглянув на дочь
с болью в сердце, он отвернулся. Может быть, когда сломается стульчик
Гаджа, она поймет, что случилось непоправимое.
- Я хочу иметь фотографию и стул под рукой, - сказала девочка. - Я и
завтрак его с ем.
Гадж и Элли обычно завтракали овсянкой. Однажды Элли даже заявила, что
Гадж ест свою порцию, словно мертвых жуков. Если "Кокао Беарс" были
единственным сортом овсянки в доме, Элли ела вареные яйца.., или совсем
ничего не ела.
- Буду есть даже бобы, которые ненавижу, и читать книжки Гаджа и..,
и.., ты, папа, понимаешь.., буду готова.., в случае...
Она снова заплакала. Луис не пытался се утешить, только убрал ей
волосы со лба. Элли говорила с каким-то безумным чувством уверенности,
уверенности в том, что так будет. В этом было что-то настораживающее,
что-то вызывающее любопытство. Сохранить Гаджа в настоящем, словно живого,
не дать ему уйти; помнить, когда Гадж делал то.., или это.., конечно, это
здорово.., хороший, добрый Гадж, божественный ребенок. Тогда не будет такой
боли от потери, все будет не так реально. "Если Элли это понимает, -
подумал Луис, - тогда ей легче будет перенести смерть Гаджа".
- Не надо больше кричать, Элли, - сказал он. - Не будешь же ты теперь
все время плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
краснеющее от слез лицо, его горе, его вину, его боль, его стыд, а самое
главное, его трусливое желание умереть.
Владелец похоронного бюро и Дора Голдмен вывели Речел. Она все еще
кричала. Позже, в другой комнате (одной из тех, что на всякий случай Луис
зарезервировал специально для тех, кто не сможет перебороть свое горе -
"Гостиная для Истеричек", может, и так) она остановилась в полном молчании.
Луис, ошеломленный, но еще в своем уме, успокаивал ее там, после того, как
настоял, чтоб их оставили одних.
***
Дома он отвел Речел в спальню, уложил в кровать и сделал ей второй
укол. Потом он натянул ей одеяло до подбородка и стал изучать ее бледное,
словно вылепленное из воска лицо.
- Речел, мне жаль, что так получилось, - сказал он. - Хотел бы я, чтоб
этого не произошло.
- Да ладно, - ответила она странным, мягким голосом, а потом
повернулась на бок, отвернулась от него.
Он почувствовал, что с его губ готов сорваться вопрос: "С тобой все в
порядке?" Но Луис загнал его назад. Неправильный вопрос. Не хотел он об
этом знать.
- Насколько тебе плохо? - наконец спросил он.
- Совсем плохо, Луис, - ответила она, а потом издала звук, который
можно было расценить как смех. - Мне ужасно плохо.
Надо было расспросить поподробнее, но Луис не смог. Неожиданно он
почувствовал, что обижен на нее, на Стива Мастертона, на Мисси Дандридж и
ее мужа с кадыком, напоминающим острие стрелы, на всех проклятых гостей.
Почему он вечно должен удовлетворять чьи-то потребности? Например,
потребность в зрелищах... Какого черта!
Выключив свет, Луис вышел, подумав, что должен заглянуть к своей
дочери.
Одним молниеносным движением он поднялся к ней.., заглянул в ее
комнату, полную теней, подумав, что она - Гадж... У Луиса появилось
ощущение, что все происходящее - кошмар, похожий на сон с Пасковым, который
провел Луиса через лес. На мгновение измученный разум Луиса ухватился за
эту мысль. Тени помогли - в комнате единственным источником света был
телевизор, который Джад перенес сюда несколько часов назад. Долгих-долгих
часов.
Нет, это, конечно, не Гадж. Это была Элли, которая теперь не только
сжимала в руках фотографию Гаджа, но и сидела на его стульчике. Она взяла
стульчик в комнате малыша и перенесла к себе. Это был маленький пляжный
стульчик с парусиновым сиденьем и парусиновой спинкой. По трафарету на
спинке сиденья было написано "Гадж". Речел как-то купила четыре таких
стула. Каждый член семьи имел свой стул с именем, написанным на спинке.
Элли была слишком большая для стула Гаджа. Она едва уместилась на нем,
и матерчатое дно опасно выгнулось. Элли прижимала к груди фотографию и
смотрела в телевизор, где показывали какой-то кинофильм.
- Элли, - сказал Луис, выключая телевизор. - Пора спать.
Соскользнув со стула, Элли сложила его, явно намереваясь прихватить с
собой в постель.
Луис заколебался. Он захотел сделать что-то, только не знал, что
именно.
- Ты не хочешь, чтобы я тебя уложил?
- Да, пожалуйста, - попросила Элли.
- Может.., ты будешь спать с мамой?
- Нет.
- Точно?
Элли слегка улыбнулась.
- Да. Она всегда стягивает одеяло.
Луис снова улыбнулся.
- Тогда ложись.
Действительно, Елена попыталась прихватить стул с собой в постель.
Девочка поставила его в голове кровати и абсурдная картина родилась в
голове Луиса: вот так могла бы выглядеть приемная самого маленького в мире
психиатра. Елена разделась, положила фотографию Гаджа на свою подушку.
Надев пижаму, она взяла фотографию и пошла в ванную; там она положила
фотографию на раковину, причесалась и приняла успокоительное. Потом, снова
взяв фотографию, отправилась с ней в постель.
Луис, присев рядом с дочерью, сказал:
- Я хочу, чтобы ты знала, Элли, если мы сохраним нашу любовь друг к
другу, мы прорвемся.
Каждое слово напоминало жалобный скрип ручной тележки, наполненной
мокрыми тюками, и Луис, чувствуя себя опустошенным, едва смог это
выговорить.
- Я хотела бы быть более стойкой, - печально сказала Элли. - И я
хотела бы уметь молиться, чтобы попросить Бога вернуть Гаджа назад.
- Элли...
- Бог вернет его назад, если захочет, - сказала Элли. - Он же может
сделать все.., все.., все...
- Элли, Бог не может творить такие чудеса, - тяжело сказал Луис и
мысленно увидел Черча, сидевшего на стульчаке унитаза, смотревшего на Луиса
тусклым взором.
- Бог делал так, - заявила Элли. - В Воскресной Школе учитель
рассказывал Мэри о парне по имени Лазарь.
Он умер, а Иисус вернул его к жизни. Иисус сказал Лазарю: "Восстань!"
Еще учитель говорил, что если Бог скажет, так любой восстанет из могилы. А
тогда Иисус оживил только Лазаря.
Луис издал какой-то нелепый звук (день пения и невнятного абсурдного
бормотания.., во денек!).
- Элли, это случилось так давно.
- Вот поэтому я и держу все наготове, - сказала Элли. - Вот фотография
и его стул...
- Но, Элли, ты чересчур большая, чтобы сидеть на стульчике Гаджа, -
заметил Луис, взяв ее за горячую, словно в лихорадке, руку. - Ты.., его
сломаешь.
- Бог поможет и стульчик не сломается, - сказала Элли. Ее голос был
спокойным, но Луис заметил темные круги у нее под глазами. Взглянув на дочь
с болью в сердце, он отвернулся. Может быть, когда сломается стульчик
Гаджа, она поймет, что случилось непоправимое.
- Я хочу иметь фотографию и стул под рукой, - сказала девочка. - Я и
завтрак его с ем.
Гадж и Элли обычно завтракали овсянкой. Однажды Элли даже заявила, что
Гадж ест свою порцию, словно мертвых жуков. Если "Кокао Беарс" были
единственным сортом овсянки в доме, Элли ела вареные яйца.., или совсем
ничего не ела.
- Буду есть даже бобы, которые ненавижу, и читать книжки Гаджа и..,
и.., ты, папа, понимаешь.., буду готова.., в случае...
Она снова заплакала. Луис не пытался се утешить, только убрал ей
волосы со лба. Элли говорила с каким-то безумным чувством уверенности,
уверенности в том, что так будет. В этом было что-то настораживающее,
что-то вызывающее любопытство. Сохранить Гаджа в настоящем, словно живого,
не дать ему уйти; помнить, когда Гадж делал то.., или это.., конечно, это
здорово.., хороший, добрый Гадж, божественный ребенок. Тогда не будет такой
боли от потери, все будет не так реально. "Если Элли это понимает, -
подумал Луис, - тогда ей легче будет перенести смерть Гаджа".
- Не надо больше кричать, Элли, - сказал он. - Не будешь же ты теперь
все время плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123