Каждому свое, этого устройства придерживаются во всех государствах, вы ведь тоже не выбираете своего короля.
– Эльфы – другие. Королевская кровь у нас избрана Творцом.
– То же самое говорят про себя правители Кавдна. Причем после очередного дворцового переворота Творец сразу же меняет свою точку зрения.
– У варваров некоторые племена выбирают вождя общим голосованием.
– Верно. Именно поэтому они до сих пор варвары.
Далара отошла от его кресла и принялась ходить по комнате, заложив руки за спину:
– Для тебя все просто, не так ли? Если может выбрать, значит, имеет право. Но это право сильнейшего!
– Все в мире определяется этим правом. Так уж устроен человек, и этого не изменить никакой магией. Ты приняла решение, и у тебя была возможность это решение осуществить. Это и есть твое право.
– Значит, я правильно сделала, что использовала твой род? Что же ты так возмущался минуту назад? Если я сильнее – смирись!
Леар одним рывком оказался возле нее и схватил эльфийку за руку, сильно сжав кисть:
– Ты не сильнее меня, Далара! – Он продолжал сжимать ее пальцы, – и мне решать.
– Пусти, – прошептала она, – мне больно.
Хранитель отступил, опомнившись. Волна ярости неохотно улеглась. Осознание ледяной иглой пронзило висок: «В тот раз было точно так же. Чанг не лгал. Я убил ту девушку». Он судорожно сглотнул:
– Что ты сделала из меня, Далара? Что я такое? Я мог убить тебя, здесь и сейчас. И ты была бы не первой. Я не знаю теперь, скольких я убил. Не помню, – он закрыл лицо руками.
– Сядь, успокойся, – женщина плеснула вина в кубок и протянула Леару. – Какие убийства, о чем ты говоришь? – Но он услышал притаившийся в ее голосе страх.
Она слушала внимательно, и про дом удовольствий, и про девушку, продававшую себя, чтобы заработать приданое, и про неудачливого мстителя, не дожившего до суда. Про наместницу, разрывающуюся между старой дружбой и ужасом, про Чанга, с омерзением выручившего Хранителя ради спокойствия в государстве. Леар заслуживал узнать правду, но выдержит ли он? Когда Леар замолчал, наступила ее очередь говорить:
– Ты никого не убивал. Убийца – твой брат, Элло. Когда порвались узы, он сумел зацепиться за тебя, остаться жить в тебе. Он боялся, что ваши родители опознают его, и поэтому… – она замолчала, не в силах продолжить.
– …Это был я. – Леар сгорбился в кресле, по его лицу текли слезы, но он не замечал их. – Теперь я помню.
…Переплетение двух тел в серебряном лунном свете – молочно-белая кожа женщины, темная, почти черная – мужчины. Рукоять кинжала в ладони, словно была там всегда, словно продолжение руки, и единственно возможное движение, вспоровшее молочную белизну…
Он задыхался, было нечем дышать. Далара продолжала говорить, что-то о предсказаниях, о Твари, о Звездном Провидце, он уже не слышал, погружаясь в мутную трясину сна.
– Вот мы и встретились, брат. Ты ведь рад? – В этом сне они не были детьми. Элло стоял перед ним, высокий, золотокожий, ясноглазый, и улыбался. – Теперь мы всегда будем вместе. – Он протянул руки, чтобы обнять брата.
Леар отшатнулся, отступил на шаг, пытаясь избежать братских объятий, но руки Элло обернулись вокруг него кольцом змеиного тела, и бежать стало некуда. Элло оказался совсем близко, еще ближе… и вот Леар уже не мог различить, где он, а где его близнец, они слились в одно омерзительное существо с телом змеи и двумя головами. Он закричал, но вместо крика из его горла вырвалось пламя…
Леар очнулся. Далара трясла его за плечо (у него снова были плечи и всего одна голова). Кошмар закончился. Он откинул ее руку и сказал сам себе:
– Я справлюсь. Он всегда был сильнее, но я справлюсь, – и повернулся к Даларе, – так даже легче. Теперь я знаю, что это не я. Он думает, что победил. Но я справлюсь, – и, без всякого перехода, – я согласен. Завтра я разорву эту глупую помолвку, невеста будет только рада. Мы поженимся в Суреме и вернемся в Суэрсен. Знаешь, я должен бы тебя возненавидеть, а не могу, – Леар улыбнулся, – раз даже теперь не могу возненавидеть, значит, люблю.
Далара отвернулась, ее щеки горели: любит… проклятье, она думала, что самое страшное уже позади. Ну что ж, если так, она снова будет лгать, и снова ради великой цели. Говорят, что благие намеренья приводят в посмертии прямиком на раскаленный песок. Ей не узнать, она, на свою беду, бессмертна. Эльфийка кивнула:
– Будет так, как ты хочешь, – женой так женой, так даже справедливо – круг замкнулся. Главное, чтобы он не просил любви в ответ. Этого она дать не может… не умеет, не знает, как это – любить.
***
Наступило утро. Рыжеволосая женщина расчесывалась, сидя на краю кровати. Расческа с трудом продиралась через спутанную гриву, и женщина начинала терять терпение. Тонкая мужская рука легла на ее запястье, пальцы в чернильных пятнах:
– Дай сюда. Так от волос ничего не останется.
Спокойному упрямству мужчины можно было позавидовать. Словно он всю жизнь только тем и занимался, что расчесывал непослушные локоны. Он неторопливо отделял небольшую прядку, несколько раз проходил расческой снизу вверх и снова повторял то же самое с новой прядью.
Женщина сидела не шевелясь, чувствуя тепло его рук. Утреннее солнце светило в открытое окно, и ее волосы переливались всеми оттенками металла: от тусклой платины до начищенной меди. Ветер теребил листы бумаги на столе, придавленные куском горного хрусталя, переворачивал страницы в раскрытой книге.
Круглая комната на верхнем ярусе библиотечной башни казалась воплощением беспорядка, но внимательному взгляду открывалась некая система, полностью понятная только хозяину. Так, книги с синими ярлыками на корешках лежали грудой слева от кровати, а с красными – справа. Стул был завален стопками самой дорогой, шелковой бумаги, а кресло – кусками пергамента. Точно также, никто, кроме хозяина, не смог бы определить время по странной помеси клепсидры, песочных часов и маятника, в человеческий рост, занимавшей нишу напротив двери.
Наконец, волосы были расчесаны и заплетены в косу, а коса уложена вокруг головы и закреплена золотыми шпильками. Женщина поднялась, подошла к окну, села на широкий подоконник, обхватив колени руками, и закрыла глаза, всей поверхностью тела впитывая солнечное тепло.
Мужчина вытащил из-под завалов темную бутыль и посмотрел на просвет, потом вытряхнул из двух высоких серебряных кубков заточенные перья и разлил вино:
– Последняя бутылка лоренского. Больше в дворцовом погребе не осталось. А может, и во всем свете.
– Не думай о плохом, – Далара пригубила пахнущее смолой густое вино, – где-нибудь на маленьком острове, настолько маленьком, что его нет ни на одной карте, растет лоренская лоза. И когда-нибудь люди найдут этот остров и снова будут делать лоренское вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
– Эльфы – другие. Королевская кровь у нас избрана Творцом.
– То же самое говорят про себя правители Кавдна. Причем после очередного дворцового переворота Творец сразу же меняет свою точку зрения.
– У варваров некоторые племена выбирают вождя общим голосованием.
– Верно. Именно поэтому они до сих пор варвары.
Далара отошла от его кресла и принялась ходить по комнате, заложив руки за спину:
– Для тебя все просто, не так ли? Если может выбрать, значит, имеет право. Но это право сильнейшего!
– Все в мире определяется этим правом. Так уж устроен человек, и этого не изменить никакой магией. Ты приняла решение, и у тебя была возможность это решение осуществить. Это и есть твое право.
– Значит, я правильно сделала, что использовала твой род? Что же ты так возмущался минуту назад? Если я сильнее – смирись!
Леар одним рывком оказался возле нее и схватил эльфийку за руку, сильно сжав кисть:
– Ты не сильнее меня, Далара! – Он продолжал сжимать ее пальцы, – и мне решать.
– Пусти, – прошептала она, – мне больно.
Хранитель отступил, опомнившись. Волна ярости неохотно улеглась. Осознание ледяной иглой пронзило висок: «В тот раз было точно так же. Чанг не лгал. Я убил ту девушку». Он судорожно сглотнул:
– Что ты сделала из меня, Далара? Что я такое? Я мог убить тебя, здесь и сейчас. И ты была бы не первой. Я не знаю теперь, скольких я убил. Не помню, – он закрыл лицо руками.
– Сядь, успокойся, – женщина плеснула вина в кубок и протянула Леару. – Какие убийства, о чем ты говоришь? – Но он услышал притаившийся в ее голосе страх.
Она слушала внимательно, и про дом удовольствий, и про девушку, продававшую себя, чтобы заработать приданое, и про неудачливого мстителя, не дожившего до суда. Про наместницу, разрывающуюся между старой дружбой и ужасом, про Чанга, с омерзением выручившего Хранителя ради спокойствия в государстве. Леар заслуживал узнать правду, но выдержит ли он? Когда Леар замолчал, наступила ее очередь говорить:
– Ты никого не убивал. Убийца – твой брат, Элло. Когда порвались узы, он сумел зацепиться за тебя, остаться жить в тебе. Он боялся, что ваши родители опознают его, и поэтому… – она замолчала, не в силах продолжить.
– …Это был я. – Леар сгорбился в кресле, по его лицу текли слезы, но он не замечал их. – Теперь я помню.
…Переплетение двух тел в серебряном лунном свете – молочно-белая кожа женщины, темная, почти черная – мужчины. Рукоять кинжала в ладони, словно была там всегда, словно продолжение руки, и единственно возможное движение, вспоровшее молочную белизну…
Он задыхался, было нечем дышать. Далара продолжала говорить, что-то о предсказаниях, о Твари, о Звездном Провидце, он уже не слышал, погружаясь в мутную трясину сна.
– Вот мы и встретились, брат. Ты ведь рад? – В этом сне они не были детьми. Элло стоял перед ним, высокий, золотокожий, ясноглазый, и улыбался. – Теперь мы всегда будем вместе. – Он протянул руки, чтобы обнять брата.
Леар отшатнулся, отступил на шаг, пытаясь избежать братских объятий, но руки Элло обернулись вокруг него кольцом змеиного тела, и бежать стало некуда. Элло оказался совсем близко, еще ближе… и вот Леар уже не мог различить, где он, а где его близнец, они слились в одно омерзительное существо с телом змеи и двумя головами. Он закричал, но вместо крика из его горла вырвалось пламя…
Леар очнулся. Далара трясла его за плечо (у него снова были плечи и всего одна голова). Кошмар закончился. Он откинул ее руку и сказал сам себе:
– Я справлюсь. Он всегда был сильнее, но я справлюсь, – и повернулся к Даларе, – так даже легче. Теперь я знаю, что это не я. Он думает, что победил. Но я справлюсь, – и, без всякого перехода, – я согласен. Завтра я разорву эту глупую помолвку, невеста будет только рада. Мы поженимся в Суреме и вернемся в Суэрсен. Знаешь, я должен бы тебя возненавидеть, а не могу, – Леар улыбнулся, – раз даже теперь не могу возненавидеть, значит, люблю.
Далара отвернулась, ее щеки горели: любит… проклятье, она думала, что самое страшное уже позади. Ну что ж, если так, она снова будет лгать, и снова ради великой цели. Говорят, что благие намеренья приводят в посмертии прямиком на раскаленный песок. Ей не узнать, она, на свою беду, бессмертна. Эльфийка кивнула:
– Будет так, как ты хочешь, – женой так женой, так даже справедливо – круг замкнулся. Главное, чтобы он не просил любви в ответ. Этого она дать не может… не умеет, не знает, как это – любить.
***
Наступило утро. Рыжеволосая женщина расчесывалась, сидя на краю кровати. Расческа с трудом продиралась через спутанную гриву, и женщина начинала терять терпение. Тонкая мужская рука легла на ее запястье, пальцы в чернильных пятнах:
– Дай сюда. Так от волос ничего не останется.
Спокойному упрямству мужчины можно было позавидовать. Словно он всю жизнь только тем и занимался, что расчесывал непослушные локоны. Он неторопливо отделял небольшую прядку, несколько раз проходил расческой снизу вверх и снова повторял то же самое с новой прядью.
Женщина сидела не шевелясь, чувствуя тепло его рук. Утреннее солнце светило в открытое окно, и ее волосы переливались всеми оттенками металла: от тусклой платины до начищенной меди. Ветер теребил листы бумаги на столе, придавленные куском горного хрусталя, переворачивал страницы в раскрытой книге.
Круглая комната на верхнем ярусе библиотечной башни казалась воплощением беспорядка, но внимательному взгляду открывалась некая система, полностью понятная только хозяину. Так, книги с синими ярлыками на корешках лежали грудой слева от кровати, а с красными – справа. Стул был завален стопками самой дорогой, шелковой бумаги, а кресло – кусками пергамента. Точно также, никто, кроме хозяина, не смог бы определить время по странной помеси клепсидры, песочных часов и маятника, в человеческий рост, занимавшей нишу напротив двери.
Наконец, волосы были расчесаны и заплетены в косу, а коса уложена вокруг головы и закреплена золотыми шпильками. Женщина поднялась, подошла к окну, села на широкий подоконник, обхватив колени руками, и закрыла глаза, всей поверхностью тела впитывая солнечное тепло.
Мужчина вытащил из-под завалов темную бутыль и посмотрел на просвет, потом вытряхнул из двух высоких серебряных кубков заточенные перья и разлил вино:
– Последняя бутылка лоренского. Больше в дворцовом погребе не осталось. А может, и во всем свете.
– Не думай о плохом, – Далара пригубила пахнущее смолой густое вино, – где-нибудь на маленьком острове, настолько маленьком, что его нет ни на одной карте, растет лоренская лоза. И когда-нибудь люди найдут этот остров и снова будут делать лоренское вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119