Они пили, ели и спали и даже потолстели за это короткое время.
В этот день к вечеру они подъехали к большому, освещённому электричеством вокзалу. Горжин выскочил на перрон, чтобы посмотреть, где они, и через некоторое время прибежал назад.
– Ребята, остановимся тут на некоторое время, погостим немножко, а потом поедем дальше. Еду заработаем здесь, а спать будем на вокзале.
Они зашли в пассажирский зал. Несколько жандармов оглядели их пытливыми взглядами, но не задержали. В зале, где было много солдат, сидевших, лежавших и спящих, они затерялись, как зёрна в морском песке. Никто на них не обращал внимания. Только какой-то мужик спросил, куда они едут. Жандарм прошёл мимо них и даже не спросил, кто их сопровождает, и через десять минут они ознакомились с вокзалом и чувствовали себя как дома.
– Ребята, – заявил Горжин, – здесь жандармов, как собак. Кроме того, тут есть ресторан. До сих пор вы кормили меня, а теперь я хочу вам отплатить. Я вам, ребята, в первом или во втором классе устрою завтрак. И, безусловно, в России вы никогда не будете себя чувствовать так хорошо, как сегодня, только немного подождите, – пусть отойдёт поезд.
Едва на перроне прозвонил третий звонок, как он повёл их к зеркальным окнам второго класса.
«Избранное» общество сидело там за столами с белыми скатертями: прекрасные дамы, купцы в шубах, офицеры, на которых золото и серебро так и сверкало. А между ними летали официанты, выныривавшие из-за занавеса в углу и разносившие на тарелках кушанья, стаканы с лимонадом и приборы.
«Они сидят, наверное, в том углу», – соображал про себя Горжин, а потом сказал громко:
– Ну так идите, ребята, пойдём на кухню, в салон вас ввести не могу. Вы недостаточно представительно одеты.
И он уверенным шагом направился к тёмным дверям, открыл их и вошёл в длинный, освещённый коридор. Там он нашёл то, что искал: по одну сторону коридора были открыты окна из кухни, а у другой стены сидели официанты, чего-то ожидавшие или отдыхавшие.
– Подождите здесь, – сказал Горжин Швейку и Мареку, оставив их у дверей.
Все официанты обернулись к нему, а он, отдавая честь, чётко представился:
– Я официант, ваш австрийский коллега. Они обступили его, стали расспрашивать. А он рассказывал, что его к ним тянет голос сердца, что сердце у него может разорваться, когда он видит, как бегают по ресторану и разносят тарелки.
– Я бы жизнь за это отдал, – и он рукавом вытер глаза, – если бы опять пришлось мне стать официантом. Братцы мои, русские официанты, тарелки притягивают меня, как магнит железо.
Он протянул руку к тарелке, поставил её на кончик указательного пальца левой руки, а правой круг-пул тарелку, как волчок. Официанты с удивлением посмотрели на этот фокус.
А он, не переставая говорить, брал тарелки с кушаньями, которые повар подавал на окно, и ставил их одну возле другой на вытянутую руку, начиная от ладони к самым плечам, затем поверх этих тарелок возводил второй ряд – так до тех пор, пока на руках у него не образовалась целая пирамида. Официанты от страха перестали дышать.
– Вот как бы я разносил. – И Горжин быстро пошёл по лестнице. – Так бы вот я обносил, а так бы вот я подавал гостям на стол.
Он снял две тарелки, вынул самые нижние, которые отдал старшему, образовавшийся недостаток пополнил и прибавил:
– Я вот ходил бы так прямо и никого бы не обходил.
И почти не глядя на руки, он поднялся на стул и опять также бесстрастно сошёл. Они вскрикнули от удивления. Затем каждый взял свои тарелки и побежал в залу к гостям, крича Горжину на ходу:
– Господин пленный, подождите, подождите! Через минуту они вернулись обратно и один за другим стали вынимать из карманов грязные, смятые в комок рубли.
– Ну, бери, бери, ведь это же один восторг смотреть на тебя, как ты это делаешь! Есть хочешь? А твои товарищи тоже официанты?
– Тоже, – уверил их Горжин, – но они разносят пиво. А у вас тут пива нет, и они не могут вам показать, как носят пиво по-австрийски.
Они позвали всех к себе, заказали борщ, котлеты, чёрный кофе, довольные, что у них заграничные гости, и говорили:
– Возможно, что и мы на войну пойдём, в плен попадём и нас в Вене так будут угощать.
Это был очень торжественный ужин, во время которого Горжин объяснял, как сервируются блюда. Марек показывал, как носят вино, а Швейк, заправляя в рот сразу две котлеты, спрашивал:
– Знаешь ли ты, балда, как вертится земля? Не знаешь? Так как же ты хочешь понять, как нацеживается пиво?
Ужин кончился объяснением, как составляется карточка блюд. При этом Горжин вынул свой знаменитый прейскурант и, показывая его, говорил:
– Так, как эта; это наша карточка, и, видите ли, она так роскошно напечатана, что жандармы у вас принимали её за паспорт; мы с ней ездим, как с паспортом.
Он совершенно не заметил, что за ними стоит молодой, элегантный господин, который, направляясь в уборную, от любопытства посмотрел, что их так всех интересует, протянул руку к столу, взял прейскурант, положил его в карман и через минуту вернулся с жандармами:
– Арестовать всех! Здесь шпионы. Официантов – к приставу. Австрийцев – к военному коменданту. Передать под расписку. Хорошенько охранять!
И так получилось, что три иностранных гостя прямо из ресторана вокзала попали в канцелярию воинского начальника в Ростове-на-Дону, где их принял дежуривший писарь, приказавший казакам обыскать их всех, высечь и посадить.
Когда за ними закрылись ворота подвала, где были только нары и ведро, все посмотрели друг на друга, а Горжин, почёсывая за ухом, задумчиво произнёс:
– Нас обвиняют в шпионаже. Ну, мы сели в лужу. Предстанем перед военным судом.
Марек пожал плечами, а Швейк, ложась на нары, сказал философски:
– Каждое начало – хорошее, но конец венчает дело. Ужин был на диво. Роскошь предшествует падению.
И в то время как его товарищи строили догадки и предположения относительно дальнейшей судьбы, Швейк спокойно спал.
Ему снилось, что он главный редактор прейскурантов и что пишет передовую, в которой излагает программу своей «Гастрономической газеты». Излагал он эту программу так смачно, что у него слюнки текли:
– Не читайте больше политических газет! Отбросьте журналы всех стран! Киньте в корзину романы! Не останавливайтесь на траурных объявлениях! Не пробегайте больше объявлений о браках. Приятное чтение вы найдёте единственно лишь в наших «Известиях меню».
Военный комендант города, казачий генерал Евгений Дмитриевич Попов, был представительным и образованным человеком. Его любимым выражением было: «Время хватит».
Поэтому, когда утром адъютант ему доложил, что согласно рапорту дежурного писаря полиция арестовала вчера много шпионов и между ними трех человек, одетых в австрийскую военную форму, выдающих себя за австрийцев, он спокойно выслушал его и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
В этот день к вечеру они подъехали к большому, освещённому электричеством вокзалу. Горжин выскочил на перрон, чтобы посмотреть, где они, и через некоторое время прибежал назад.
– Ребята, остановимся тут на некоторое время, погостим немножко, а потом поедем дальше. Еду заработаем здесь, а спать будем на вокзале.
Они зашли в пассажирский зал. Несколько жандармов оглядели их пытливыми взглядами, но не задержали. В зале, где было много солдат, сидевших, лежавших и спящих, они затерялись, как зёрна в морском песке. Никто на них не обращал внимания. Только какой-то мужик спросил, куда они едут. Жандарм прошёл мимо них и даже не спросил, кто их сопровождает, и через десять минут они ознакомились с вокзалом и чувствовали себя как дома.
– Ребята, – заявил Горжин, – здесь жандармов, как собак. Кроме того, тут есть ресторан. До сих пор вы кормили меня, а теперь я хочу вам отплатить. Я вам, ребята, в первом или во втором классе устрою завтрак. И, безусловно, в России вы никогда не будете себя чувствовать так хорошо, как сегодня, только немного подождите, – пусть отойдёт поезд.
Едва на перроне прозвонил третий звонок, как он повёл их к зеркальным окнам второго класса.
«Избранное» общество сидело там за столами с белыми скатертями: прекрасные дамы, купцы в шубах, офицеры, на которых золото и серебро так и сверкало. А между ними летали официанты, выныривавшие из-за занавеса в углу и разносившие на тарелках кушанья, стаканы с лимонадом и приборы.
«Они сидят, наверное, в том углу», – соображал про себя Горжин, а потом сказал громко:
– Ну так идите, ребята, пойдём на кухню, в салон вас ввести не могу. Вы недостаточно представительно одеты.
И он уверенным шагом направился к тёмным дверям, открыл их и вошёл в длинный, освещённый коридор. Там он нашёл то, что искал: по одну сторону коридора были открыты окна из кухни, а у другой стены сидели официанты, чего-то ожидавшие или отдыхавшие.
– Подождите здесь, – сказал Горжин Швейку и Мареку, оставив их у дверей.
Все официанты обернулись к нему, а он, отдавая честь, чётко представился:
– Я официант, ваш австрийский коллега. Они обступили его, стали расспрашивать. А он рассказывал, что его к ним тянет голос сердца, что сердце у него может разорваться, когда он видит, как бегают по ресторану и разносят тарелки.
– Я бы жизнь за это отдал, – и он рукавом вытер глаза, – если бы опять пришлось мне стать официантом. Братцы мои, русские официанты, тарелки притягивают меня, как магнит железо.
Он протянул руку к тарелке, поставил её на кончик указательного пальца левой руки, а правой круг-пул тарелку, как волчок. Официанты с удивлением посмотрели на этот фокус.
А он, не переставая говорить, брал тарелки с кушаньями, которые повар подавал на окно, и ставил их одну возле другой на вытянутую руку, начиная от ладони к самым плечам, затем поверх этих тарелок возводил второй ряд – так до тех пор, пока на руках у него не образовалась целая пирамида. Официанты от страха перестали дышать.
– Вот как бы я разносил. – И Горжин быстро пошёл по лестнице. – Так бы вот я обносил, а так бы вот я подавал гостям на стол.
Он снял две тарелки, вынул самые нижние, которые отдал старшему, образовавшийся недостаток пополнил и прибавил:
– Я вот ходил бы так прямо и никого бы не обходил.
И почти не глядя на руки, он поднялся на стул и опять также бесстрастно сошёл. Они вскрикнули от удивления. Затем каждый взял свои тарелки и побежал в залу к гостям, крича Горжину на ходу:
– Господин пленный, подождите, подождите! Через минуту они вернулись обратно и один за другим стали вынимать из карманов грязные, смятые в комок рубли.
– Ну, бери, бери, ведь это же один восторг смотреть на тебя, как ты это делаешь! Есть хочешь? А твои товарищи тоже официанты?
– Тоже, – уверил их Горжин, – но они разносят пиво. А у вас тут пива нет, и они не могут вам показать, как носят пиво по-австрийски.
Они позвали всех к себе, заказали борщ, котлеты, чёрный кофе, довольные, что у них заграничные гости, и говорили:
– Возможно, что и мы на войну пойдём, в плен попадём и нас в Вене так будут угощать.
Это был очень торжественный ужин, во время которого Горжин объяснял, как сервируются блюда. Марек показывал, как носят вино, а Швейк, заправляя в рот сразу две котлеты, спрашивал:
– Знаешь ли ты, балда, как вертится земля? Не знаешь? Так как же ты хочешь понять, как нацеживается пиво?
Ужин кончился объяснением, как составляется карточка блюд. При этом Горжин вынул свой знаменитый прейскурант и, показывая его, говорил:
– Так, как эта; это наша карточка, и, видите ли, она так роскошно напечатана, что жандармы у вас принимали её за паспорт; мы с ней ездим, как с паспортом.
Он совершенно не заметил, что за ними стоит молодой, элегантный господин, который, направляясь в уборную, от любопытства посмотрел, что их так всех интересует, протянул руку к столу, взял прейскурант, положил его в карман и через минуту вернулся с жандармами:
– Арестовать всех! Здесь шпионы. Официантов – к приставу. Австрийцев – к военному коменданту. Передать под расписку. Хорошенько охранять!
И так получилось, что три иностранных гостя прямо из ресторана вокзала попали в канцелярию воинского начальника в Ростове-на-Дону, где их принял дежуривший писарь, приказавший казакам обыскать их всех, высечь и посадить.
Когда за ними закрылись ворота подвала, где были только нары и ведро, все посмотрели друг на друга, а Горжин, почёсывая за ухом, задумчиво произнёс:
– Нас обвиняют в шпионаже. Ну, мы сели в лужу. Предстанем перед военным судом.
Марек пожал плечами, а Швейк, ложась на нары, сказал философски:
– Каждое начало – хорошее, но конец венчает дело. Ужин был на диво. Роскошь предшествует падению.
И в то время как его товарищи строили догадки и предположения относительно дальнейшей судьбы, Швейк спокойно спал.
Ему снилось, что он главный редактор прейскурантов и что пишет передовую, в которой излагает программу своей «Гастрономической газеты». Излагал он эту программу так смачно, что у него слюнки текли:
– Не читайте больше политических газет! Отбросьте журналы всех стран! Киньте в корзину романы! Не останавливайтесь на траурных объявлениях! Не пробегайте больше объявлений о браках. Приятное чтение вы найдёте единственно лишь в наших «Известиях меню».
Военный комендант города, казачий генерал Евгений Дмитриевич Попов, был представительным и образованным человеком. Его любимым выражением было: «Время хватит».
Поэтому, когда утром адъютант ему доложил, что согласно рапорту дежурного писаря полиция арестовала вчера много шпионов и между ними трех человек, одетых в австрийскую военную форму, выдающих себя за австрийцев, он спокойно выслушал его и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99