ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Вот тут кусок колбасы. Я, конечно, убежал с работы, в городе много отелей и ресторанов, опять начнём зарабатывать. Но, черт возьми, и досталось же нам на этой работе! – зашептал он.
На другой день Воробцов пришёл опять.
– Господа, сегодня нет работы. Чаю попили, да? Ну хорошо. Каждый возьмите по мешку, казаки вас доведут до песчаника, туда будет вёрст пятнадцать, там наберёте песку, принесёте его в мешках и посыплете вокруг барака.
А на третий день он пришёл и похвалил:
– Хорошо сделали. Сегодня опять за песком пойдёте, там наберёте, домой принесёте, а после обеда принесёте опять. Да, да, господа, нужно разогнать кровь!
Домой они вернулись замёрзшие, обветренные, в то время как Швейк сидел возле печки и играл с русскими солдатами в карты. И за это все на него злились, пискун с ним не разговаривал, Марек его избегал, и только Горжин рассказывал ему обо всех приключениях дня.
Через пару дней после этого в бараках появились эмиссары, отбиравшие и уводившие за собой записавшихся добровольцами в полк. Добровольцы уехали ночью, и к утру в числе других в роте уже не было ни Марека, ни пискуна.
Когда Швейк пошёл за кипятком, в чайнике он нашёл свёрнутую записку: «Милый товарищ, не сердись на нас, как мы не сердимся на тебя. Все время быть вместе не можем, идём в дружинники, – все равно, быть убитым там или подохнуть здесь, но так жить нельзя. Эмиссары обещали хорошие обеды и говорили, что добровольцы пользуются успехом среди женщин. Марек идёт со мной. Ну, прости нас, а если здесь мы не встретимся, то все же, я верю, мы увидимся. И. П.»
Прочитав записку, бравый солдат Швейк вытер крупные слезы и вздохнул:
– Да, он прав, мы не можем быть всегда вместе, ведь мы не близнецы.
Это была долгая, но очень хорошая зима. Горжин ходил по ресторанам и приводил официантов в ужас своим искусством, а Швейк, только изредка посещавший базары, где он продавал перстни, производству которых снова себя посвятил, обычно сидел в бараке, ожидая своего друга, возвращавшегося с мешком, наполненным котлетами, булками и разным мясом.
Оба они питались хорошо и растолстели. Горжин приносил домой русские газеты и вечерами под лампой читал Швейку телеграммы о том, что на фронте без перемен; о том, как уральские казаки преследовали самого Вильгельма, ускользнувшего от них только потому, что у него оказалась белая простыня, в которую он завернулся и таким образом потерялся из глаз на белоснежном поле. Слушая его, Швейк говорил:
– Ха, посмотри, взял с собой простыню, и она ему спасла жизнь. Когда я служил в полку, так один наш парень из второй роты на простыне повесился. Разорвал её, сплёл из неё верёвку и повесился на крючке. Вот видишь, простыня-то, оказывается, служит не каждому одинаково.
– «У немцев, – читал далее Горжин, – текстильная промышленность так развилась и так много выпускает продукции, что теперь весь германский фронт покрыт белыми простынями, и таким образом немецкие окопы сейчас издали совершенно невидимы, что, само собой разумеется, оказывает большое влияние на стрельбу нашей артиллерии».
– А когда в Германии теперь кто-нибудь идёт в солдаты, – вставил Швейк своё слово, – жена перекрестит его и скажет: «Ну, иди и умри за отечество! Винтовка есть? Деньги есть? Патроны есть? Ах, подожди, ведь я совсем забыла положить тебе простыню!» И суеверная жена кладёт в ранец ту самую простыню, на которой она лежала в постели с мужем в свадебную ночь. Я думаю, Горжин, что история эту войну назовёт простынной войной.
Благодаря чтению газет кругозор Швейка сильно расширился. Он знал о каждом бое, о каждом дипломатическом шаге, о мерах, которые предпринял папа с целью склонить к миру воюющие стороны, и каждый раз, когда папа римский обращался с пастырским посланием к воюющим, убеждая их бросить эту бойню, во время которой святая церковь ничего не зарабатывает, потому что солдат закапывают без похоронных обрядов, Швейк вздыхал:
– У этого святого отца доброе сердце. Ну, конечно, ведь это же не пустяк. Ведь он же ответственный человек перед Богом. После смерти придёт он на небо, а его там и спросят: «Ты зачем устроил такую давку у ворот рая? Что, разве тебя напрасно сделали непогрешимым? Что, разве ты не знал, что небо к такому переселению народов не подготовлено, да ведь нам теперь угрожает невероятный квартирный кризис!»
Однажды вечером Горжин стремглав влетел в барак с газетами, раскрыл перед носом Швейка «Русское слово» и кратко сказал:
– Скоро мир, умер Франц Иосиф.
– Да не может быть! – воскликнул Швейк. – Это невероятно! Как же он мог в такое тяжёлое время оставить свои любимые народы! Это, наверно, ошибка.
Горжин пальцем указал на телеграмму, помещённую на первой странице: «Париж. Согласно телеграмме, полученной из Цюриха, император Франц Иосиф после продолжительной болезни скончался ночью».
– Бедняга, так он скопытился, – сочувственно произнёс Швейк, – даже не дождался конца войны.
Я думаю, что из-за этого ему было очень неприятно умирать. Начать такую прекрасную, такую великую вещь и не дождаться её результата – это действительно ужасно!
Он залез на нары, взял газету и принялся снова читать по складам несчастную телеграмму. А когда за ним пришли солдаты, звавшие его играть в карты, он отвечал им с нар печальным голосом:
– Сегодня я играть не буду. Вчера вы меня обыграли до копейки, да, кроме того, сегодня я не продал ни одного кольца. У меня траур, умер мой император.
И русские солдаты выразили ему своё сочувствие:
– Да, сдох, сволочь… мать. А наш царь, мать… ещё жив и здоров!
Это сочувствие было довольно двусмысленно, и нельзя было понять, упрекают ли они смерть за то, что она медлит, или благодарят небеса за то, что они упорно хранят царя.
Через несколько дней после этого Швейк отправился на базар со своими кольцами. Площадь, где торговали разным барахлом, была переполнена народом. Здесь женщины продавали коробочки из-под крема, сломанные гребни, разные тряпки, мужики – мясо и семечки, солдаты – бельё и холсты или выменивали сапоги, снимая старые и надевая новые, приплачивая за это несколько рублей. И как раз в это время на базаре появился офицерский патруль, ловивший солдат, торговавших военным имуществом.
Швейк звенел кольцами на шпаге. Толпа собралась вокруг него, выбирая и торгуясь до исступления и стараясь заплатить за одно, а украсть два. Потом толпа расступилась, чтобы дать дорогу толстому, грязному, волосатому попу, который пробирался к Швейку.
– Он, наверно, хочет у меня купить своим детям перстеньки на память, – вслух подумал Швейк и позвенел связкой своих произведений перед носом попа.
Тот протянул руку и принялся осматривать кольца. Швейк заметил, что он выбирает те кольца, в которые был вставлен крестик из красного целлулоида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99