звезды, продюсеры, режиссеры, даже главы киностудий, частично по причине того, что своим отказом присутствовать на приеме в честь Рэнди Брукса они боялись обидеть Натали и ее отца, частично из любопытства, чтобы собственными глазами увидеть, что же все-таки происходит между Робби Вейном и Фелисией Лайл.
– Замечательный вечер, – заметил Брукс. – Все пришли. Все прекрасно проводят время. Вы получите самые хвалебные отзывы. Вот увидишь – завтра утром Фелисию завалят предложениями сниматься.
Вейн бросил взгляд на мелькавшую среди танцующих Фелисию.
– Я заметил, что Марти Куика здесь нет, – сказал он.
– Я же говорил тебе: Марти в Нью-Йорке. Если хочешь знать мое мнение, это даже к лучшему. Слушай, потанцуй с Лисией. Все ведь только этого и ждут.
Он прав, подумал Вейн, стараясь избавиться от терзавшего его беспокойства. Нельзя было сказать, что он не любил вечеринок – он их любил, – но здесь все казалось ему фальшивым. Здесь не было его друзей, да и сам он хотел бы находиться в другом месте. В Англии его заклеймили бы позором за организацию такого роскошного приема в то время, когда его соотечественники готовились к вторжению немцев, которого ожидали в любой момент.
Английские газеты уже публиковали обличительные статьи о нем, замечая, что он наслаждается жизнью кинозвезды в Калифорнии, когда его коллеги «вносят свой вклад» в оборону страны. «Дейли экспресс» напечатала его фотографию в шезлонге возле бассейна рядом со снимком Тоби Идена в военной форме, с трубкой в зубах, прислонившегося к пропеллеру своего самолета. В «Дейли миррор» появилась карикатура на него в образе Нерона, взирающего на горящий Лондон, а рядом с ним – Фелисия, изображенная в образе Поппеи.
Голливудские корреспонденты английских газет постоянно посылали в свои редакции обличительные материалы о жизни «британской колонии» в Лос-Анджелесе, и имя Вейна, как и имя Фелисии, занимало в них не последнее место.
Если эта вечеринка и заставляла Вейна чувствовать вину перед своей страной, то в гораздо большей степени он чувствовал себя виноватым перед Фелисией. Несмотря на все его благие намерения проводить больше времени с ней, его жизнь определялась жестким графиком съемок. Каждый день ровно в шесть часов утра студийная машина увозила его, и он до позднего вечера не возвращался домой. А те немногие часы, когда он не работал на съемочной площадке, он проводил в небе над аэродромом Бербанк, делая над летным полем круг за кругом, отчаянно сжимая ручку управления. Полеты не доставляли ему никакого удовольствия. Он лишь постоянно ощущал тревогу, вроде той, что возникала на сцене, когда ему приходилось играть трудную роль, не зная твердо свои слова.
Каждый день он пытался выкроить время для Фелисии, и всякий раз у него ничего не получалось. По ночам он засыпал как убитый, расплачиваясь усталостью за сложный грим, который он выбрал для своей роли. Он никогда не нарушал своей привычки полностью менять свою внешность в каждой роли, и чем хуже была роль, тем старательнее он скрывался за накладными носами, париками, гримом, как будто не хотел, чтобы его узнали. Каждое утро он часами сидел перед зеркалом, превращая себя в своего героя, а каждый вечер ему приходилось слой за слоем снимать грим – эта процедура заставляла его задерживаться на студии, когда съемочная группа уже ушла.
Он попросил Рэнди, у которого пока не было съемок, присматривать за Фелисией, и Рэнди с удовольствием выполнял его просьбу. Причин для беспокойства нет, докладывал он Вейну каждый день: Фелисия занята делом, вполне счастлива, не скучает по нему.
– Успокойся. Она прекрасно проводит время, – говорил он Вейну.
Но даже если Фелисия и скучала, она старалась, чтобы Робби не узнал об этом. Она переживала оттого, что ее дни проходили бесцельно; она постоянно терзалась ревностью и подозревала Робби в связи с его партнершей, Вирджинией Глад (которая славилась умением доставлять удовольствие мужчинам постарше, за что и получила на студии прозвище «Гладкая ручка»); она обвиняла Робби в том, что он работает, а она – нет, почти так же, как она всегда обвиняла его в способности спать, когда она не могла заснуть. О, как ей хотелось, чтобы он любил ее, чтобы их жизнь не превращалась в скучную рутину! Но по крайней мере у них были минуты покоя и счастья, когда на людях их руки случайно соприкасались или когда они выходили куда-то вместе рука об руку, или когда Вейн просыпался среди ночи и чувствовал, как ее тело прижимается к нему. Впервые за два года, как они покинули Англию, их отношения, кажется, наладились.
Несомненно, Рэнди был прав. Вейн устремился к гостям, улыбался, пожимал руки, здоровался с теми, кого знал лично, а тех, кого не знал, приветствовал словами: «Счастлив, что ты пришел, старина», позволял по дороге обнимать себя, хлопать по спине, пока не оказался на площадке среди танцующих.
Фелисия, раскрасневшаяся, танцевала с Арни Бушером, бывшим режиссером Вейна. Бушер, несмотря на свою лягушечью внешность, имел репутацию ловеласа, и Вейн не мог не заметить, как крепко он прижимал Фелисию к своему толстому животу. Рука Бушера с короткими пальцами лежала у нее на спине, как раз там, где заканчивалось ее довольно смелое декольте. Еще дюймом ниже – и его рука ляжет ей на задницу, сердито подумал Вейн. Лицо Фелисии было довольным, как у сытой кошки, глаза полуприкрыты, она вся отдавалась танцу. На губах Бушера блуждала озадаченная улыбка человека, который не может поверить собственному счастью. Вейн похлопал его по плечу гораздо сильнее, чем требовалось.
– Не возражаешь, если я уведу твою партнершу? – спросил он.
– Нисколько. – Маленькие черные глазки Бушера уже подыскивали в зале другую даму. – Она в полном твоем распоряжении, – сказал он, будто отдавал ключи от машины.
– Между прочим, мог бы сначала спросить меня, Робби, – сказала Фелисия, вцепившись в руку Бушера.
Вейн почувствовал, что назревает скандал. Спокойно, приказал он себе. Никаких сцен. Он улыбнулся.
– Разрешите пригласить вас на танец? – спросил он.
– Арни был очень мил, танцуя со мной. Он собирается снимать «Анну Каренину», дорогой. Он считает, что я идеально подхожу для главной роли.
– Такой фильм уже снят, – напомнил Вейн. Бушер пожал плечами.
– Но не мной. И не с Лисией в роли Анны.
– Ты мог бы сыграть Каренина, дорогой. Было бы чудесно вновь работать вместе с тобой.
Вейн нахмурился.
– Вронского, ты хотела сказать? Роль Каренина мне совсем не подходит.
– Нет, дорогой, именно Каренина. – Она мило улыбнулась ему. – Холодного, равнодушного мужа, который позволяет своей очаровательной жене покинуть его ради Вронского.
Бушер явно занервничал и поспешил оставить их.
– Я видел здесь Си Кригера, – пробормотал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
– Замечательный вечер, – заметил Брукс. – Все пришли. Все прекрасно проводят время. Вы получите самые хвалебные отзывы. Вот увидишь – завтра утром Фелисию завалят предложениями сниматься.
Вейн бросил взгляд на мелькавшую среди танцующих Фелисию.
– Я заметил, что Марти Куика здесь нет, – сказал он.
– Я же говорил тебе: Марти в Нью-Йорке. Если хочешь знать мое мнение, это даже к лучшему. Слушай, потанцуй с Лисией. Все ведь только этого и ждут.
Он прав, подумал Вейн, стараясь избавиться от терзавшего его беспокойства. Нельзя было сказать, что он не любил вечеринок – он их любил, – но здесь все казалось ему фальшивым. Здесь не было его друзей, да и сам он хотел бы находиться в другом месте. В Англии его заклеймили бы позором за организацию такого роскошного приема в то время, когда его соотечественники готовились к вторжению немцев, которого ожидали в любой момент.
Английские газеты уже публиковали обличительные статьи о нем, замечая, что он наслаждается жизнью кинозвезды в Калифорнии, когда его коллеги «вносят свой вклад» в оборону страны. «Дейли экспресс» напечатала его фотографию в шезлонге возле бассейна рядом со снимком Тоби Идена в военной форме, с трубкой в зубах, прислонившегося к пропеллеру своего самолета. В «Дейли миррор» появилась карикатура на него в образе Нерона, взирающего на горящий Лондон, а рядом с ним – Фелисия, изображенная в образе Поппеи.
Голливудские корреспонденты английских газет постоянно посылали в свои редакции обличительные материалы о жизни «британской колонии» в Лос-Анджелесе, и имя Вейна, как и имя Фелисии, занимало в них не последнее место.
Если эта вечеринка и заставляла Вейна чувствовать вину перед своей страной, то в гораздо большей степени он чувствовал себя виноватым перед Фелисией. Несмотря на все его благие намерения проводить больше времени с ней, его жизнь определялась жестким графиком съемок. Каждый день ровно в шесть часов утра студийная машина увозила его, и он до позднего вечера не возвращался домой. А те немногие часы, когда он не работал на съемочной площадке, он проводил в небе над аэродромом Бербанк, делая над летным полем круг за кругом, отчаянно сжимая ручку управления. Полеты не доставляли ему никакого удовольствия. Он лишь постоянно ощущал тревогу, вроде той, что возникала на сцене, когда ему приходилось играть трудную роль, не зная твердо свои слова.
Каждый день он пытался выкроить время для Фелисии, и всякий раз у него ничего не получалось. По ночам он засыпал как убитый, расплачиваясь усталостью за сложный грим, который он выбрал для своей роли. Он никогда не нарушал своей привычки полностью менять свою внешность в каждой роли, и чем хуже была роль, тем старательнее он скрывался за накладными носами, париками, гримом, как будто не хотел, чтобы его узнали. Каждое утро он часами сидел перед зеркалом, превращая себя в своего героя, а каждый вечер ему приходилось слой за слоем снимать грим – эта процедура заставляла его задерживаться на студии, когда съемочная группа уже ушла.
Он попросил Рэнди, у которого пока не было съемок, присматривать за Фелисией, и Рэнди с удовольствием выполнял его просьбу. Причин для беспокойства нет, докладывал он Вейну каждый день: Фелисия занята делом, вполне счастлива, не скучает по нему.
– Успокойся. Она прекрасно проводит время, – говорил он Вейну.
Но даже если Фелисия и скучала, она старалась, чтобы Робби не узнал об этом. Она переживала оттого, что ее дни проходили бесцельно; она постоянно терзалась ревностью и подозревала Робби в связи с его партнершей, Вирджинией Глад (которая славилась умением доставлять удовольствие мужчинам постарше, за что и получила на студии прозвище «Гладкая ручка»); она обвиняла Робби в том, что он работает, а она – нет, почти так же, как она всегда обвиняла его в способности спать, когда она не могла заснуть. О, как ей хотелось, чтобы он любил ее, чтобы их жизнь не превращалась в скучную рутину! Но по крайней мере у них были минуты покоя и счастья, когда на людях их руки случайно соприкасались или когда они выходили куда-то вместе рука об руку, или когда Вейн просыпался среди ночи и чувствовал, как ее тело прижимается к нему. Впервые за два года, как они покинули Англию, их отношения, кажется, наладились.
Несомненно, Рэнди был прав. Вейн устремился к гостям, улыбался, пожимал руки, здоровался с теми, кого знал лично, а тех, кого не знал, приветствовал словами: «Счастлив, что ты пришел, старина», позволял по дороге обнимать себя, хлопать по спине, пока не оказался на площадке среди танцующих.
Фелисия, раскрасневшаяся, танцевала с Арни Бушером, бывшим режиссером Вейна. Бушер, несмотря на свою лягушечью внешность, имел репутацию ловеласа, и Вейн не мог не заметить, как крепко он прижимал Фелисию к своему толстому животу. Рука Бушера с короткими пальцами лежала у нее на спине, как раз там, где заканчивалось ее довольно смелое декольте. Еще дюймом ниже – и его рука ляжет ей на задницу, сердито подумал Вейн. Лицо Фелисии было довольным, как у сытой кошки, глаза полуприкрыты, она вся отдавалась танцу. На губах Бушера блуждала озадаченная улыбка человека, который не может поверить собственному счастью. Вейн похлопал его по плечу гораздо сильнее, чем требовалось.
– Не возражаешь, если я уведу твою партнершу? – спросил он.
– Нисколько. – Маленькие черные глазки Бушера уже подыскивали в зале другую даму. – Она в полном твоем распоряжении, – сказал он, будто отдавал ключи от машины.
– Между прочим, мог бы сначала спросить меня, Робби, – сказала Фелисия, вцепившись в руку Бушера.
Вейн почувствовал, что назревает скандал. Спокойно, приказал он себе. Никаких сцен. Он улыбнулся.
– Разрешите пригласить вас на танец? – спросил он.
– Арни был очень мил, танцуя со мной. Он собирается снимать «Анну Каренину», дорогой. Он считает, что я идеально подхожу для главной роли.
– Такой фильм уже снят, – напомнил Вейн. Бушер пожал плечами.
– Но не мной. И не с Лисией в роли Анны.
– Ты мог бы сыграть Каренина, дорогой. Было бы чудесно вновь работать вместе с тобой.
Вейн нахмурился.
– Вронского, ты хотела сказать? Роль Каренина мне совсем не подходит.
– Нет, дорогой, именно Каренина. – Она мило улыбнулась ему. – Холодного, равнодушного мужа, который позволяет своей очаровательной жене покинуть его ради Вронского.
Бушер явно занервничал и поспешил оставить их.
– Я видел здесь Си Кригера, – пробормотал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128