В конце концов ее дядя Гарри был пэром, а ее отец, как второй сын, мог бы называть себя, если бы захотел, достопочтенным капитаном Эдвардом Треверсом Лэнглитом Лайлом, кавалером ордена «Военного креста». Она всегда считала несколько вульгарным присваивать рыцарское звание актерам за их достижения, или удачливым бизнесменам, торговцам и политикам. Ни при каких обстоятельствах она ни собиралась отказываться от своего имени Фелисия Лайл ради «чести» называться леди Вейн.
– Посмотрим, что из этого получится, – сказал Робби. – Но разговоры уже идут.
– Значит, все так и будет. Ты примешь его? Он пожал плечами, чувствуя ее равнодушие.
– Если премьер-министр включит мое имя в список награждений, будет нелегко, да и нелепо, отказаться, как ты думаешь? Для театра это будет великолепно. – Он беспечно улыбнулся. – К тому же, – более серьезно сказал он, – если я могу получить эту чертову награду, я хочу ее получить.
– Вот это другой разговор.
– Почему бы нет, черт возьми? Этой чести должен был быть удостоен Филип, но он выбыл из игры. Тоби заслуживает этого звания не меньше, чем я, и если я получу его, то скоро получит и он. К тому же это признание наших с тобой заслуг – мы играли во время бомбежек, ездили на заводы, отказались от Голливуда, чтобы вернуться домой и делать свое дело. Если я получу титул – я говорю «если» – это будет для нас обоих. Но ничто, даже титул герцога, не значит для меня так много, как этот шекспировский кинжал. Пожалуй, несмотря на поздний час я должен позвонить Филипу.
Сидя у стола, Фелисия смотрела на кинжал. Неужели Филип действительно играл с ним на сцене? Она видела его игру сотни раз, но не помнила этого кинжала. Скорее всего он держал его, как реликвию, запертым в шкафу, где ему и место. В мире, где первые издания пьес Шекспира весьма сомнительного происхождения – которые сам Шекспир не видел и не держал в руках – раскупались американскими коллекционерами за миллионы долларов, было странно, что такой ценный предмет, которого он не только касался, но фактически покупал его, заказал гравировку и подарил своему лучшему другу и партнеру, остался почти неизвестной реликвией. Была ли какая-то тайная причина, почему актеры, поколение за поколением, хранили молчание о предмете, который по-своему был ценен не менее, чем драгоценности короны? Фелисия была не более суеверна, чем большинство людей театра, но у нее мелькнула мысль, что на нем могло лежать какое-то «проклятие». Не на это ли намекал Чагрин в своей записке, подумала она, говоря, что он не принес ему удачи, а сделал его несчастным?
Она взглянула на кинжал и поежилась. Как много всего могло встать между Робби и тем, чего он хочет – какой-нибудь Скандал, банкротство его театра, неверный выбор фильма, или пьесы, или друзей – каждое из этих событий могло сбросить его с пьедестала во мрак, как это случилось с Филипом Чагрином.
Она закрыла глаза от навалившейся на нее усталости – день был очень тяжелым, и она еще не пришла в себя после холодной и сырой ночи на улице. Она мысленно увидела вереницу опасностей: волчью усмешку Марти Куика, кинжал, Порцию в руках дяди Гарри, театр герцога Йоркского, мечту Робби, в огне, занавес пылает, как сухие дрова в камине, позолоченные декорации исчезают в дыму…
Она открыла глаза, недоумевая, когда реальная жизнь успела стать более терпимой, чем ее сны, что бодрствовать стало не так страшно, как спать.
Робби тоже смотрел на кинжал, погруженный в свои мысли.
– Спрячь его, дорогой, – тихо сказала Фелисия. – Ты можешь позвонить Филипу и поблагодарить его завтра утром. Пойдем лучше спать.
Он кивнул и, зевая, встал. Было уже почти два часа ночи, а он был на ногах с раннего утра, готовясь к спектаклю, который доказал, что среди актеров ему нет равных. Он взял кинжал, завернул его в остатки папиросной бумаги и спрятал в ящик стола.
Фелисия надеялась, что она больше никогда его не увидит.
АКТ ТРЕТИЙ
Весь мир театр…
1944
Сцена семнадцатая
Спустя несколько дней после появления в колонке юридических новостей «Таймс» коротенького сообщения о том, что суд принял окончательное решение по делу о разводе супругов Шевеникс-Трент, в разделе светской хроники той же газеты было помещено скромное сообщение о помолвке Роберта Джиллса Вейна и Фелисии Лайл, и теперь их свадьба была уже не за горами.
Более падкие на сенсации ежедневные газеты ухватились за эту новость. «Дейли экспресс» разыскала на Бонд-стрит ювелира, у которого Робби купил для Фелисии обручальное кольцо, а более смелая «Дейли мейл» посадила на крышу дома напротив фотографа с телеобъективом и получила фотографию Робби и Фелисии за завтраком в постели – Робби в пижаме читает «Таймс», а Фелисия, частично скрытая чайником и цветами на подносе, просматривает почту.
Поскольку Порция в это время гостила у них, в газете появилась также фотография маленькой девочки с няней на ступенях дома. Заголовок над фотографиями гласил: «Помолвлены – и уже живут вместе!», что вызвало гнев и смущение Робби.
Фелисия отнеслась к этому более спокойно и обвинила Робби в чопорности и отсутствии чувства юмора – но его беспокойство оказалось не беспочвенным. Другие ежедневные газеты сразу же подхватили этот крик; кампанию возглавила «Дейли экспресс» со своей статьей «Разве это подходящий дом для ребенка?», а «Ивнинг стандард» напечатала целый разворот фотографий Фелисии в разных игривых позах из ее фильмов под заголовком «И какая из нее мать?»
Дженни Ли, непримиримый член парламента от лейбористов, даже подняла эту тему в палате общин, обратившись к собравшимся с вопросом, почему пока миллионы людей воюют и страдают за свою страну, два знаменитых актера открыто живут во грехе да еще при ребенке в доме. Какой пример они подают простым людям?
В палате лордов дядя Гарри выступил с речью в их защиту на тему «Кто сам без греха, тот пусть первый бросит камень», отметив, что как крестный отец, дядя и духовный наставник ребенка, он не видит никакой опасности для девочки.
Постепенно эта буря, как всякая другая, пронеслась, но только после того, как в гримуборной Робби однажды появился скромный посыльный из Букингемского дворца с сообщением, что их величества с нетерпением ждут, когда они смогут поздравить с законным браком двух своих самых любимых актеров. Намек был весьма недвусмысленный, и так случилось, что появление посыльного совпало с собственным желанием Робби положить конец тому, что Гай Дарлинг называл «самым продолжительным адюльтером в истории театра».
Новость о том, что они наконец женятся, превратила их в глазах всего мира, даже в глазах скептически настроенных священников и падких на скандал репортеров с Флит-стрит, опять в «романтических влюбленных» – вероятно, это было единственным дуновением романтики в стране, пятый год участвующей в войне и с нетерпением ожидающей дня победы, пока с неба на нее падали немецкие бомбы, как зловещие игрушки, напоминая ужасы 1940 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
– Посмотрим, что из этого получится, – сказал Робби. – Но разговоры уже идут.
– Значит, все так и будет. Ты примешь его? Он пожал плечами, чувствуя ее равнодушие.
– Если премьер-министр включит мое имя в список награждений, будет нелегко, да и нелепо, отказаться, как ты думаешь? Для театра это будет великолепно. – Он беспечно улыбнулся. – К тому же, – более серьезно сказал он, – если я могу получить эту чертову награду, я хочу ее получить.
– Вот это другой разговор.
– Почему бы нет, черт возьми? Этой чести должен был быть удостоен Филип, но он выбыл из игры. Тоби заслуживает этого звания не меньше, чем я, и если я получу его, то скоро получит и он. К тому же это признание наших с тобой заслуг – мы играли во время бомбежек, ездили на заводы, отказались от Голливуда, чтобы вернуться домой и делать свое дело. Если я получу титул – я говорю «если» – это будет для нас обоих. Но ничто, даже титул герцога, не значит для меня так много, как этот шекспировский кинжал. Пожалуй, несмотря на поздний час я должен позвонить Филипу.
Сидя у стола, Фелисия смотрела на кинжал. Неужели Филип действительно играл с ним на сцене? Она видела его игру сотни раз, но не помнила этого кинжала. Скорее всего он держал его, как реликвию, запертым в шкафу, где ему и место. В мире, где первые издания пьес Шекспира весьма сомнительного происхождения – которые сам Шекспир не видел и не держал в руках – раскупались американскими коллекционерами за миллионы долларов, было странно, что такой ценный предмет, которого он не только касался, но фактически покупал его, заказал гравировку и подарил своему лучшему другу и партнеру, остался почти неизвестной реликвией. Была ли какая-то тайная причина, почему актеры, поколение за поколением, хранили молчание о предмете, который по-своему был ценен не менее, чем драгоценности короны? Фелисия была не более суеверна, чем большинство людей театра, но у нее мелькнула мысль, что на нем могло лежать какое-то «проклятие». Не на это ли намекал Чагрин в своей записке, подумала она, говоря, что он не принес ему удачи, а сделал его несчастным?
Она взглянула на кинжал и поежилась. Как много всего могло встать между Робби и тем, чего он хочет – какой-нибудь Скандал, банкротство его театра, неверный выбор фильма, или пьесы, или друзей – каждое из этих событий могло сбросить его с пьедестала во мрак, как это случилось с Филипом Чагрином.
Она закрыла глаза от навалившейся на нее усталости – день был очень тяжелым, и она еще не пришла в себя после холодной и сырой ночи на улице. Она мысленно увидела вереницу опасностей: волчью усмешку Марти Куика, кинжал, Порцию в руках дяди Гарри, театр герцога Йоркского, мечту Робби, в огне, занавес пылает, как сухие дрова в камине, позолоченные декорации исчезают в дыму…
Она открыла глаза, недоумевая, когда реальная жизнь успела стать более терпимой, чем ее сны, что бодрствовать стало не так страшно, как спать.
Робби тоже смотрел на кинжал, погруженный в свои мысли.
– Спрячь его, дорогой, – тихо сказала Фелисия. – Ты можешь позвонить Филипу и поблагодарить его завтра утром. Пойдем лучше спать.
Он кивнул и, зевая, встал. Было уже почти два часа ночи, а он был на ногах с раннего утра, готовясь к спектаклю, который доказал, что среди актеров ему нет равных. Он взял кинжал, завернул его в остатки папиросной бумаги и спрятал в ящик стола.
Фелисия надеялась, что она больше никогда его не увидит.
АКТ ТРЕТИЙ
Весь мир театр…
1944
Сцена семнадцатая
Спустя несколько дней после появления в колонке юридических новостей «Таймс» коротенького сообщения о том, что суд принял окончательное решение по делу о разводе супругов Шевеникс-Трент, в разделе светской хроники той же газеты было помещено скромное сообщение о помолвке Роберта Джиллса Вейна и Фелисии Лайл, и теперь их свадьба была уже не за горами.
Более падкие на сенсации ежедневные газеты ухватились за эту новость. «Дейли экспресс» разыскала на Бонд-стрит ювелира, у которого Робби купил для Фелисии обручальное кольцо, а более смелая «Дейли мейл» посадила на крышу дома напротив фотографа с телеобъективом и получила фотографию Робби и Фелисии за завтраком в постели – Робби в пижаме читает «Таймс», а Фелисия, частично скрытая чайником и цветами на подносе, просматривает почту.
Поскольку Порция в это время гостила у них, в газете появилась также фотография маленькой девочки с няней на ступенях дома. Заголовок над фотографиями гласил: «Помолвлены – и уже живут вместе!», что вызвало гнев и смущение Робби.
Фелисия отнеслась к этому более спокойно и обвинила Робби в чопорности и отсутствии чувства юмора – но его беспокойство оказалось не беспочвенным. Другие ежедневные газеты сразу же подхватили этот крик; кампанию возглавила «Дейли экспресс» со своей статьей «Разве это подходящий дом для ребенка?», а «Ивнинг стандард» напечатала целый разворот фотографий Фелисии в разных игривых позах из ее фильмов под заголовком «И какая из нее мать?»
Дженни Ли, непримиримый член парламента от лейбористов, даже подняла эту тему в палате общин, обратившись к собравшимся с вопросом, почему пока миллионы людей воюют и страдают за свою страну, два знаменитых актера открыто живут во грехе да еще при ребенке в доме. Какой пример они подают простым людям?
В палате лордов дядя Гарри выступил с речью в их защиту на тему «Кто сам без греха, тот пусть первый бросит камень», отметив, что как крестный отец, дядя и духовный наставник ребенка, он не видит никакой опасности для девочки.
Постепенно эта буря, как всякая другая, пронеслась, но только после того, как в гримуборной Робби однажды появился скромный посыльный из Букингемского дворца с сообщением, что их величества с нетерпением ждут, когда они смогут поздравить с законным браком двух своих самых любимых актеров. Намек был весьма недвусмысленный, и так случилось, что появление посыльного совпало с собственным желанием Робби положить конец тому, что Гай Дарлинг называл «самым продолжительным адюльтером в истории театра».
Новость о том, что они наконец женятся, превратила их в глазах всего мира, даже в глазах скептически настроенных священников и падких на скандал репортеров с Флит-стрит, опять в «романтических влюбленных» – вероятно, это было единственным дуновением романтики в стране, пятый год участвующей в войне и с нетерпением ожидающей дня победы, пока с неба на нее падали немецкие бомбы, как зловещие игрушки, напоминая ужасы 1940 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128