Может быть, он и вообще его не получил. Может быть, он даже и не жил в Бонне. И не был профессором философии. У меня даже засело в памяти, что в Бонне, кажется, и вовсе нет университета. Словом, я с тех пор ничего о нем не знаю.
Когда Винтерхолеры обнаружили, что я в положении, – ты же их хорошо знаешь, – они все сделали, чтобы узнать, кто меня опозорил, но у них ничего не вышло. Они даже хотели помочь мне материально, ведь было ясно, что я больше не смогу работать.
Поэтому меня отдали на попечение старой Ильзе Клотц. И я жила с ней, пока ты не родилась. В таких местечках, как у нас, новости расходятся быстро, моя репутация была погублена. Я спустилась с гор в Мерано и нашла себе место горничной в одной гостинице. Каждую среду – это был мой выходной – я тебя навещала и приносила старой Ильзе немного денег.
Тебе было шесть, когда один турист из Рима сказал, что женится на мне. Наобещал с три короба, сказал, что в Риме я буду жить у его матери и смогу найти хорошую работу. Я решила, что случай подходящий, да и сам он казался мне добрым человеком. Уж сколько раз я давала себя обмануть мужчинам с добрыми лицами, мне и самой не сосчитать, а все на что-то надеялась. Я последовала за ним. Уже без иллюзий, как когда-то пошла за твоим отцом в Иванову ночь, но все-таки в надежде устроиться по-человечески.
Тебе пора было поступать в школу. Тетя Ильзе не могла заменить тебе учительницу, поэтому пришлось похлопотать, чтобы устроить тебя в интернат в Мерано, где ты могла бы учиться. Мать этого римского туриста оказалась на самом деле владелицей сомнительного пансиона. А что до хорошо оплачиваемой работы, то пришлось мне устроиться в одном ночном заведении чем-то вроде гейши. Мои обязанности состояли в том, чтобы спаивать клиентов, платили мне процент с каждой бутылки. И львиную долю моего заработка забирал себе этот тип, а все остальное уходило на оплату интерната.
Это была не жизнь, а помойка, я дошла до полного отчаяния и тут познакомилась с Марио. Он хороший. Помогает мне, провожает в ночные клубы, где я работаю по-прежнему. Теперь ты знаешь, кто твой отец. И знаешь, кто я.
– Мне очень жаль тебя, мама, – сказала Карин, выслушав последнюю часть рассказа в страшном напряжении. – Если бы только я могла тебе чем-то помочь.
Она приняла исповедь матери, но была не в состоянии понять и оправдать рабскую зависимость Мартины от этого негодяя, занимавшегося таким омерзительным ремеслом. Она сама готова была с любовью протянуть матери руку помощи.
– Теперь мне уже ничто не поможет. Мне уже за тридцать, – с горечью возразила Мартина, – я больше не смогу так жить. С тех пор как я больна, Марио все вечера проводит на стороне. Может, уже подыскивает мне замену.
Карин с ужасом выслушала это последнее откровение, показавшееся ей скорее бесстыдным, чем искренним. Ее мать не искала правды, а выплескивала на чистую, незапятнанную душу девочки всю ту грязь, что скопилась у нее внутри.
– Почему же ты настояла, чтобы я жила здесь… с вами? – с безжалостной холодностью спросила Карин.
– Я хочу, чтобы ты получила образование, – Мартина говорила тихо, но с твердой решимостью в голосе. – Ты не будешь работать горничной. Ты не погубишь себя в одну ночь, как я себя погубила, – в ее глазах вспыхнуло бешенство.
– Мама, успокойся, – испугалась девочка.
– Все мужчины – свиньи! – не обращая на нее внимания, продолжала Мартина. – И ты должна это знать и держаться от них подальше. – Она яростно схватила дочку за руку, повысив голос до крика: – Ты поняла?
– Я поняла, мама, – Карин пыталась высвободиться из железной хватки. К глазам подступили слезы.
– Если я хоть раз, – с ненавистью прошипела Мартина, – один только раз застану тебя с мужчиной, – изобью до смерти! – Она дышала с трудом, словно ей не хватало воздуха.
– Мама, прошу тебя.
– Ты считаешь, что я о тебе не забочусь, но это не так. Вот послушай: держись подальше от мужчин. Мужчины – это наша погибель. Никогда этого не забывай, – закончила Мартина.
* * *
Марио с вожделением разглядывал Карину, его глаза блестели. Эта девчонка сводила его с ума: до чего же она была хороша со своими толстыми огненными косами, опаловым личиком, нежными губами, точеным носиком и зачарованным взглядом. Фигурка у нее была стройная, но уже хорошо очерченная и полная жизни; даже уродливый черный школьный фартук ее не портил. Серые шерстяные чулки, которые Мартина заставляла ее носить, категорически запрещая дочке надевать тонкий нейлон, не только не скрывали, но даже подчеркивали красоту стройных икр, а короткая юбочка открывала округлые колени.
Сидя за кухонным столом и опустив глаза на шитье, Карин делала вид, что не замечает присутствия Марио.
– Привет, красотка, – игриво поздоровался он.
– Добрый день, – не поднимая головы, отвечала Карин. Она и не глядя могла себе представить его нелепые усики, глупую ухмылку и черные глазки-бусинки. Она ненавидела его всей душой.
– Где твоя мать? – спросил он.
– Вышла.
Как могла Мартина терпеть его наглые выходки? Карин была уверена, что мать его презирает, но обойтись без него не может. Сколько раз, будучи невольной свидетельницей их яростных ссор, она слышала, как Мартина умоляла его: «Только не покидай меня, прошу тебя. Я для тебя все сделаю, все, что захочешь».
Карин оторвала глаза от юбки, которую чинила, и встретила его взгляд. В нем было что-то странное и беспокойное, на минуту ей стало не по себе.
Марио ободряюще улыбнулся ей:
– Вижу, ты так занята работой, что не решаюсь попросить тебя сварить мне кофе.
Карин оставила шитье на столе и подошла к плите, чтобы поставить кофейник на огонь.
Марио подошел к ней поближе и снял с полки банку кофе.
– Сколько ложек? – заботливо спросил он.
– Я сама, – ответила Карин, стараясь поставить его на место, но он ее не слушал. Чистый запах детства, исходивший от вполне сформировавшегося, но еще не женского тела, кружил ему голову.
– Почему ты никуда не ходишь по вечерам? – Голос мужчины стал хриплым и вызывающим. – Уж не хочешь ли сказать, что у тебя нет кавалера?
– Какого кавалера? – вспыхнула Карин, испепеляя его взглядом. – Как вы только смеете?
– У всех девочек есть поклонники, – засмеялся он. – А уж такой хорошенькой, как ты, я никогда не встречал.
Кофейник начал урчать на плите, и Карин выключила газ.
– Ну брось, ты что, обиделась? – продолжал он. – Я же пошутил.
– В следующий раз шутите с кем-нибудь другим, – ответила Карин.
– За что ты на меня злишься? – спросил он. Его одолевало дикое желание коснуться этого юного тела.
– Ни на кого я не злюсь. Просто оставьте меня в покое. – Она поставила на стол дымящийся кофейник и открыла дверцу шкафчика, чтобы вынуть чашку и сахар.
– И все же ты уже созрела, и пора тебе обзавестись кавалером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Когда Винтерхолеры обнаружили, что я в положении, – ты же их хорошо знаешь, – они все сделали, чтобы узнать, кто меня опозорил, но у них ничего не вышло. Они даже хотели помочь мне материально, ведь было ясно, что я больше не смогу работать.
Поэтому меня отдали на попечение старой Ильзе Клотц. И я жила с ней, пока ты не родилась. В таких местечках, как у нас, новости расходятся быстро, моя репутация была погублена. Я спустилась с гор в Мерано и нашла себе место горничной в одной гостинице. Каждую среду – это был мой выходной – я тебя навещала и приносила старой Ильзе немного денег.
Тебе было шесть, когда один турист из Рима сказал, что женится на мне. Наобещал с три короба, сказал, что в Риме я буду жить у его матери и смогу найти хорошую работу. Я решила, что случай подходящий, да и сам он казался мне добрым человеком. Уж сколько раз я давала себя обмануть мужчинам с добрыми лицами, мне и самой не сосчитать, а все на что-то надеялась. Я последовала за ним. Уже без иллюзий, как когда-то пошла за твоим отцом в Иванову ночь, но все-таки в надежде устроиться по-человечески.
Тебе пора было поступать в школу. Тетя Ильзе не могла заменить тебе учительницу, поэтому пришлось похлопотать, чтобы устроить тебя в интернат в Мерано, где ты могла бы учиться. Мать этого римского туриста оказалась на самом деле владелицей сомнительного пансиона. А что до хорошо оплачиваемой работы, то пришлось мне устроиться в одном ночном заведении чем-то вроде гейши. Мои обязанности состояли в том, чтобы спаивать клиентов, платили мне процент с каждой бутылки. И львиную долю моего заработка забирал себе этот тип, а все остальное уходило на оплату интерната.
Это была не жизнь, а помойка, я дошла до полного отчаяния и тут познакомилась с Марио. Он хороший. Помогает мне, провожает в ночные клубы, где я работаю по-прежнему. Теперь ты знаешь, кто твой отец. И знаешь, кто я.
– Мне очень жаль тебя, мама, – сказала Карин, выслушав последнюю часть рассказа в страшном напряжении. – Если бы только я могла тебе чем-то помочь.
Она приняла исповедь матери, но была не в состоянии понять и оправдать рабскую зависимость Мартины от этого негодяя, занимавшегося таким омерзительным ремеслом. Она сама готова была с любовью протянуть матери руку помощи.
– Теперь мне уже ничто не поможет. Мне уже за тридцать, – с горечью возразила Мартина, – я больше не смогу так жить. С тех пор как я больна, Марио все вечера проводит на стороне. Может, уже подыскивает мне замену.
Карин с ужасом выслушала это последнее откровение, показавшееся ей скорее бесстыдным, чем искренним. Ее мать не искала правды, а выплескивала на чистую, незапятнанную душу девочки всю ту грязь, что скопилась у нее внутри.
– Почему же ты настояла, чтобы я жила здесь… с вами? – с безжалостной холодностью спросила Карин.
– Я хочу, чтобы ты получила образование, – Мартина говорила тихо, но с твердой решимостью в голосе. – Ты не будешь работать горничной. Ты не погубишь себя в одну ночь, как я себя погубила, – в ее глазах вспыхнуло бешенство.
– Мама, успокойся, – испугалась девочка.
– Все мужчины – свиньи! – не обращая на нее внимания, продолжала Мартина. – И ты должна это знать и держаться от них подальше. – Она яростно схватила дочку за руку, повысив голос до крика: – Ты поняла?
– Я поняла, мама, – Карин пыталась высвободиться из железной хватки. К глазам подступили слезы.
– Если я хоть раз, – с ненавистью прошипела Мартина, – один только раз застану тебя с мужчиной, – изобью до смерти! – Она дышала с трудом, словно ей не хватало воздуха.
– Мама, прошу тебя.
– Ты считаешь, что я о тебе не забочусь, но это не так. Вот послушай: держись подальше от мужчин. Мужчины – это наша погибель. Никогда этого не забывай, – закончила Мартина.
* * *
Марио с вожделением разглядывал Карину, его глаза блестели. Эта девчонка сводила его с ума: до чего же она была хороша со своими толстыми огненными косами, опаловым личиком, нежными губами, точеным носиком и зачарованным взглядом. Фигурка у нее была стройная, но уже хорошо очерченная и полная жизни; даже уродливый черный школьный фартук ее не портил. Серые шерстяные чулки, которые Мартина заставляла ее носить, категорически запрещая дочке надевать тонкий нейлон, не только не скрывали, но даже подчеркивали красоту стройных икр, а короткая юбочка открывала округлые колени.
Сидя за кухонным столом и опустив глаза на шитье, Карин делала вид, что не замечает присутствия Марио.
– Привет, красотка, – игриво поздоровался он.
– Добрый день, – не поднимая головы, отвечала Карин. Она и не глядя могла себе представить его нелепые усики, глупую ухмылку и черные глазки-бусинки. Она ненавидела его всей душой.
– Где твоя мать? – спросил он.
– Вышла.
Как могла Мартина терпеть его наглые выходки? Карин была уверена, что мать его презирает, но обойтись без него не может. Сколько раз, будучи невольной свидетельницей их яростных ссор, она слышала, как Мартина умоляла его: «Только не покидай меня, прошу тебя. Я для тебя все сделаю, все, что захочешь».
Карин оторвала глаза от юбки, которую чинила, и встретила его взгляд. В нем было что-то странное и беспокойное, на минуту ей стало не по себе.
Марио ободряюще улыбнулся ей:
– Вижу, ты так занята работой, что не решаюсь попросить тебя сварить мне кофе.
Карин оставила шитье на столе и подошла к плите, чтобы поставить кофейник на огонь.
Марио подошел к ней поближе и снял с полки банку кофе.
– Сколько ложек? – заботливо спросил он.
– Я сама, – ответила Карин, стараясь поставить его на место, но он ее не слушал. Чистый запах детства, исходивший от вполне сформировавшегося, но еще не женского тела, кружил ему голову.
– Почему ты никуда не ходишь по вечерам? – Голос мужчины стал хриплым и вызывающим. – Уж не хочешь ли сказать, что у тебя нет кавалера?
– Какого кавалера? – вспыхнула Карин, испепеляя его взглядом. – Как вы только смеете?
– У всех девочек есть поклонники, – засмеялся он. – А уж такой хорошенькой, как ты, я никогда не встречал.
Кофейник начал урчать на плите, и Карин выключила газ.
– Ну брось, ты что, обиделась? – продолжал он. – Я же пошутил.
– В следующий раз шутите с кем-нибудь другим, – ответила Карин.
– За что ты на меня злишься? – спросил он. Его одолевало дикое желание коснуться этого юного тела.
– Ни на кого я не злюсь. Просто оставьте меня в покое. – Она поставила на стол дымящийся кофейник и открыла дверцу шкафчика, чтобы вынуть чашку и сахар.
– И все же ты уже созрела, и пора тебе обзавестись кавалером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128