Он задумался о том, что случилось прошедшей зимой, вспоминая о чудовищном вторжении в его хозяйство, когда кто-то решил, что может воспользоваться его именем, его торговым знаком для такого мерзкого занятия, как контрабанда наркотиков, достойного лишь самых подлых и бесчестных негодяев.
В разделе уголовной хроники местных газет появились скупые сообщения о нескольких преступлениях, отнесенных на счет мафии. Никколо Печи был найден с перерезанным горлом и камнем во рту на морском берегу под Кастелламаре. Миммо Карузо был убит выстрелом в лоб как-то вечером на пороге одного из знаменитейших ресторанов Палермо. Итало-американца Джо Скалиа глубокой ночью переехал тяжелый грузовик у входа в одно из ночных заведений. После чисто формального дознания дела были сданы в архив.
Никто ничего не видел, никто не мог помочь правосудию пролить свет на жестокие и загадочные убийства. Дон Калоджеро Коста и старый барон больше ни разу не заговорили об этом деле, но Джузеппе Сайева был уверен, что история с поддельными апельсинами на этом не кончится. Он мог бы попытаться смягчить возможные ответные действия, и ему нетрудно было довести до сведения нужных людей, что он готов к переговорам, но бароны Монреале никогда не унижались до сделок с кем бы то ни было: ни с политиками, ни с представителями новой мафии, признававшими только те правила, которые служили их личной выгоде.
– Запомни еще одну важную вещь, сынок, – сказал он внуку, – тебе, конечно, встретятся в жизни люди, которые попытаются загнать тебя в угол. Никогда не уступай. Кто сдался, тот конченый человек.
Мальчик ничего не понял из этих слов деда. Совет показался ему бесполезным. Кто же посмеет загнать в угол внука Джузеппе Сайевы, барона Монреале?
* * *
Было четыре часа утра. На небе густая синева, на фоне которой меркли последние звезды, уступала место перламутровым краскам рассвета. В палаццо Пьяцца-Армерины, все еще погруженном в сон, Калоджеро Коста на цыпочках выскользнул из своей комнаты, держа в одной руке пару тяжелых сапог, а в другой – сверток с завтраком.
Он вошел в розовую спальню Аннализы. Бруно был уже на ногах и торопливо одевался.
– Как это ты встал так рано? – удивился Кало.
– Я беспокоился. Вчера вечером никак не мог заснуть, – признался мальчик. – Боялся проспать и завел будильник.
– Боялся, что я тебя забуду дома? – улыбнулся Кало, радуясь восторгу Бруно.
– Дедушка в первый раз берет меня с собой на охоту! – Он надел бумазейную охотничью курточку, точь-в-точь такую же, как у Кало. – Если бы он пришел вместо тебя и застал меня в постели, он бы не стал меня будить. Ты же знаешь, какой он, – говорил Бруно с видом заговорщика. Он был высок ростом, крепок и совершенно лишен детской неуклюжести.
– Давай поторапливайся, – сказал Кало. – Барон наверняка уже спустился.
Джузеппе Сайева ждал их у выхода.
– Готов к большому походу, малыш? – улыбнулся он внуку.
– Доброе утро, дедушка, – ответил Бруно, повернувшись вокруг собственной оси, чтобы дед мог убедиться, что он одет в точности, как было указано: от ботинок на толстой подошве до бумазейной курточки.
Кало был горд за него. Этот мальчишка станет настоящим мужчиной.
– Ну что ж, идем, – решил барон.
Все трое вышли в сад и прошли по аллее, обсаженной агавами. Воздух был прозрачен и свеж, небо чисто, и Бруно с жадностью вдохнул всей грудью, ощущая какую-то пьянящую радость. Одна только утренняя звезда еще боролась в небе со светом зари. Птицы проснулись и завели свой прихотливый и веселый концерт.
Они вышли за кованые железные ворота и пробрались по круто спускающейся с холма тропинке в открытое поле. С июня по сентябрь, даже вне официального открытия охотничьего сезона, барон охотился на своих землях в сопровождении Кало.
Бруно нес на плече английскую двустволку двадцать восьмого калибра размером куда меньше, чем ружье деда, изумительное ружье двенадцатого калибра с внешними курками, сделанное на заказ в старинной мастерской Пипера Гершталь-Леца в Льеже, изукрашенное сказочным узором с изображением оленей, звезды и двух средневековых рыцарей с копьями наперевес, атакующих невидимого врага. Кало нес на правом плече свой верный «браунинг».
Пустельга и коршун низко кружили, высматривая добычу.
– Можно мне выстрелить? – спросил Бруно.
– Нет, – решительно отрезал барон. – Это очень редкие виды. К тому же они убивают гадюк, – объяснил он, – они полезные.
Так мальчик узнал то, чего не знал раньше.
Они шли, погружаясь в звенящую тишину утреннего одиночества, когда солнце еще не накалило воздух, когда земля, чередуя каменистые глины с песчаниками, изгибаясь невысокими холмами и ныряя в широкие долины, кажется переменчивой и многокрасочной, как палитра художника.
Они шли, наслаждаясь незапятнанной красотой природы, суровой, девственной и дикой. Двое мужчин и мальчик шли неторопливым четким шагом по направлению к лесу, местами заросшему бородавочником. Мужчины думали о вершине холма, где хотели устроить привал и, любуясь пейзажем, съесть приготовленный Анниной завтрак. Мальчик же мечтал только об охоте и приключениях. Ему хотелось вернуться домой не с пустыми руками, принести с охоты свой первый трофей: зайца, фазана или хоть дикого кролика.
Кало вырвал корешок растения с клейкими листьями и голубыми цветочками, очистил его лезвием ножа, сполоснул водой из походной фляжки, разрезал надвое и одну половинку предложил Бруно.
– Что это? – с любопытством спросил мальчик.
– Лакричный корень, – объяснил Кало. – Он укрепляет зубы, и у него приятный вкус.
Бруно поблагодарил и принялся сосать свежий корешок, еще влажный и полный сока.
– Правда вкусно, – сказал он.
Бонбон, старый пойнтер барона, которому было уже почти десять лет, бежал впереди, вытянув морду вверх, как радар, в классической позе, типичной для его породы. У него была великолепная голова со слегка выгнутой мордой, безупречным стопом и влажным черным носом. Черные пятна украшали корпус, отяжелевший от возраста и сладостей, которыми баловала пса принцесса Изгро. «Прекрати это! – сердился барон. – Ты же его убьешь!» У Бонбона была повадка настоящего пойнтера, но двигался он со скоростью легавой, словно позабыв, что принадлежит к породе поисковых собак. Он обленился, не рыскал туда-сюда, не заходил слишком далеко вперед. Не было у него больше ни силы, ни выносливости, но барон прощал ему эти недостатки. Сейчас он бежал, опережая охотников на несколько десятков метров и беспечно полагаясь лишь на свое безошибочное чутье.
– Думаешь, ему удастся поднять зверя? – с волнением спросил Бруно.
– Думаю, да, – ответил барон. – Если, конечно, там вообще кто-то есть.
– Мне бы хоть дикого кролика, – жалобно прошептал Бруно, впиваясь взглядом в окрестности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
В разделе уголовной хроники местных газет появились скупые сообщения о нескольких преступлениях, отнесенных на счет мафии. Никколо Печи был найден с перерезанным горлом и камнем во рту на морском берегу под Кастелламаре. Миммо Карузо был убит выстрелом в лоб как-то вечером на пороге одного из знаменитейших ресторанов Палермо. Итало-американца Джо Скалиа глубокой ночью переехал тяжелый грузовик у входа в одно из ночных заведений. После чисто формального дознания дела были сданы в архив.
Никто ничего не видел, никто не мог помочь правосудию пролить свет на жестокие и загадочные убийства. Дон Калоджеро Коста и старый барон больше ни разу не заговорили об этом деле, но Джузеппе Сайева был уверен, что история с поддельными апельсинами на этом не кончится. Он мог бы попытаться смягчить возможные ответные действия, и ему нетрудно было довести до сведения нужных людей, что он готов к переговорам, но бароны Монреале никогда не унижались до сделок с кем бы то ни было: ни с политиками, ни с представителями новой мафии, признававшими только те правила, которые служили их личной выгоде.
– Запомни еще одну важную вещь, сынок, – сказал он внуку, – тебе, конечно, встретятся в жизни люди, которые попытаются загнать тебя в угол. Никогда не уступай. Кто сдался, тот конченый человек.
Мальчик ничего не понял из этих слов деда. Совет показался ему бесполезным. Кто же посмеет загнать в угол внука Джузеппе Сайевы, барона Монреале?
* * *
Было четыре часа утра. На небе густая синева, на фоне которой меркли последние звезды, уступала место перламутровым краскам рассвета. В палаццо Пьяцца-Армерины, все еще погруженном в сон, Калоджеро Коста на цыпочках выскользнул из своей комнаты, держа в одной руке пару тяжелых сапог, а в другой – сверток с завтраком.
Он вошел в розовую спальню Аннализы. Бруно был уже на ногах и торопливо одевался.
– Как это ты встал так рано? – удивился Кало.
– Я беспокоился. Вчера вечером никак не мог заснуть, – признался мальчик. – Боялся проспать и завел будильник.
– Боялся, что я тебя забуду дома? – улыбнулся Кало, радуясь восторгу Бруно.
– Дедушка в первый раз берет меня с собой на охоту! – Он надел бумазейную охотничью курточку, точь-в-точь такую же, как у Кало. – Если бы он пришел вместо тебя и застал меня в постели, он бы не стал меня будить. Ты же знаешь, какой он, – говорил Бруно с видом заговорщика. Он был высок ростом, крепок и совершенно лишен детской неуклюжести.
– Давай поторапливайся, – сказал Кало. – Барон наверняка уже спустился.
Джузеппе Сайева ждал их у выхода.
– Готов к большому походу, малыш? – улыбнулся он внуку.
– Доброе утро, дедушка, – ответил Бруно, повернувшись вокруг собственной оси, чтобы дед мог убедиться, что он одет в точности, как было указано: от ботинок на толстой подошве до бумазейной курточки.
Кало был горд за него. Этот мальчишка станет настоящим мужчиной.
– Ну что ж, идем, – решил барон.
Все трое вышли в сад и прошли по аллее, обсаженной агавами. Воздух был прозрачен и свеж, небо чисто, и Бруно с жадностью вдохнул всей грудью, ощущая какую-то пьянящую радость. Одна только утренняя звезда еще боролась в небе со светом зари. Птицы проснулись и завели свой прихотливый и веселый концерт.
Они вышли за кованые железные ворота и пробрались по круто спускающейся с холма тропинке в открытое поле. С июня по сентябрь, даже вне официального открытия охотничьего сезона, барон охотился на своих землях в сопровождении Кало.
Бруно нес на плече английскую двустволку двадцать восьмого калибра размером куда меньше, чем ружье деда, изумительное ружье двенадцатого калибра с внешними курками, сделанное на заказ в старинной мастерской Пипера Гершталь-Леца в Льеже, изукрашенное сказочным узором с изображением оленей, звезды и двух средневековых рыцарей с копьями наперевес, атакующих невидимого врага. Кало нес на правом плече свой верный «браунинг».
Пустельга и коршун низко кружили, высматривая добычу.
– Можно мне выстрелить? – спросил Бруно.
– Нет, – решительно отрезал барон. – Это очень редкие виды. К тому же они убивают гадюк, – объяснил он, – они полезные.
Так мальчик узнал то, чего не знал раньше.
Они шли, погружаясь в звенящую тишину утреннего одиночества, когда солнце еще не накалило воздух, когда земля, чередуя каменистые глины с песчаниками, изгибаясь невысокими холмами и ныряя в широкие долины, кажется переменчивой и многокрасочной, как палитра художника.
Они шли, наслаждаясь незапятнанной красотой природы, суровой, девственной и дикой. Двое мужчин и мальчик шли неторопливым четким шагом по направлению к лесу, местами заросшему бородавочником. Мужчины думали о вершине холма, где хотели устроить привал и, любуясь пейзажем, съесть приготовленный Анниной завтрак. Мальчик же мечтал только об охоте и приключениях. Ему хотелось вернуться домой не с пустыми руками, принести с охоты свой первый трофей: зайца, фазана или хоть дикого кролика.
Кало вырвал корешок растения с клейкими листьями и голубыми цветочками, очистил его лезвием ножа, сполоснул водой из походной фляжки, разрезал надвое и одну половинку предложил Бруно.
– Что это? – с любопытством спросил мальчик.
– Лакричный корень, – объяснил Кало. – Он укрепляет зубы, и у него приятный вкус.
Бруно поблагодарил и принялся сосать свежий корешок, еще влажный и полный сока.
– Правда вкусно, – сказал он.
Бонбон, старый пойнтер барона, которому было уже почти десять лет, бежал впереди, вытянув морду вверх, как радар, в классической позе, типичной для его породы. У него была великолепная голова со слегка выгнутой мордой, безупречным стопом и влажным черным носом. Черные пятна украшали корпус, отяжелевший от возраста и сладостей, которыми баловала пса принцесса Изгро. «Прекрати это! – сердился барон. – Ты же его убьешь!» У Бонбона была повадка настоящего пойнтера, но двигался он со скоростью легавой, словно позабыв, что принадлежит к породе поисковых собак. Он обленился, не рыскал туда-сюда, не заходил слишком далеко вперед. Не было у него больше ни силы, ни выносливости, но барон прощал ему эти недостатки. Сейчас он бежал, опережая охотников на несколько десятков метров и беспечно полагаясь лишь на свое безошибочное чутье.
– Думаешь, ему удастся поднять зверя? – с волнением спросил Бруно.
– Думаю, да, – ответил барон. – Если, конечно, там вообще кто-то есть.
– Мне бы хоть дикого кролика, – жалобно прошептал Бруно, впиваясь взглядом в окрестности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128