– Что может быть лучше! – искренне обрадовалась она. Вся охваченная мгновенным порывом влечения и нежности к нему, она хотела бы не упускать минутного очарования и сохранить его навсегда.
– Давай сбежим, – прошептал он ей на ухо. – Я буду твоим шофером. У нас заказан номер в гостинице «Вилла Иджея». Поехали!
Его голос, дыхание, все его тело были пронизаны желанием.
После той первой июльской ночи в Пьяцца-Армерине они еще ни разу не оставались наедине. Как и предсказывала Аннализа, барон воздвиг между молодыми людьми непроходимую стену. Потом Филипа перевели в Неаполь, где ему пришлось нетерпеливо ждать свадьбы и медового месяца. В дальнейшем ему предстоял перевод в столицу.
Аннализа тоже с нетерпением дожидалась возможности остаться с ним наедине. Она пребывала в положении человека, охваченного странным недугом, время от времени испытывающего некие загадочные симптомы и вынужденного ожидать результатов лабораторных анализов и клинических исследований, которые прояснили бы истинное состояние его здоровья.
Она была уверена, что уж на этот раз в его объятиях вознесется в рай и в ее мозгу вспыхнет мириадами искр ослепительный фейерверк. Ведь Фил был красив, внимателен, полон обаяния, улыбался как победитель, и речь его звучала музыкой. Ее опять взволновала и увлекла его искренняя нежность, а теперь к этому добавилось восхищение его фантазией при выборе подарка и немалыми возможностями, проявленными при его доставке.
Ей очень хотелось немедленно забраться в «Роллс-Ройс» и отправиться на «Виллу Иджея».
– У нас есть обязанности перед гостями, Фил, – стала оправдываться она. – Обед и все остальное. Мы не сможем остаться наедине раньше ночи.
– Видит бог, я сделал все, что мог, – засмеялся он.
Последовала бесконечная череда объятий и поздравлений, затем торжественный проход по всем парадным залам виллы и свадебный обед.
Джузеппе Сайева хмурился больше обычного, чтобы не подать виду, что он растроган, а принцесса Изгро непрерывно лила слезы. Слышался неумолчный гул голосов, раздавались пожелания счастья и тосты.
Аннализа была весела и беспечна. Только когда солнце стало садиться, у нее опять появилось ощущение пустоты. Она была предметом всеобщего восхищения и зависти, казалось бы, ей не о чем было грустить. Но Кало не было рядом.
Она огляделась по сторонам, ища его, однако верный товарищ ее детских игр по-прежнему отсутствовал.
– Я что-то не вижу Кало, тетя Роза, – сказала она, с трудом пробравшись к принцессе Изгро.
– Кало, говоришь? – рассеянно пробормотала принцесса и вдруг хлопнула себя по лбу. – Во всей этой суете у меня совершенно вылетело из головы.
– Что вылетело? – слова крестной насторожили Аннализу.
– Подарок, – она обвела комнату большими черными глазами, словно пытаясь вспомнить, куда его сунула.
– Какой подарок? – Аннализа почувствовала, как кровь пульсирует у нее в висках.
– Подарок Кало. Он передал мне подарок для тебя, но я припоминаю, что это был какой-то пустяк, – она провела рукой по лбу, чтобы решительно выбросить из головы мысль, явно не стоящую внимания.
– Где он? Что это? – нетерпеливо набросилась на нее Аннализа, даже не пытаясь скрыть свое возбуждение.
– Что это, мне неизвестно. Могу тебе сказать, что он остался у меня в комнате, – принцесса снисходительно улыбнулась детскому капризу крестницы.
– А сам Кало… Где он? – продолжала допытываться Аннализа.
– Он уехал обратно в город. Кажется, сказал, что у него там срочное дело. Но ты же знаешь, Пьяцца-Армерина для него – все равно что мед для мухи. Там его поджидает Стеллина Патерно, – и она умчалась, захваченная потоком светских обязанностей.
Аннализа под предлогом того, что ей необходимо привести себя в порядок, торопливо вошла в апартаменты принцессы и на столике в гостиной обнаружила маленький плоский сверточек, упакованный в спешке и явно неумело. Она сняла обертку. Внутри был шелковый платок, когда-то белый, а теперь пожелтевший. Аннализа вертела его в руках, внимательно рассматривая, в надежде понять смысл подарка. В одном углу были вышиты инициалы: К. К. Калоджеро Коста. Теперь она кое-что припомнила.
Это случилось, когда ей было тринадцать, а Кало пятнадцать. Они играли в дворцовом саду в Пьяцца-Армерине, дело было летом. Аннализа спряталась за живой изгородью из кустов мирта. На нее нашла тоска, и ей захотелось плакать.
Она лежала, свернувшись калачиком на траве, закрыв лицо руками, слезы дождем катились из глаз, просачиваясь сквозь пальцы. И тут она услышала голос мальчика.
– Что с тобой? – Он был готов на все, лишь бы она перестала плакать.
Девочка покачала головой, не в силах ничего объяснить. Он присел на корточки рядом с ней, глядя на нее с нежностью, участием и пониманием.
– Скажи, что я могу для тебя сделать, Аннализа? – Попроси она сейчас, чтобы он убил кого-нибудь ради нее, Кало был готов и на это.
Плач Аннализы перешел в судорожные рыдания.
– Я не знаю, Кало, – призналась она. У нее бывали приступы черной тоски, наступавшие безо всякой видимой причины; просто смутное ощущение печали вдруг становилось огромным, как грозовая туча, и разрешалось бурей рыданий и слез, высвобождавших ее из тьмы. – Мне так грустно и одиноко.
Он развязал узел шейного платка из белого шелка – это был рождественский подарок барона – и протянул ей.
– Держи, – улыбнулся он. – Вытри слезы. Вот так-то лучше. А теперь поедем кататься верхом. Я тебе покажу, как гоняют зайцев по полям. Вовек не забудешь.
Аннализа вытерла слезы, вернула мальчику платок и улыбнулась в ответ.
– Спасибо, Кало. Мне иногда бывает так грустно, ты даже представить себе не можешь.
Буря миновала, и опять засияло солнце.
Кало взял платок и сунул его в кармашек рубашки.
– Я могу себе представить, баронесса, – ответил он. Перед глазами у него встали его собственные детские годы, когда он, беспомощный, брошенный, обращал свое обожженное солнцем лицо к бесконечному небу и мечтал о матери, которой в действительности никогда не знал. Ему грезилось, как она берет его на руки и прижимает к груди, осыпая нежными и утешительными словами любви. – Я знаю, что ты чувствуешь, Аннализа, – вновь заговорил он, – но ведь я здесь, чтобы ты улыбалась.
Он помог ей подняться, и они вместе направились в конюшню. А потом Аннализа совершенно забыла об этой сцене и больше не видела белого платка. У нее слегка закружилась голова при мысли, что Кало хранил его все эти годы. Он подарил ей этот платок, чтобы вытирать слезы испуганной девочки, словно хотел повторить: «Я знаю, что ты чувствуешь, Аннализа, но ведь я здесь, чтобы ты улыбалась».
Она держала в руках подтверждение тому, что Кало ее любит и всегда любил, уважал, почитал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128