Но, несмотря на все свои либеральные и широкие взгляды, она не могла допустить, чтобы Аннализа в свои девятнадцать лет совершила подобное безумие. Даже благородное и громкое имя, которое она носила, не смогло бы защитить ее от последствий такого неподобающего поведения. В любом случае ее репутация в глазах окружающих была бы погублена.
– Ты ошибаешься, Аннализа, – попыталась она разубедить крестницу. – Когда двое любят друг друга, брак неизбежен. – Нужны были другие, более убедительные слова, чтобы достичь желаемой цели, но у нее не хватило духу к ним прибегнуть. – Разве ты хочешь выйти замуж за того, кто тебе не нравится? – спросила она самым обыденным тоном.
– Нет, ни за что.
Банальнейший довод, затрепанный до неприличия, недостойный разумной беседы образованных людей, подействовал безотказно.
– Вот видишь? – улыбнулась принцесса, облегченно вздыхая. – Теперь надо подумать, как получше сообщить об этом твоему отцу. Но ты не беспокойся, это я возьму на себя.
– Послушай, тетя Роза, я хотела тебе сказать…
– Повторяю, я сама этим займусь. – Принцесса мягко подтолкнула Аннализу к выходу из спальни.
– Ладно, тетя Роза, – бессильно улыбнулась девушка. Ее крестная тем временем принялась яростно сдирать с головы папильотки.
– Вот так, – удовлетворенно приговаривала она. – Все отлично.
Сейчас она умоется, надушится, причешется, наденет кружевной пеньюар и тихонько проскользнет в спальню барона: в постели обсуждение некоторых щекотливых тем дается легче, чем при свете дня. Широта взглядов и современное понимание жизни тут были совершенно ни при чем. Любовная история могла иметь лишь одно логическое завершение: супружество.
НОРМАННСКИЙ РЫЦАРЬ
Аннализа вернулась в свою комнату, легла в постель, но тут же поняла, что заснуть не удастся. Может быть, уже в эту минуту принцесса разговаривает о ней с отцом. Каким бы ни был исход этого разговора, какое бы решение ни принял ее отец, в одном можно было не сомневаться: начиная с завтрашнего утра ее окружат неприступной крепостной стеной, через которую ни ей, ни Филипу не перебраться.
Кало, Аннина, ее отец, слуги будут неусыпно стеречь ее, не спуская с нее глаз ни на минуту, потому что таков был закон. С завтрашнего дня Филу больше не разрешат жить в палаццо Монреале. А ей не хотелось потерять Фила в тот самый миг, когда она так страстно желала его. Она могла рассчитывать лишь на одну союзницу, на крестную, да и та ничем не сможет ей помочь, после того как отец обречет их с Филом на расставание.
В одну минуту Аннализа поняла, что ей следует делать: это будет поворотный шаг в ее беспокойной юности и даже во всей ее жизни. Она вышла из комнаты босиком, чтобы никто не услышал, пробежала по длинной галерее второго этажа и свернула в коридор, ведущий в восточное крыло палаццо, где располагалась комната Фила. Она уверенно двигалась в темноте, прекрасно зная на память все закоулки родного дома, по которому столько раз бегала, играя в детстве.
Помедлив у двери, под которой пробивалась полоска света, она повернула тяжелую медную ручку и неслышно вошла: все, что она могла различить, было всего лишь бешеным стуком ее собственного сердца и гулом крови в ушах.
Аннализа инстинктивно угадывала то, что другие женщины постигали только благодаря долгому опыту. Ее первым побуждением было раздеться и решительно предложить себя Филу со словами: «Возьми меня, потому что потом будет слишком поздно, а я умираю от желания принадлежать тебе».
Однако инстинкт подсказывал ей, что даже самый уверенный в себе мужчина предпочитает, чтобы его раздразнили, а не атаковали, и хочет сам одержать победу, а не пасть, как крепость, взятая штурмом.
Когда она вошла в комнату Фила и взглянула на него влюбленными глазами, она уже знала, что позволит ему соблазнить себя, как порядочная девушка, уважающая священные древние традиции.
Американец сидел за письменным столом, втиснутым между стенкой кровати и балконной дверью. Он был погружен в чтение, когда вдруг услышал шорох за спиной, и невольно обернулся. От этого движения на обнаженной загорелой груди, среди мягких шелковистых волосков, блеснул опознавательный медальон на черном кожаном ремешке.
Поднявшись на ноги, Фил смотрел на нее, не в силах произнести ни слова.
– Значит, ты все-таки пришла? – вымолвил он наконец. Он уже не ожидал ее прихода; если бы его спросили, что он еще надеется увидеть в эту ночь, мысль о волшебном видении, представшем сейчас его взору, даже не пришла бы ему в голову.
– Вроде бы да.
Она была иронична, остроумна, весела, ее огромные глаза сверкали, на щеках играл стыдливый румянец, на лице читалась решимость человека, бросившего вызов судьбе.
– Боюсь прикоснуться к тебе, – признался он. – А вдруг это только сон?
– Тебе придется пойти на этот риск, солдат.
Она вся светилась нетронутой и грешной красотой, воспламененной жгучим желанием.
– Дай мне полюбоваться тобой хоть минуту.
Они стояли друг против друга, разделенные малым пространством комнаты, но уже объединенные неукротимым порывом страсти.
– Фил, наверное, я сошла с ума.
– Это совершенно не важно. Ты под моей защитой, – он слышал ее горячее дыхание.
– Я навлекла на себя всеобщее проклятье, придя в эту комнату.
– Никто не посмеет причинить тебе вреда.
– Я столько думала о тебе, – прошептала она.
– Ты – женщина моей мечты. – Американец двинулся к ней, медленно и нерешительно преодолевая разделявшее их пространство, словно эти несколько шагов могли стоить ему жизни.
Он поднял ее на руки и, держа в объятиях, направился к балкону, распахнутому навстречу звездной ночи. Порыв ветерка обвеял их, заставив задрожать.
– Когда две недели назад я высаживался на Сицилии, я и вообразить не мог, что буду любоваться самым прекрасным в мире небом, сжимая в объятиях свое счастье.
Из сада поднимался одуряющий аромат цветов. Аннализа спрятала лицо на обнаженной груди американца.
– У меня мурашки по коже, – пожаловалась она. Это было правдой: она действительно дрожала всем телом, несмотря на тепло летней ночи.
Филип вернулся в комнату, подошел к постели и бережно уложил ее на свежие белые простыни. Со всей возможной деликатностью он принялся медленно раздевать ее.
– Мне страшно, Фил. Мне кажется, мы совершаем нечто ужасное.
– Нет ничего ужасного, когда двое любят друг друга, – он неуклюже пытался ее успокоить.
Он уже знал женщин, но все это были наивные и бесхитростные американские девушки, их поведение и реакцию всегда можно было более или менее точно предсказать заранее. Ни одна из них не была такой загадочной и волнующей, как Аннализа.
Свой первый опыт Филип приобрел с однокурсницей в университете, такой же неискушенной и напуганной, как он сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
– Ты ошибаешься, Аннализа, – попыталась она разубедить крестницу. – Когда двое любят друг друга, брак неизбежен. – Нужны были другие, более убедительные слова, чтобы достичь желаемой цели, но у нее не хватило духу к ним прибегнуть. – Разве ты хочешь выйти замуж за того, кто тебе не нравится? – спросила она самым обыденным тоном.
– Нет, ни за что.
Банальнейший довод, затрепанный до неприличия, недостойный разумной беседы образованных людей, подействовал безотказно.
– Вот видишь? – улыбнулась принцесса, облегченно вздыхая. – Теперь надо подумать, как получше сообщить об этом твоему отцу. Но ты не беспокойся, это я возьму на себя.
– Послушай, тетя Роза, я хотела тебе сказать…
– Повторяю, я сама этим займусь. – Принцесса мягко подтолкнула Аннализу к выходу из спальни.
– Ладно, тетя Роза, – бессильно улыбнулась девушка. Ее крестная тем временем принялась яростно сдирать с головы папильотки.
– Вот так, – удовлетворенно приговаривала она. – Все отлично.
Сейчас она умоется, надушится, причешется, наденет кружевной пеньюар и тихонько проскользнет в спальню барона: в постели обсуждение некоторых щекотливых тем дается легче, чем при свете дня. Широта взглядов и современное понимание жизни тут были совершенно ни при чем. Любовная история могла иметь лишь одно логическое завершение: супружество.
НОРМАННСКИЙ РЫЦАРЬ
Аннализа вернулась в свою комнату, легла в постель, но тут же поняла, что заснуть не удастся. Может быть, уже в эту минуту принцесса разговаривает о ней с отцом. Каким бы ни был исход этого разговора, какое бы решение ни принял ее отец, в одном можно было не сомневаться: начиная с завтрашнего утра ее окружат неприступной крепостной стеной, через которую ни ей, ни Филипу не перебраться.
Кало, Аннина, ее отец, слуги будут неусыпно стеречь ее, не спуская с нее глаз ни на минуту, потому что таков был закон. С завтрашнего дня Филу больше не разрешат жить в палаццо Монреале. А ей не хотелось потерять Фила в тот самый миг, когда она так страстно желала его. Она могла рассчитывать лишь на одну союзницу, на крестную, да и та ничем не сможет ей помочь, после того как отец обречет их с Филом на расставание.
В одну минуту Аннализа поняла, что ей следует делать: это будет поворотный шаг в ее беспокойной юности и даже во всей ее жизни. Она вышла из комнаты босиком, чтобы никто не услышал, пробежала по длинной галерее второго этажа и свернула в коридор, ведущий в восточное крыло палаццо, где располагалась комната Фила. Она уверенно двигалась в темноте, прекрасно зная на память все закоулки родного дома, по которому столько раз бегала, играя в детстве.
Помедлив у двери, под которой пробивалась полоска света, она повернула тяжелую медную ручку и неслышно вошла: все, что она могла различить, было всего лишь бешеным стуком ее собственного сердца и гулом крови в ушах.
Аннализа инстинктивно угадывала то, что другие женщины постигали только благодаря долгому опыту. Ее первым побуждением было раздеться и решительно предложить себя Филу со словами: «Возьми меня, потому что потом будет слишком поздно, а я умираю от желания принадлежать тебе».
Однако инстинкт подсказывал ей, что даже самый уверенный в себе мужчина предпочитает, чтобы его раздразнили, а не атаковали, и хочет сам одержать победу, а не пасть, как крепость, взятая штурмом.
Когда она вошла в комнату Фила и взглянула на него влюбленными глазами, она уже знала, что позволит ему соблазнить себя, как порядочная девушка, уважающая священные древние традиции.
Американец сидел за письменным столом, втиснутым между стенкой кровати и балконной дверью. Он был погружен в чтение, когда вдруг услышал шорох за спиной, и невольно обернулся. От этого движения на обнаженной загорелой груди, среди мягких шелковистых волосков, блеснул опознавательный медальон на черном кожаном ремешке.
Поднявшись на ноги, Фил смотрел на нее, не в силах произнести ни слова.
– Значит, ты все-таки пришла? – вымолвил он наконец. Он уже не ожидал ее прихода; если бы его спросили, что он еще надеется увидеть в эту ночь, мысль о волшебном видении, представшем сейчас его взору, даже не пришла бы ему в голову.
– Вроде бы да.
Она была иронична, остроумна, весела, ее огромные глаза сверкали, на щеках играл стыдливый румянец, на лице читалась решимость человека, бросившего вызов судьбе.
– Боюсь прикоснуться к тебе, – признался он. – А вдруг это только сон?
– Тебе придется пойти на этот риск, солдат.
Она вся светилась нетронутой и грешной красотой, воспламененной жгучим желанием.
– Дай мне полюбоваться тобой хоть минуту.
Они стояли друг против друга, разделенные малым пространством комнаты, но уже объединенные неукротимым порывом страсти.
– Фил, наверное, я сошла с ума.
– Это совершенно не важно. Ты под моей защитой, – он слышал ее горячее дыхание.
– Я навлекла на себя всеобщее проклятье, придя в эту комнату.
– Никто не посмеет причинить тебе вреда.
– Я столько думала о тебе, – прошептала она.
– Ты – женщина моей мечты. – Американец двинулся к ней, медленно и нерешительно преодолевая разделявшее их пространство, словно эти несколько шагов могли стоить ему жизни.
Он поднял ее на руки и, держа в объятиях, направился к балкону, распахнутому навстречу звездной ночи. Порыв ветерка обвеял их, заставив задрожать.
– Когда две недели назад я высаживался на Сицилии, я и вообразить не мог, что буду любоваться самым прекрасным в мире небом, сжимая в объятиях свое счастье.
Из сада поднимался одуряющий аромат цветов. Аннализа спрятала лицо на обнаженной груди американца.
– У меня мурашки по коже, – пожаловалась она. Это было правдой: она действительно дрожала всем телом, несмотря на тепло летней ночи.
Филип вернулся в комнату, подошел к постели и бережно уложил ее на свежие белые простыни. Со всей возможной деликатностью он принялся медленно раздевать ее.
– Мне страшно, Фил. Мне кажется, мы совершаем нечто ужасное.
– Нет ничего ужасного, когда двое любят друг друга, – он неуклюже пытался ее успокоить.
Он уже знал женщин, но все это были наивные и бесхитростные американские девушки, их поведение и реакцию всегда можно было более или менее точно предсказать заранее. Ни одна из них не была такой загадочной и волнующей, как Аннализа.
Свой первый опыт Филип приобрел с однокурсницей в университете, такой же неискушенной и напуганной, как он сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128