Ему хотелось ликовать, кричать от радости: наконец-то он нашел уловку.
Среди девяноста апельсинов был один, отличавшийся особым блеском, необычной мягкостью, подозрительной вязкостью и более яркой окраской. Он был так хорош, что казался искусственным. Кало ковырнул ногтем кожуру, и сомнений не осталось: это был восковой апельсин, настоящий шедевр в своем роде. Теперь предстояло узнать, что заключает в себе рукотворное чудо. Несомненно, нечто ценное или очень важное. А скорее всего незаконное.
Он вскрыл остальные три ящика, быстро нашел поддельные апельсины, сунул все четыре в охотничью сумку, заменив их в ящиках обычными плодами, взятыми из груды приготовленных к отбору. Потом аккуратно закрыл ящики, проследив за тем, чтобы бандероли выглядели неповрежденными, вышел через заднюю дверь и стремительно направился к дому.
Было пять часов утра, и до рассвета было еще далеко, когда он достиг виллы Сан-Лоренцо. Из окна спальни барона просачивался свет. Джузеппе Сайева провел ночь без сна, дожидаясь его возвращения. Кало открыл дверь своим ключом и увидел, как барон спускается по лестнице в домашней куртке, с белым шелковым платком на шее.
– Глаз не сомкнул, а, Кало? – Они встретились в вестибюле, и старик приветственно хлопнул его по плечу.
– Ваша светлость тоже, – заметил Кало. Несмотря на природную сдержанность, на этот раз он не мог скрыть распиравшего его торжества.
– Охота была удачной? – спросил барон.
– И да, и нет, – ответил Кало. – Во всяком случае, не без сюрпризов.
– Пошли в мой кабинет, – пригласил барон, проходя вперед.
Добрая Аннина появилась в дверях служебного коридора.
– Пресвятая Богородица! Что случилось, ваша светлость?
Она была растрепана со сна, одна седая прядь свешивалась на лоб.
– Ничего не случилось.
Под суровым взглядом барона она съежилась и стала как будто еще меньше ростом.
– Я поняла, – покорно поклонилась она.
– Что ты поняла? – Джузеппе Сайева удивленно вскинул брови.
– Что ваша светлость и дон Калоджеро спали всю ночь, – торжественно провозгласила она. – Что вы все еще спите. Что я сама еще сплю в своей комнате и что я ничего не видела.
Барон оценил слова верной экономки.
– Нет, – сказал он, улыбнувшись, – ты не спишь. И раз уж ты здесь, свари-ка нам кофе и принеси в кабинет.
– Рада служить вашей светлости, – опять поклонилась Аннина.
Кало нарочито медленно выложил на письменный стол четыре апельсина.
– Прекрасные плоды, – заметил старик.
– Даже чересчур. – Кало придвинул себе одно из двух кресел, стоявших перед столом.
Барон поднес их к настольной лампе и внимательно осмотрел один за другим.
– Действительно, чересчур, – признал он.
Заметив след, оставленный ногтем Кало, он углубил надрез ножом для вскрывания писем.
Кало сидел понурившись и не двигаясь.
– Воск, – спокойно заметил старик, не выдавая голосом внутреннего волнения. – Подлинное произведение искусства, безупречное подражание живой природе. Не отличишь от настоящих.
Кало вынул из ящика лист плотной бумаги и положил на него один из восковых плодов.
– Разрежем? – спросил он, берясь за нож.
Барон легонько кивнул крупной седой головой.
– Посмотрим, что за сюрприз там, внутри.
Сквозь ставни начал просачиваться первый слабый свет зари. Кало вонзил лезвие ножа в воск, апельсин раскололся, и содержимое высыпалось на лист бумаги. Это был порошок, белый и легкий, как тальк.
– Наркотик! – в гневе закричал барон, кровь отлила от его сурового лица. – Имя Монреале на этой белой отраве! – Он выругался сквозь зубы. – А ну-ка принеси мои ювелирные весы.
Кало открыл нижние дверцы книжного шкафа и вытащил миниатюрные серебряные весы с круглой чашкой и колесиком, градуированным от ноля до двухсот граммов, снабженным маятниковой стрелкой. Барон высыпал на чашку весов весь белый порошок, содержавшийся в апельсине, стрелка закачалась и замерла на делении «120».
– Сто двадцать граммов наркотика, – вслух сказал Кало.
Старик вновь ссыпал порошок на бумагу и взвесил восковую кожуру: сто десять граммов.
– Дьявольски точный механизм, – вынужден был признать барон. – Всего двести тридцать граммов, средний вес одного апельсина из девяноста, – он откинулся на спинку кресла и сразу показался Кало усталым и постаревшим. – Доброе имя, честь и гордость баронов Монреале замешаны в грязном деле с контрабандой наркотиков. Они осквернили наш дом позорнейшей из преступных сделок.
Кало знал, что у человека могут быть веские причины, чтобы убить, или украсть, или отомстить за обиду, но для тех, кто хладнокровно травит людей, оправдания не было.
Он произвел в уме быстрый подсчет:
– Они грузят по полкило отравы в день. Порошок доставляет этот тип с американским акцентом, которого я не знаю. Он же держит связь с художником, изготавливающим восковые апельсины. Никколо Печи распахнул ему двери нашего честного дома. Но вся игра в руках у Миммо Карузо. По окончании погрузки, когда судно отплывает в Америку, под маркой фруктовых садов Монреале уходит двенадцать кило отравы.
– Это неслыханно. – Барон сжал кулаки и стиснул зубы. Краска и бледность сменялись на его мужественном лице. – И мы, возможно, никогда не узнаем, с каких пор все это продолжается.
Кало на миг задумался.
– Я всегда держал глаза открытыми, – сказал он себе в оправдание. – Думаю, это началось недавно. Во всяком случае, надеюсь.
Аннина постучала, но Кало не впустил ее, а взял поднос с кофе у нее из рук прямо на пороге и тут же вновь закрыл двери.
– Миммо Карузо, говоришь? – переспросил барон.
– Очень влиятельный человек. – Кало налил ароматный кофе в две чашки, щедро сыпанув сахару в ту, что предназначалась барону.
– С которым ты познакомился в кабинете у депутата Риццо. – Барон попробовал кофе и одобрительно кивнул.
Кало понял его сомнения.
– Вы думаете, депутат Риццо тоже участвует в деле? – На мгновение он застыл, не донеся чашку до рта.
– Наркотики – это позор нашего века. – Барону стыдно было жить в мире, устроенном, по его мнению, неправильно. – Деньги не пахнут, Кало. Попадая в руки уважаемых людей, даже самые грязные деньги становятся чистыми.
Кало поник от унизительного ощущения собственного бессилия.
– Мы знаем, кто за это в ответе! – воскликнул он, намереваясь уладить спорный вопрос по-своему.
– Времена изменились, друг мой, – проговорил барон с доброй, обезоруживающей улыбкой. – А вина лежит на всех. В первую очередь на нас самих. Я не говорю, что раньше было лучше, но хоть какие-то правила соблюдались. Еще несколько лет назад никто бы не осмелился осквернить мой дом.
– Я положу конец этой истории, – заверил его Кало. – На этот раз товар не уйдет. А как насчет сегодняшней ночи и завтрашней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Среди девяноста апельсинов был один, отличавшийся особым блеском, необычной мягкостью, подозрительной вязкостью и более яркой окраской. Он был так хорош, что казался искусственным. Кало ковырнул ногтем кожуру, и сомнений не осталось: это был восковой апельсин, настоящий шедевр в своем роде. Теперь предстояло узнать, что заключает в себе рукотворное чудо. Несомненно, нечто ценное или очень важное. А скорее всего незаконное.
Он вскрыл остальные три ящика, быстро нашел поддельные апельсины, сунул все четыре в охотничью сумку, заменив их в ящиках обычными плодами, взятыми из груды приготовленных к отбору. Потом аккуратно закрыл ящики, проследив за тем, чтобы бандероли выглядели неповрежденными, вышел через заднюю дверь и стремительно направился к дому.
Было пять часов утра, и до рассвета было еще далеко, когда он достиг виллы Сан-Лоренцо. Из окна спальни барона просачивался свет. Джузеппе Сайева провел ночь без сна, дожидаясь его возвращения. Кало открыл дверь своим ключом и увидел, как барон спускается по лестнице в домашней куртке, с белым шелковым платком на шее.
– Глаз не сомкнул, а, Кало? – Они встретились в вестибюле, и старик приветственно хлопнул его по плечу.
– Ваша светлость тоже, – заметил Кало. Несмотря на природную сдержанность, на этот раз он не мог скрыть распиравшего его торжества.
– Охота была удачной? – спросил барон.
– И да, и нет, – ответил Кало. – Во всяком случае, не без сюрпризов.
– Пошли в мой кабинет, – пригласил барон, проходя вперед.
Добрая Аннина появилась в дверях служебного коридора.
– Пресвятая Богородица! Что случилось, ваша светлость?
Она была растрепана со сна, одна седая прядь свешивалась на лоб.
– Ничего не случилось.
Под суровым взглядом барона она съежилась и стала как будто еще меньше ростом.
– Я поняла, – покорно поклонилась она.
– Что ты поняла? – Джузеппе Сайева удивленно вскинул брови.
– Что ваша светлость и дон Калоджеро спали всю ночь, – торжественно провозгласила она. – Что вы все еще спите. Что я сама еще сплю в своей комнате и что я ничего не видела.
Барон оценил слова верной экономки.
– Нет, – сказал он, улыбнувшись, – ты не спишь. И раз уж ты здесь, свари-ка нам кофе и принеси в кабинет.
– Рада служить вашей светлости, – опять поклонилась Аннина.
Кало нарочито медленно выложил на письменный стол четыре апельсина.
– Прекрасные плоды, – заметил старик.
– Даже чересчур. – Кало придвинул себе одно из двух кресел, стоявших перед столом.
Барон поднес их к настольной лампе и внимательно осмотрел один за другим.
– Действительно, чересчур, – признал он.
Заметив след, оставленный ногтем Кало, он углубил надрез ножом для вскрывания писем.
Кало сидел понурившись и не двигаясь.
– Воск, – спокойно заметил старик, не выдавая голосом внутреннего волнения. – Подлинное произведение искусства, безупречное подражание живой природе. Не отличишь от настоящих.
Кало вынул из ящика лист плотной бумаги и положил на него один из восковых плодов.
– Разрежем? – спросил он, берясь за нож.
Барон легонько кивнул крупной седой головой.
– Посмотрим, что за сюрприз там, внутри.
Сквозь ставни начал просачиваться первый слабый свет зари. Кало вонзил лезвие ножа в воск, апельсин раскололся, и содержимое высыпалось на лист бумаги. Это был порошок, белый и легкий, как тальк.
– Наркотик! – в гневе закричал барон, кровь отлила от его сурового лица. – Имя Монреале на этой белой отраве! – Он выругался сквозь зубы. – А ну-ка принеси мои ювелирные весы.
Кало открыл нижние дверцы книжного шкафа и вытащил миниатюрные серебряные весы с круглой чашкой и колесиком, градуированным от ноля до двухсот граммов, снабженным маятниковой стрелкой. Барон высыпал на чашку весов весь белый порошок, содержавшийся в апельсине, стрелка закачалась и замерла на делении «120».
– Сто двадцать граммов наркотика, – вслух сказал Кало.
Старик вновь ссыпал порошок на бумагу и взвесил восковую кожуру: сто десять граммов.
– Дьявольски точный механизм, – вынужден был признать барон. – Всего двести тридцать граммов, средний вес одного апельсина из девяноста, – он откинулся на спинку кресла и сразу показался Кало усталым и постаревшим. – Доброе имя, честь и гордость баронов Монреале замешаны в грязном деле с контрабандой наркотиков. Они осквернили наш дом позорнейшей из преступных сделок.
Кало знал, что у человека могут быть веские причины, чтобы убить, или украсть, или отомстить за обиду, но для тех, кто хладнокровно травит людей, оправдания не было.
Он произвел в уме быстрый подсчет:
– Они грузят по полкило отравы в день. Порошок доставляет этот тип с американским акцентом, которого я не знаю. Он же держит связь с художником, изготавливающим восковые апельсины. Никколо Печи распахнул ему двери нашего честного дома. Но вся игра в руках у Миммо Карузо. По окончании погрузки, когда судно отплывает в Америку, под маркой фруктовых садов Монреале уходит двенадцать кило отравы.
– Это неслыханно. – Барон сжал кулаки и стиснул зубы. Краска и бледность сменялись на его мужественном лице. – И мы, возможно, никогда не узнаем, с каких пор все это продолжается.
Кало на миг задумался.
– Я всегда держал глаза открытыми, – сказал он себе в оправдание. – Думаю, это началось недавно. Во всяком случае, надеюсь.
Аннина постучала, но Кало не впустил ее, а взял поднос с кофе у нее из рук прямо на пороге и тут же вновь закрыл двери.
– Миммо Карузо, говоришь? – переспросил барон.
– Очень влиятельный человек. – Кало налил ароматный кофе в две чашки, щедро сыпанув сахару в ту, что предназначалась барону.
– С которым ты познакомился в кабинете у депутата Риццо. – Барон попробовал кофе и одобрительно кивнул.
Кало понял его сомнения.
– Вы думаете, депутат Риццо тоже участвует в деле? – На мгновение он застыл, не донеся чашку до рта.
– Наркотики – это позор нашего века. – Барону стыдно было жить в мире, устроенном, по его мнению, неправильно. – Деньги не пахнут, Кало. Попадая в руки уважаемых людей, даже самые грязные деньги становятся чистыми.
Кало поник от унизительного ощущения собственного бессилия.
– Мы знаем, кто за это в ответе! – воскликнул он, намереваясь уладить спорный вопрос по-своему.
– Времена изменились, друг мой, – проговорил барон с доброй, обезоруживающей улыбкой. – А вина лежит на всех. В первую очередь на нас самих. Я не говорю, что раньше было лучше, но хоть какие-то правила соблюдались. Еще несколько лет назад никто бы не осмелился осквернить мой дом.
– Я положу конец этой истории, – заверил его Кало. – На этот раз товар не уйдет. А как насчет сегодняшней ночи и завтрашней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128