- Но это твое имя, - напомнил мне Нортон. Он встал. Наблюдая его замедленные, как у лунатика, движения, я почувствовал дикую усталость. Хэммонд сунул руку в карман, достал фонарик и осветил мое лицо. Я отвернулся. Яркий луч резанул глаза. Правый даже заболел.
- Посмотри на меня! - Голос прозвучал громко и властно. Так злобно и раздраженно обычно орут сержанты на плацу.
- Отстань, - сказал я.
Чьи-то сильные пальцы. Крепко держат голову. Свет бьет в глаза.
- Кончай, Нортон.
- Не шевелись, Джон.
- Кончай. - Я закрыл глаза. Ну и усталость. Какая же усталость. Вот бы уснуть и не просыпаться миллион лет. И видеть дивный сон про прибой и песчаный пляж, про медленные волны и их мягкий протяжный шелест. Как они накатывают, унося прочь всю грязь.
- Все в порядке, Нортон. Я просто…
- Не шевелись, Джон.
«Не шевелись, Джон. Не шевелись, Джон. Не шевелись, Джон».
- Ради бога, Нортон…
- Замолчи.
«Замолчи. Замолчи. Замолчи».
Он достал свой резиновый молоточек и принялся постукивать меня по коленям. Мои ноги задергались, и я почувствовал раздражение, мне сделалось щекотно. Хотелось спать. Крепко-крепко спать.
- Нортон, сукин ты сын…
- Замолчи. Ты не лучше любого из них.
«Любого из них. Любого из них. Любого из них».
Любого из кого? Интересный вопрос. Сон медленно наползал на сознание. Какие-то гибкие, будто резиновые пальцы коснулись век, заставили их сомкнуться…
- Я устал.
- Знаю. Вижу.
- Зато я.., ничего не вижу.
«Ничего. Не вижу».
Я попытался открыть глаза.
- Кофе.., надо выпить кофе.
- Нельзя, - ответил Хэммонд.
- Дай мне плод, - попросил я и тотчас удивился. С чего бы вдруг? Что за несусветная чушь? Или не чушь? Или чушь? Поди разбери. Ничего не поймешь. Правый глаз разболелся. И головная боль стекала туда, к этому чертову правому глазу. Как будто в череп забрался лилипут и бил молоточком по глазному дну.
- Маленький человечек, - сказал я.
- Что?
- Ну, человечек. Маленький, - объяснил я. Неужто непонятно? Неужто Нортон - такой тупица? Все же ясно. Разумное высказывание разумного человека. И Нортон просто разыгрывает меня. Дурачком прикидывается.
- Джон, - сказал он, - ну-ка, сосчитай от ста до единицы. Можешь? А вычти из ста семь. Получается?
Я призадумался. Задачка была не из легких. Я представил себе лист бумаги, белый и глянцевый, и лежащий на нем карандаш. Сто минус семь. Так, теперь проведем черту, чтобы сподручнее было вычитать…
- Девяносто три.
- Молодец. Продолжай.
Это было еще сложнее Понадобился чистый лист, и исписанный пришлось вырвать. Так я и сделал. И тотчас забыл, что там написано. Уф, хитрая задачка. С подвохом.
- Давай, Джон. Девяносто три.
- Девяносто три минус семь… - Я помолчал. - Восемьдесят пять. Нет, восемьдесят шесть.
- Продолжай.
- Семьдесят девять.
- Правильно.
- Семьдесят три. Нет, семьдесят четыре… Нет-нет, погоди-ка.
Я отрывал листки и не мог остановиться. Ну и задание! Труднее не бывает. Я совсем растерялся. До чего же трудно сосредоточиться.
- Восемьдесят семь.
- Нет, не правильно.
- Восемьдесят пять.
- Джон, какой нынче день?
- День?
Что за глупый вопрос! Видать, Нортону пришла охота подурачиться. Какой нынче день?
- Нынче у нас - сегодня, - ответил я.
- Число?
- Число?
- Да, число.
- Май, - сообщил я ему. - Вот какое теперь число.
- Джон, где ты находишься?
- В больнице, - ответил я, взглянув на свой белый халат. Я лишь чуть-чуть разомкнул веки, потому что они сделались очень тяжелыми. Голова шла кругом, и свет резал глаза. Хоть бы этот Нортон заткнулся и не мешал мне спать. Как я жаждал сна. Как нуждался в нем. Как я устал.
- В какой больнице?
- В больнице.
- В какой?
- Э… - я забыл, что хотел сказать. Боль пульсировала в правом глазу, захлестывала лоб, всю правую сторону головы. Жуткая, лютая боль. Бум-бум-бум.
- Подними левую руку, Джон.
- Что?
- Подними левую руку, Джон.
Я слышал его голос, понимал слова, но они казались мне сущим бредом, не стоящим внимания. Какой дурак станет слушать эту белиберду?
- Что?
А потом я почувствовал какую-то дрожь над правым ухом. Странную и смешную дрожь. Я открыл глаза и увидел девушку. Она была очень мила, вот только вытворяла со мной нечто непонятное. С моей головы падали какие-то бурые пушистые штуковины. Падали медленно и плавно. Нортон смотрел на них и что-то громко говорил, но я не разбирал слов. Я почти спал. Однако все это было так странно… Потом я почувствовал мыльную пену. Потом - бритву. Я посмотрел на нее, и меня вдруг начало мутить. Блевотина хлынула фонтаном прямо на белый халат, и я услышал, как Нортон говорит:
- Заканчивайте. Быстрее. Пора!
А потом они притащили какое-то сверло. Я видел его лишь мельком, потому что у меня слипались глаза, и снова затошнило. Помню только, как успел произнести:
- Чур, никаких дырок в голове…
Я выговорил эти слова медленно, важно и очень отчетливо.
Или мне так показалось?
ПЯТНИЦА, СУББОТА И ВОСКРЕСЕНЬЕ. 14,15,16 ОКТЯБРЯ
1
Я чувствовал себя так, словно кто-то хотел оттяпать мне голову, но не сумел довести дело до конца. Очнувшись, я тотчас вызвал медсестру и потребовал еще морфия. Она улыбнулась мне как слишком привередливому пациенту и сказала, что больше нельзя. Тогда я предложил ей катиться к чертям собачьим. Это ей не очень понравилось. Впрочем, и я не был в восторге от нее.
Подняв руку, я нащупал повязку на голове и отпустил по этому поводу несколько замечаний, которые тоже не понравились медсестре, и она убралась восвояси. А вскоре пришел Нортон Хэммонд.
- Парикмахер ты никудышный, - заметил я, продолжая ощупывать голову.
- А по-моему, неплохая стрижка.
- Сколько дыр просверлили?
- Три. Все на темени, с правой стороны. Крови было прилично. Ты что-нибудь помнишь?
- Нет, - ответил я.
- Ты клевал носом, блевал; один зрачок расширился. Мы не стали дожидаться рентгена.
- Ладно. Когда я отсюда выберусь?
- Дня через три. Самое большее - четыре.
- Ты что, издеваешься?
- Гематома чревата, - напомнил он мне. - Ты должен отлежаться.
- У меня есть выбор?
- Господи, не зря же говорят: нет пациента хуже, чем врач.
- Дай еще морфию, - попросил я.
- Нельзя.
- А дарвона можно?
- Нет.
- Аспирин?
- Ладно, - уступил Хэммонд. - Этой дряни не жалко.
- А ты не подсунешь мне прессованную сахарную пудру?
- Думай, что говоришь, не то позову консультанта из психиатрии.
- Не посмеешь.
Хэммонд только усмехнулся и был таков. Я немного подремал, а потом пришла Джудит. Какое-то время она делала вид, будто сердится на меня, но надолго ее не хватило. Я объяснил жене, что в случившемся нет моей вины, и она назвала меня чертовым дурнем, а потом поцеловала.
Чуть позже нагрянули легавые, и мне пришлось притвориться спящим. Вечером сиделка принесла газеты, и я стал искать заметку об Арте. Увы, таковой не нашлось. Только несколько бульварных статеек об Анджеле Хардинг и Романе Джонсе, и больше ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73