на одном была коричневая кожаная туника, украшенная
медной проволокой, на другом - короткая куртка из груботканого серого
шелка.
Молодые люди улыбнулись друг другу. Из-за ощущения, что они внезапно
превратились в мальчишек, в их улыбках поначалу сквозило смущение. Мышелов
откашлялся, отвесил, не спуская глаз с Фафхрда, легкий поклон и, плавно
вытянув в сторону золоченой кушетки руку, проговорил, немного запинаясь,
но в общем вполне гладко:
- Добрый мой друг Фафхрд, позволь представить тебя моей принцессе.
Ивриана, дорогая, будь любезна проявить к Фафхрду благосклонность, потому
что сегодня вечером дал бились с ним спина к спине с тремя врагами и
победили.
Чуть ссутулившись, Фафхрд шагнул к сверкающей кушетке и, встав на
колено, как это чуть раньше сделала Влана, свесил перед Иврианой свои
золотисто-рыжие волосы. Нежная ручка, протянутая к нему с виду вполне
уверенно, все же чуть дрожала, как обнаружил Фафхрд, едва коснувшись
тонких пальцев. Он взял ее осторожно, словно она была соткана белым пауком
из шелковой паутинки, едва притронулся к ней губами и пробормотал какие-то
любезности, все еще чувствуя себя не в своей тарелке.
До него пока еще не дошло, что Мышелов нервничает не меньше, чем он
и, может, даже больше, и молится в душе, чтобы Ивриана не перегнула палку,
играя роль принцессы, не унизила чем-либо гостей; и в самом деле: она
могла внезапно задрожать, или разрыдаться, или броситься к нему либо в
другую комнату, поскольку Фафхрд и Влана были буквально первыми живыми
существами из всех зверей и людей - благородных, свободных или рабов, -
которых Мышелов допустил в роскошное гнездышко, свитое им для своей
аристократической возлюбленной, не считая, правда, двух попугайчиков,
щебетавших в серебряной клетке, которая висела по другую сторону камина.
Несмотря на врожденную проницательность и благоприобретенный цинизм.
Мышелову и в голову не приходило, что отважная и вполне практичная
девушка, четыре луны назад сбежавшая с ним из пыточной камеры своего отца,
стала похожа на куклу только из-за того, что он так очаровательно, но
нелепо с нею нянчился.
Но наконец Ивриана улыбнулась, Фафхрд, осторожно отпустив ее руку,
попятился, и Мышелов, переведя дух, принес два серебряных кубка и две
серебряных кружки, шелковым полотенцем смахнул с них несуществующие
пылинки, вдумчиво выбрал бутылку лилового вина, и вдруг, подмигнув
Северянину, откупорил один из принесенных им кувшинов и налил до краев все
четыре сосуда.
Откашлявшись, он на сей раз без запинки произнес тост.
- За мою самую крупную добычу в Ланкмаре, которую я, хочешь не
хочешь, обязан разделить, - с этим вот здоровым, длинноволосым,
неотесанным варваром!
Досказав тост, он осушил четверть кружки приятно обжигающего вина -
крепленного бренди.
Отпив залпом половину своей кружки, Фафхрд произнес ответный тост:
- За самого хвастливого, маленького и манерного из всех
цивилизованных типов, с которыми мне приходилось делить добычу!
Он одним глотком допил вино и, оскалившись в широченной улыбке,
протянул кружку Мышелову.
Тот налил ему еще, осушил свою кружку и, отставив ее, подошел к
Ивриане и высыпал ей на колени драгоценные камни, забранные им у Фиссифа.
Заняв новое и столь завидное место, они засверкали, словно лужица ртути
всех цветов радуги.
Ивриана отпрянула, чуть было не просыпав камни, однако Влана нежно,
но твердо взяла ее за руку и, сдержав готовый вырваться крик удивления и
восхищения, наклонилась к побледневшей девушке и принялась настойчиво, но
с улыбкой что-то ей нашептывать. Фафхрд понял, что Влана играет роль,
причем делает это удачно: вскоре Ивриана энергично закивала и принялась,
тоже шепотом, что-то отвечать. По ее просьбе Влана принесла шкатулку из
голубой эмали, инкрустированную серебром, и девушки переложили камни в ее
голубое бархатное чрево. Ивриана поставила шкатулку рядом с собой, и они
продолжили беседу.
Потягивая вино, Фафхрд расслабился и стал осматриваться уже более
осмысленно. У него прошло первое изумление, которое он испытал при виде
этой, открывшейся ему среди трущоб тронной залы, яркая пышность которой
только усиливалась, благодаря темноте и грязи, осклизлым стенам и
полусгнившей лестнице, равно как близости Навозного бульвара; за роскошью
комнаты Северянин стал замечать признаки разрухи и запустения.
Тут и там из-под драпировок выглядывало темное, гнилое или сухое,
растрескавшееся дерево, от которого тянуло тоскливым запахом старья.
Покрытый циновками пол прогибался, посередине комнаты даже на целую пядь.
По златотканой драпировке карабкался крупный таракан, другой полз в
сторону кушетки. Ночной туман, сочившийся сквозь щели в ставнях,
заволакивал черные арабески на золотом фоне. Камни камина были выскоблены
и покрыты лаком, но раствора между ними почти не осталось и некоторые из
них покосились, кое-где их не было вовсе.
Мышелов разжигал печку. Сунув внутрь горящую лучину, он захлопнул
дверцу и отошел. Словно читая мысли Фафхрда, он взял несколько
конусообразных столбиков благовоний, поджег их концы и расставил по
комнате в блестящие неглубокие чаши из красной меди, причем наступил на
ходу на одного таракана и ненароком поймал и раздавил в кулаке другого.
Затем он заткнул самые широкие щели в ставнях шелковыми тряпками и,
подхватив свою серебряную кружку, послал Фафхрду весьма суровый взгляд,
словно предупреждая, чтобы тот не вздумал сказать что-нибудь не то насчет
восхитительного, но немного смешного кукольного домика, который он устроил
для своей принцессы.
Однако через мгновение он улыбнулся Фафхрду и поднял кружку; тот
последовал его примеру. Друзья подошли к кувшину, и Мышелов, едва шевеля
губами, объяснил sotto voce [вполголоса (итал.)]:
- Отец Иврианы был герцогом. Я убил его, кажется, с помощью черной
магии, когда он пытал меня на дыбе. Это был страшно жестокий человек, к
своей дочери тоже, но все же герцог, поэтому Ивриана совершенно не
привыкла заботиться о себе. А горжусь тем, что окружил ее таким
великолепием, какого она не видела даже у отца со всей его челядью.
Подавив чувство протеста, которое появилось у него по поводу занятой
Мышеловом позиции, Фафхрд кивнул и любезно проговорил:
- Да, вы уворовали себе очаровательное гнездышко, вполне достойное
ланкмарского сюзерена Карстака Овартомортеса или Царя Царей Тизилинилита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
медной проволокой, на другом - короткая куртка из груботканого серого
шелка.
Молодые люди улыбнулись друг другу. Из-за ощущения, что они внезапно
превратились в мальчишек, в их улыбках поначалу сквозило смущение. Мышелов
откашлялся, отвесил, не спуская глаз с Фафхрда, легкий поклон и, плавно
вытянув в сторону золоченой кушетки руку, проговорил, немного запинаясь,
но в общем вполне гладко:
- Добрый мой друг Фафхрд, позволь представить тебя моей принцессе.
Ивриана, дорогая, будь любезна проявить к Фафхрду благосклонность, потому
что сегодня вечером дал бились с ним спина к спине с тремя врагами и
победили.
Чуть ссутулившись, Фафхрд шагнул к сверкающей кушетке и, встав на
колено, как это чуть раньше сделала Влана, свесил перед Иврианой свои
золотисто-рыжие волосы. Нежная ручка, протянутая к нему с виду вполне
уверенно, все же чуть дрожала, как обнаружил Фафхрд, едва коснувшись
тонких пальцев. Он взял ее осторожно, словно она была соткана белым пауком
из шелковой паутинки, едва притронулся к ней губами и пробормотал какие-то
любезности, все еще чувствуя себя не в своей тарелке.
До него пока еще не дошло, что Мышелов нервничает не меньше, чем он
и, может, даже больше, и молится в душе, чтобы Ивриана не перегнула палку,
играя роль принцессы, не унизила чем-либо гостей; и в самом деле: она
могла внезапно задрожать, или разрыдаться, или броситься к нему либо в
другую комнату, поскольку Фафхрд и Влана были буквально первыми живыми
существами из всех зверей и людей - благородных, свободных или рабов, -
которых Мышелов допустил в роскошное гнездышко, свитое им для своей
аристократической возлюбленной, не считая, правда, двух попугайчиков,
щебетавших в серебряной клетке, которая висела по другую сторону камина.
Несмотря на врожденную проницательность и благоприобретенный цинизм.
Мышелову и в голову не приходило, что отважная и вполне практичная
девушка, четыре луны назад сбежавшая с ним из пыточной камеры своего отца,
стала похожа на куклу только из-за того, что он так очаровательно, но
нелепо с нею нянчился.
Но наконец Ивриана улыбнулась, Фафхрд, осторожно отпустив ее руку,
попятился, и Мышелов, переведя дух, принес два серебряных кубка и две
серебряных кружки, шелковым полотенцем смахнул с них несуществующие
пылинки, вдумчиво выбрал бутылку лилового вина, и вдруг, подмигнув
Северянину, откупорил один из принесенных им кувшинов и налил до краев все
четыре сосуда.
Откашлявшись, он на сей раз без запинки произнес тост.
- За мою самую крупную добычу в Ланкмаре, которую я, хочешь не
хочешь, обязан разделить, - с этим вот здоровым, длинноволосым,
неотесанным варваром!
Досказав тост, он осушил четверть кружки приятно обжигающего вина -
крепленного бренди.
Отпив залпом половину своей кружки, Фафхрд произнес ответный тост:
- За самого хвастливого, маленького и манерного из всех
цивилизованных типов, с которыми мне приходилось делить добычу!
Он одним глотком допил вино и, оскалившись в широченной улыбке,
протянул кружку Мышелову.
Тот налил ему еще, осушил свою кружку и, отставив ее, подошел к
Ивриане и высыпал ей на колени драгоценные камни, забранные им у Фиссифа.
Заняв новое и столь завидное место, они засверкали, словно лужица ртути
всех цветов радуги.
Ивриана отпрянула, чуть было не просыпав камни, однако Влана нежно,
но твердо взяла ее за руку и, сдержав готовый вырваться крик удивления и
восхищения, наклонилась к побледневшей девушке и принялась настойчиво, но
с улыбкой что-то ей нашептывать. Фафхрд понял, что Влана играет роль,
причем делает это удачно: вскоре Ивриана энергично закивала и принялась,
тоже шепотом, что-то отвечать. По ее просьбе Влана принесла шкатулку из
голубой эмали, инкрустированную серебром, и девушки переложили камни в ее
голубое бархатное чрево. Ивриана поставила шкатулку рядом с собой, и они
продолжили беседу.
Потягивая вино, Фафхрд расслабился и стал осматриваться уже более
осмысленно. У него прошло первое изумление, которое он испытал при виде
этой, открывшейся ему среди трущоб тронной залы, яркая пышность которой
только усиливалась, благодаря темноте и грязи, осклизлым стенам и
полусгнившей лестнице, равно как близости Навозного бульвара; за роскошью
комнаты Северянин стал замечать признаки разрухи и запустения.
Тут и там из-под драпировок выглядывало темное, гнилое или сухое,
растрескавшееся дерево, от которого тянуло тоскливым запахом старья.
Покрытый циновками пол прогибался, посередине комнаты даже на целую пядь.
По златотканой драпировке карабкался крупный таракан, другой полз в
сторону кушетки. Ночной туман, сочившийся сквозь щели в ставнях,
заволакивал черные арабески на золотом фоне. Камни камина были выскоблены
и покрыты лаком, но раствора между ними почти не осталось и некоторые из
них покосились, кое-где их не было вовсе.
Мышелов разжигал печку. Сунув внутрь горящую лучину, он захлопнул
дверцу и отошел. Словно читая мысли Фафхрда, он взял несколько
конусообразных столбиков благовоний, поджег их концы и расставил по
комнате в блестящие неглубокие чаши из красной меди, причем наступил на
ходу на одного таракана и ненароком поймал и раздавил в кулаке другого.
Затем он заткнул самые широкие щели в ставнях шелковыми тряпками и,
подхватив свою серебряную кружку, послал Фафхрду весьма суровый взгляд,
словно предупреждая, чтобы тот не вздумал сказать что-нибудь не то насчет
восхитительного, но немного смешного кукольного домика, который он устроил
для своей принцессы.
Однако через мгновение он улыбнулся Фафхрду и поднял кружку; тот
последовал его примеру. Друзья подошли к кувшину, и Мышелов, едва шевеля
губами, объяснил sotto voce [вполголоса (итал.)]:
- Отец Иврианы был герцогом. Я убил его, кажется, с помощью черной
магии, когда он пытал меня на дыбе. Это был страшно жестокий человек, к
своей дочери тоже, но все же герцог, поэтому Ивриана совершенно не
привыкла заботиться о себе. А горжусь тем, что окружил ее таким
великолепием, какого она не видела даже у отца со всей его челядью.
Подавив чувство протеста, которое появилось у него по поводу занятой
Мышеловом позиции, Фафхрд кивнул и любезно проговорил:
- Да, вы уворовали себе очаровательное гнездышко, вполне достойное
ланкмарского сюзерена Карстака Овартомортеса или Царя Царей Тизилинилита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55