Внезапно перекинув Серый Прутик в левую руку, он выхватил свой
длинный кинжал и метнул его в чародея. Сверкнув в воздухе, кинжал рассек
три пряди, слегка замедлил свой полет на четвертой и пятой, почти
остановился на шестой и бессильно повис в обвившем его кольце седьмой.
Христомило захихикал, обнажив свои длиннющие верхние резцы, а
Сливикин в восторге заверещал и стал подпрыгивать еще выше.
Мышелов метнул Кошачий Коготь не более успешно - даже менее,
поскольку тем временем две струи дыма обвились вокруг его правой руки и
шеи, грозя скорым удушьем. Черные крысы повыскакивали из своих
многочисленных нор.
Тем временем другие пряди черного дыма стиснули лодыжки, колени и
левую руку Фафхрда и чуть не опрокинули его на пол. Пытаясь удержать
равновесие, тот выхватил из-за пояса кинжал Вланы и замахнулся клинком с
серебряной рукояткой, покрытым пятнами засохшей крысиной крови.
Улыбка Христомило тут же увяла. Издав странный скрипучий возглас,
чародей отскочил от лежавшего на столе пергамента и поднял свои скрюченные
ручонки, словно желая заслониться от рока.
Кинжал Вланы легко прошил черную паутину - казалось, она даже
расступилась, пропуская его, - и, пройдя меж пальцами чародея, вонзился
ему в правый глаз по самую рукоятку.
От страшной боли колдун тихо взвизгнул и схватился руками за лицо.
Черная паутина начала извиваться, как будто в смертной агонии.
Обе реторты с треском раскололись, лава из них хлынула на изрезанный
стол и залила голубой огонь, а у ее кромки дерево стола начало чуть
дымиться. Капли лавы застучали о темный мрамор пола.
С последним тихим всхлипом Христомило рухнул ничком, продолжая
прижимать к лицу ладони, из-под которых торчал его длинный нос, а чуть
выше - серебряная рукоятка кинжала.
Паутина поредела, словно в чернила плеснули воды.
Мышелов бросился вперед и одним ударом Скальпеля покончил со
Сливикином и огромной крысой - те так и не успели сообразить, что с ними
произошло. Тихо пискнув, обе твари околели, а другие крысы черными
молниями метнулись в свои норы.
Наконец остатки ночного, вернее, колдовского тумана рассеялись, и
Фафхрд с Мышеловом обнаружили, что стоят среди трех трупов в полной
тишине, которая, казалось, наполняла не только комнату, но и весь дом.
Даже лава из реторт начала застывать, а стол перестал дымиться.
Их безумие и ярость исчезли - испарились до последней красной искорки
в глазах, насытившись даже сверх меры. Убивать Кроваса или кого-нибудь еще
из воров им уже хотелось не больше, чем прихлопнуть муху. Внутренне
ужаснувшись, Фафхрд вспомнил жалкое личико мальчугана, которого он убил в
приступе неистовой ярости.
Души друзей переполняло горе, которое не только не утихло, но стало
даже глубже, - горе, да еще растущее отвращение ко всему, что их окружало
- к мертвецам, перевернутой вверх дном лаборатории мага, к Дому Вора, ко
всему Ланкмару до последнего зловонного закоулка и окутанной туманом
верхушки крыши.
Зашипев от гадливости. Мышелов выдернул Скальпель из трупов обоих
грызунов, вытер его о первую попавшуюся тряпку и вложил в ножны. Фафхрд
тоже наскоро обтер Серый Прутик и последовал примеру Мышелова. Затем
друзья подобрали свои кинжалы, когда рассеялась паутина, но лишь мельком
взглянули в место, откуда торчал нож Вланы. Однако на столе они увидели ее
отделанный серебром кошелек из черного бархата и пояс, наполовину залитый
лавой, а также принадлежавшую Ивриане шкатулку из голубой эмали,
инкрустированной серебром. Друзья высыпали из них камни Дженгао и забрали
их с собой.
Не проронив ни звука, как и в те минуты, когда огонь пожирал уютное
гнездышко Мышелова позади "Угря", но чувствуя еще большее родство душ, еще
более сильную привязанность друг к другу, друзья понурившись, медленными,
усталыми, чуть ускоряющимися шагами вышли из лаборатории мага и двинулись
по устланному толстыми коврами коридору, мимо дубовой, обитой железом
двери комнаты с картой, мимо других запертых молчавших дверей - весь Цех
явно находился в ужасе от Христомило, его заклинаний и крыс, - еще немного
быстрее спустились по гулкой лестнице, прошли по нижнему коридору с голым
полом мимо закрытых, мирных дверей, стараясь ступать помягче, но все равно
почему-то громко топоча, затем под опустевшей, выжженной нишей над дверью
и, оказавшись на Грошовой, повернули налево, к северу, поскольку так было
ближе всего до улицы Богов, а там свернули направо, к востоку - не
встретив на широкой улице ни живой души, кроме тощего, сутулого мальчишки,
который уныло мел землю перед винным подвальчиком в тусклом розоватом
свете зари, неспешно сочившемся с востока, да нескольких храпящих и
сопящих фигур, валявшихся в канавах и под темными портиками - да, они
свернули по улице Богов направо, к востоку, потому что путь этот вел к
Болотной заставе, откуда начиналась Насыпная дорога через Великую Соленую
Топь, и, значит, через Болотную заставу друзья могли быстрее всего уйти из
великого и славного города, который стал им теперь настолько отвратителен,
что они не могли оставаться в нем ни на один пронзительный, свинцовый удар
сердца дольше, чем нужно - города их возлюбленных призраков, с которыми им
уже не суждено было свидеться.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55