Однако великосветская жизнь еще больше нарушает его душевное равновесие.
Из письма Листа его ученице Валери Буасье: «Более четырех месяцев ни сна, ни отдыха; ...великосветское кокетство будуаров, удушливая атмосфера дипломатических салонов, бессмысленная теснота на раутах, зевота и восторги на литературных вечерах, себялюбивые и оскорбленные друзья на балах, пустая болтовня и глупости за послеполуденными чаепитиями, чувство стыда и угрызения совести на следующее утро, триумфы в салонах, безудержная критика и славословие в газетах, - все это я пережил, проклял и оплакал, на все это я смотрю сверху вниз».
В одном из парижских салонов Лист знакомится с Мари д'Агу (1805-1876). Ее отцом был французский маркграф де Флавиньи, матерью - дочь немецкого банкира Бетмана. Ко времени их знакомства ей двадцать восемь лет, она уже шесть лет жена графа Шарля д'Агу, бывшего намного старше ее, мать двоих детей. Мари имела незаурядное литературное образование, встречалась с Гёте и Шатобрианом. С мужем ей скучно и она ищет развлечения в салонах.
Позже в своих «Мемуарах» Мари д'Агу так описывает свою первую встречу с Листом: «Высокий, худощавый, бледное лицо, большие, цвета морской волны зеленые глаза, которые внезапно вспыхивали, словно луч солнца пробегал по волнам; страдальческие и в то же время властные черты лица, неровная походка, ибо он скорее скользил, чем шагал; рассеянное, беспокойное выражение лица, как у призрака, которого каждое мгновение могут позвать обратно силы тьмы, - вот первое мое впечатление от юного гения, который стоял передо мною и таинственная жизнь которого возбуждала столь же живое любопытство, как возбуждали зависть еще недавно его потрясающие триумфы... Франц представился, сел рядом со мной и со смелой любезностью принялся говорить со мной столь доверительно, словно мы были с ним давно знакомы... Говорил он быстро и горячо, со страстью развивал свои идеи и высказывал суждения, которые мне казались странными, ибо они не совпадали с привычными мне, повседневными взглядами. Сверкающий взор, жесты, улыбка выражали то глубокую и бесконечную любезность, то насмешку и, казалось, стремились вызвать меня или на возражение, или на согласие. И я, пораженная бурностью этого необычного знакомства, колебалась между тем и другим и едва отвечала».
После этой встречи Лист все чаще посещает дом д'Агу, причем не только званые вечера, когда там бывало много народу. Он приходит и в неприемные часы и часто сопровождает Мари на прогулках. Молодой женщине импонирует презрение Листа к королю Луи-Филиппу и его режиму, его высказывания о свободе и равноправии.
В письмах Листа к Мари, летом переселившейся в Круасси, уже видны признаки расцветающей любви.
«Наконец-то письмо от Baс.. Слава богу! Я уже почти что впал в отчаяние!.. Напишите мне поскорее... Образ моей жизни, пожалуй, столь же странен, как Ваш. Я совсем одинок, но не в шести милях от Парижа, а в самом Париже, в центре Парижа. С пятницы я не видел ни души, за исключением моей матушки. Нужно ли говорить Вам, что я испытываю ту же отдаленность, то же чувство недоверия, о которых говорите Вы...»
«Очень хотелось бы полчаса поболтать с Вами; быть может, нам улыбнется чуточка счастья. Будем надеяться».
«Мадам, Вы опять очень долго не подавали вестей о себе; ни одного поручения, ни одной скромной весточки, ни покупок, ни книг, ни пакетов, ни музыкальных произведений ... быть может, Вы нездоровы, больны?.. Но нет, я слишком самоуверен, Вы просто забыли меня, вместе со множеством всего другого предали забвению и меня... Концерт Берлиоза в Итальянском театре окончательно объявлен на воскресенье 10-е ноября (через неделю)... Я подумал, что Вы (после одиннадцати месяцев) охотно послушали бы вновь „Фантастическую симфонию", которую будут исполнять сто музыкантов, и потому простите мне капельку эгоизма: в данном случае присутствует и частица моего честолюбия... Сегодня утром я заказал четырехместную ложу, билеты, если Вы того пожелаете, пошлю в Круасси или просто на Рю де Бон... Вы знаете, что я навечно Ваш, даже в могиле. Прошу Вас, ответьте в нескольких словах, чтобы я точно знал, ждать ли мне Вас в воскресенье вечером? Вы ответите обязательно, не правда ли? Ибо я так жду вестей от Вас. Тысяча и тысяча сердечных и почтительных приветов... Я был бы чрезвычайно благодарен, если Вы при случае могли бы послать мне обратно его „Вертера" и, главным образом, мои маленькие, без тональности и метра, ламартинские гармонии (речь идет о ранней пьесе, внушенной „Поэтическими и религиозными раздумьями"). Я очень привязан к этим нескольким страницам. Они живо напоминают мне часы страдания и восторга...»
Лист пишет переложение для фортепьяно или, как он это называл, «фортепьянную партитуру» (partition de piano) «Фантастической симфонии» Берлиоза. Выявляя у фортепьяно новые, ранее никем не обнаруженные возможности, он гениально передает звучание, краски оркестра. Сам он впоследствии писал: «Если не ошибаюсь, то в фортепьянной партитуре „Фантастической симфонии" я первым подал идею нового вида переложения. С мучительной добросовестностью, как если бы дело шло о переводе священного текста, старался я переложить для фортепьяно не только музыкальную структуру симфонии, но и все многочисленные детали, все многообразие гармонии и ритма». Позже Лист написал на главную тему «Фантастической симфонии» небольшую пьесу «Idee fixe» («Навязчивая идея»), а еще несколько позднее подобным же образом переложил для фортепьяно берлиозовские симфонию «Гарольд в Италии» и увертюру «Король Лир».
15 декабря. Лист, Шопен и Хиллер публично исполняют «Концерт для трех клавиров» Баха.
1834
Между январем и апрелем. Из письма Листа к Мари: «Итак, я не видел Вас вчера и не увижу сегодня. Сегодня, когда все благоденствуют и едят сладости, я кашляю и пью ячменный отвар. Что предсказывает это на 1834 год? Напишите мне хоть словечко. Во всем мире жизнь означаете для меня только Вы; я безутешен только оттого, что не вижу Вас. Расскажите мне о вчерашнем дне, о сегодняшней ночи. Как Вы были причесаны? Кашляли ли? Вальсировали ли? Расскажите мне обо всем... Сегодня утром мне лучше. Завтра я хотел бы пойти в Итальянский театр. Другими словами, я хотел бы видеть Вас. Когда я Вас увижу? Проклятая простуда... Было время, когда я был бы счастлив, если бы небольшая лихорадка избавила меня от жизни. Теперь же смерть привела бы меня в отчаяние. Почему? Потому, что я люблю. Потому, что хотел бы еще и еще видеть Ваши белокурые волосы и синие глаза, слышать Ваши речи; и потому, что я люблю, я буду читать. Я хочу жить. Я люблю. Вы должны видеть: я буду жить потому, что люблю. Болезни следует страшиться лишь тогда, когда она захватывает именно в такой момент, и это должно случиться со мной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Из письма Листа его ученице Валери Буасье: «Более четырех месяцев ни сна, ни отдыха; ...великосветское кокетство будуаров, удушливая атмосфера дипломатических салонов, бессмысленная теснота на раутах, зевота и восторги на литературных вечерах, себялюбивые и оскорбленные друзья на балах, пустая болтовня и глупости за послеполуденными чаепитиями, чувство стыда и угрызения совести на следующее утро, триумфы в салонах, безудержная критика и славословие в газетах, - все это я пережил, проклял и оплакал, на все это я смотрю сверху вниз».
В одном из парижских салонов Лист знакомится с Мари д'Агу (1805-1876). Ее отцом был французский маркграф де Флавиньи, матерью - дочь немецкого банкира Бетмана. Ко времени их знакомства ей двадцать восемь лет, она уже шесть лет жена графа Шарля д'Агу, бывшего намного старше ее, мать двоих детей. Мари имела незаурядное литературное образование, встречалась с Гёте и Шатобрианом. С мужем ей скучно и она ищет развлечения в салонах.
Позже в своих «Мемуарах» Мари д'Агу так описывает свою первую встречу с Листом: «Высокий, худощавый, бледное лицо, большие, цвета морской волны зеленые глаза, которые внезапно вспыхивали, словно луч солнца пробегал по волнам; страдальческие и в то же время властные черты лица, неровная походка, ибо он скорее скользил, чем шагал; рассеянное, беспокойное выражение лица, как у призрака, которого каждое мгновение могут позвать обратно силы тьмы, - вот первое мое впечатление от юного гения, который стоял передо мною и таинственная жизнь которого возбуждала столь же живое любопытство, как возбуждали зависть еще недавно его потрясающие триумфы... Франц представился, сел рядом со мной и со смелой любезностью принялся говорить со мной столь доверительно, словно мы были с ним давно знакомы... Говорил он быстро и горячо, со страстью развивал свои идеи и высказывал суждения, которые мне казались странными, ибо они не совпадали с привычными мне, повседневными взглядами. Сверкающий взор, жесты, улыбка выражали то глубокую и бесконечную любезность, то насмешку и, казалось, стремились вызвать меня или на возражение, или на согласие. И я, пораженная бурностью этого необычного знакомства, колебалась между тем и другим и едва отвечала».
После этой встречи Лист все чаще посещает дом д'Агу, причем не только званые вечера, когда там бывало много народу. Он приходит и в неприемные часы и часто сопровождает Мари на прогулках. Молодой женщине импонирует презрение Листа к королю Луи-Филиппу и его режиму, его высказывания о свободе и равноправии.
В письмах Листа к Мари, летом переселившейся в Круасси, уже видны признаки расцветающей любви.
«Наконец-то письмо от Baс.. Слава богу! Я уже почти что впал в отчаяние!.. Напишите мне поскорее... Образ моей жизни, пожалуй, столь же странен, как Ваш. Я совсем одинок, но не в шести милях от Парижа, а в самом Париже, в центре Парижа. С пятницы я не видел ни души, за исключением моей матушки. Нужно ли говорить Вам, что я испытываю ту же отдаленность, то же чувство недоверия, о которых говорите Вы...»
«Очень хотелось бы полчаса поболтать с Вами; быть может, нам улыбнется чуточка счастья. Будем надеяться».
«Мадам, Вы опять очень долго не подавали вестей о себе; ни одного поручения, ни одной скромной весточки, ни покупок, ни книг, ни пакетов, ни музыкальных произведений ... быть может, Вы нездоровы, больны?.. Но нет, я слишком самоуверен, Вы просто забыли меня, вместе со множеством всего другого предали забвению и меня... Концерт Берлиоза в Итальянском театре окончательно объявлен на воскресенье 10-е ноября (через неделю)... Я подумал, что Вы (после одиннадцати месяцев) охотно послушали бы вновь „Фантастическую симфонию", которую будут исполнять сто музыкантов, и потому простите мне капельку эгоизма: в данном случае присутствует и частица моего честолюбия... Сегодня утром я заказал четырехместную ложу, билеты, если Вы того пожелаете, пошлю в Круасси или просто на Рю де Бон... Вы знаете, что я навечно Ваш, даже в могиле. Прошу Вас, ответьте в нескольких словах, чтобы я точно знал, ждать ли мне Вас в воскресенье вечером? Вы ответите обязательно, не правда ли? Ибо я так жду вестей от Вас. Тысяча и тысяча сердечных и почтительных приветов... Я был бы чрезвычайно благодарен, если Вы при случае могли бы послать мне обратно его „Вертера" и, главным образом, мои маленькие, без тональности и метра, ламартинские гармонии (речь идет о ранней пьесе, внушенной „Поэтическими и религиозными раздумьями"). Я очень привязан к этим нескольким страницам. Они живо напоминают мне часы страдания и восторга...»
Лист пишет переложение для фортепьяно или, как он это называл, «фортепьянную партитуру» (partition de piano) «Фантастической симфонии» Берлиоза. Выявляя у фортепьяно новые, ранее никем не обнаруженные возможности, он гениально передает звучание, краски оркестра. Сам он впоследствии писал: «Если не ошибаюсь, то в фортепьянной партитуре „Фантастической симфонии" я первым подал идею нового вида переложения. С мучительной добросовестностью, как если бы дело шло о переводе священного текста, старался я переложить для фортепьяно не только музыкальную структуру симфонии, но и все многочисленные детали, все многообразие гармонии и ритма». Позже Лист написал на главную тему «Фантастической симфонии» небольшую пьесу «Idee fixe» («Навязчивая идея»), а еще несколько позднее подобным же образом переложил для фортепьяно берлиозовские симфонию «Гарольд в Италии» и увертюру «Король Лир».
15 декабря. Лист, Шопен и Хиллер публично исполняют «Концерт для трех клавиров» Баха.
1834
Между январем и апрелем. Из письма Листа к Мари: «Итак, я не видел Вас вчера и не увижу сегодня. Сегодня, когда все благоденствуют и едят сладости, я кашляю и пью ячменный отвар. Что предсказывает это на 1834 год? Напишите мне хоть словечко. Во всем мире жизнь означаете для меня только Вы; я безутешен только оттого, что не вижу Вас. Расскажите мне о вчерашнем дне, о сегодняшней ночи. Как Вы были причесаны? Кашляли ли? Вальсировали ли? Расскажите мне обо всем... Сегодня утром мне лучше. Завтра я хотел бы пойти в Итальянский театр. Другими словами, я хотел бы видеть Вас. Когда я Вас увижу? Проклятая простуда... Было время, когда я был бы счастлив, если бы небольшая лихорадка избавила меня от жизни. Теперь же смерть привела бы меня в отчаяние. Почему? Потому, что я люблю. Потому, что хотел бы еще и еще видеть Ваши белокурые волосы и синие глаза, слышать Ваши речи; и потому, что я люблю, я буду читать. Я хочу жить. Я люблю. Вы должны видеть: я буду жить потому, что люблю. Болезни следует страшиться лишь тогда, когда она захватывает именно в такой момент, и это должно случиться со мной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70