В огромной России вам не хватало земли? Как это называется?
- Так это же когда было… Да не казаки мы вовсе.
- А кто? В станице разве не казаки живут?
- Казаки-то живут. Есть и не казаки. Иногородние мы, русские значит. А то, что ты говоришь - сто лет тому назад как было.
- Хорошо, это давно было. А это когда?
Оарцхо показал рукой на стадо. У старика ответа не было.
- Идите.
- Куда итить-то?
- Домой идите.
- Отпускаете?
- Да, отпускаем.
- А телят забираете?
- Нет. Даем вам в долг. Помните, что вы нам должны.
Нюрка совсем осмелела.
- Пошли, дед. Двух баб Лиськиных что заловили, то бандиты были, а эти нет. Правда же, кунаки? - повернулась она к Оарцхо.
- Правда, дочка, правда. Мы - абреки, а не бандиты.
- Так вы прощевайте! Спасибо, что деда не обидели. Приходите в гости к нам в станицу. Мы на околице живем. Смальцевы мы. Там скворечник дед на груше повесил. Он один в станице. Меня Нюркой зовут. Только ночью приходите, чтобы не увидел кто. Накормлю, харч на дорогу дам. Придете?
Оарцхо наклонил на бок голову, ему стало приятно, но он не хотел давать обещаний.
Нюрка уже совсем по-свойски на прощанье обняла сперва Оарцхо, а он ее благословил, возложив на голову руку:
- Дай Бог тебе счастья и встречи только с хорошими людьми!
- Так вот же я и встретилась с хорошими людьми.
Она подошла к Лешке:
- Прощай, абрек. Это твой брат?
- Да, брат.
- А почему он чернявый, а ты русый? И глаза у вас разные.
- Нас родили разные мамы.
- Твоя мама казачка?
- Нет, русская, она москвичка была.
- Ух, ты, аж москвичка. Эй, кунак, можно я братика твоего поцелую?
- А что ты у меня спрашиваешь? Ты у него самого спроси.
- Так ты старший, а у вас, у кунаков, все у старших спрашивают. Красивый он у тебя!
- Если так, разрешаю, только покрепче.
Нюрка уцепилась обеими руками в пышную шевелюру Лешки и три раза звонко поцеловала, ошалевшего от неожиданности, Лешку прямо в губы.
- Буду среди девок хвастаться, что кунака-абрека зацеловала.
Оарцхо с Лешкой прижались к утесу, освобождая стаду дорогу.
Нюрка помахала рукой на прощанье. А Лешка только приходил в себя.
Оарцхо хихикнул и повернулся назад. Отошел еще шагов двадцать и захохотал во всю грудь:
- А еще хвастаемся, что мы абреки, храбрые люди! Охо-хо-хо! На моих глазах казачка поймала моего брата за волосы, как барашку, и чуть… Ва-ха-ха! Мы двое вооруженных мужчин ничего не могли сделать. Эш-ш-шахь!
Лешка поплелся вслед за Оарцхо, но не знал, как реагировать на этот смех: то ли самому тоже рассмеяться, то ли обидеться. Решение сразу не приходило, но его грудь ощущала приятное тепло прижавшегося к нему нежного девичьего тела и сладость тех поцелуев. Он облизнулся. Это было впервые.
* * *
А пятеро солдат пришли в станицу под вечер без оружия и без штанов, но при сапогах. Мягкие места у них вспухли до невозможности. Абреки их били розгами, наказав впредь не пьянствовать, продавая ингушский скот. Они были повязаны странным способом. Через рукав гимнастерки орешниковая палка, а руки туго перевязаны у запястья тоненьким ремешком.
Так и шли по улице живыми крестами под хохот всей станицы.
Оказывается, их сопроводили до самой станицы и наказали идти по улице, а кто отойдет от остальных, того пригрозили взять на мушку.
Станица хохотала над вояками целый месяц. Как встретятся двое:
- Ну, кунаки, концерт задали, а?
Ну а казачки же по поводу всех достоинств вояк вообще…
- А у них эти штуки телепаются, как колокольчики!…
Упрямый еврей
Не может быть, чтобы он не боялся смерти. Смерти не боятся только мусульмане, душой и сердцем предавшиеся Аллаху. Но этот керастан, смотрел прямо в глаза, в глаза смерти, не дрожал, не стучал зубами и твердо держался на собственных ногах.
- Нечего разыгрывать комедию. Я не признаю ваш бандитский трибунал. Я офицер Красной Армии и признаю только Советский Народный Суд. Вы не кошки, а я вам не мышка, чтобы вы могли поиграться мной перед смертью. Расстреливайте!
- Ты не хочешь, чтобы кто-нибудь из этих людей защищал тебя перед Трибуналом?
- Нет! Не хочу!
- Почему?
- Для себя считаю за позор, чтобы меня перед этим бандитским трибуналом защищал бандит. Я - фронтовик. Вы меня не испугаете.
- Ты не энкеведешник?
- Нет. После госпиталя направлен сюда. Зачем вам это?
- Значит, отказываешься от защитника?
- Отказываюсь.
- Ну, что ж, ты сам себе вынес смертный приговор, - проронил председатель Трибунала.
Кивком головы это решение подтвердили двое других членов Трибунала.
Абреки отвели офицера в сторону, а двух сержантов поставили перед Трибуналом. Пленные даже не пытались скрыть своего страха. В душе они распрощались с жизнью, они только хотели, чтобы их убили без мучений. «Боевой листок чекиста» столько рассказывал о зверствах бандитов. У одного дрожало колено. На лице - мольба о чем-то.
Дело происходило на поляне в лесу под Датыхом. Кавказский Трибунал решал судьбу отряда, захваченного людьми Хучбарова в Мужичах: офицера, двух сержантов и девяти солдат. Их взяли ночью в школе, где они остановились на отдых. Двое часовых были убиты во время нападения, а остальных повязали сонных. Пленные не подпадали под приговор о расстреле на месте.
- Мы обвиняем вас в убийстве двух пастухов из Галашки. Они даже не были мстителями. В день выселения они находились в горах. Их семьи выселили. Они просто скрывались и пасли своих овец глубоко в горах.
- Они вступили с нами в бой. Они погибли в бою, - ответил один сержант.
- Из чего они стреляли по вас? - спросил судья.
- Из огнестрельного оружия.
- Какого?
Сержанты молчали.
- Лохан, принеси это.
Лохан принес свернутую бурку и разостлал ее перед Трибуналом. На бурке лежал большой кинжал в черных деревянных ножнах, нож, двуствольное ружье и кремневый пистолет.
- Это? - спросил судья.
Сержанты опустили головы и кивнули, что это то самое оружие, с которым два пастуха вступили в бой с целым армейским отделением, вооруженным тремя автоматами, одним пистолетом и девятью карабинами. Не было у них аргументов в защиту себя. Их участь была решена.
- Приведите назад того первого офицера: есть к нему один вопрос.
Тот снова предстал перед Трибуналом, поправил гимнастерку, проверил, все ли пуговицы застегнуты.
- Назови свою фамилию.
- Левко Александр Данилович, старший лейтенант. Еще вопросы?
- Да. Кто ты по национальности?
- Еврей.
- Кто?
- Еврей.
- Ты даже не русский?
- Нет, но какое это имеет значение? Главное для вас: я офицер и воевал с вами.
На поваленном бревне в ряд сидели человек десять мстителей. Один из них поднял руку и встал:
- Я буду защищать этого человека.
- Ты имеешь право, Зака. Мы тебя слушаем.
- Тамада и вы, члены Трибунала и все остальные. Я Зака сын Вахида из Ломзи-юрта. Говорю то, то знаю не по слухам, а точно, как было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
- Так это же когда было… Да не казаки мы вовсе.
- А кто? В станице разве не казаки живут?
- Казаки-то живут. Есть и не казаки. Иногородние мы, русские значит. А то, что ты говоришь - сто лет тому назад как было.
- Хорошо, это давно было. А это когда?
Оарцхо показал рукой на стадо. У старика ответа не было.
- Идите.
- Куда итить-то?
- Домой идите.
- Отпускаете?
- Да, отпускаем.
- А телят забираете?
- Нет. Даем вам в долг. Помните, что вы нам должны.
Нюрка совсем осмелела.
- Пошли, дед. Двух баб Лиськиных что заловили, то бандиты были, а эти нет. Правда же, кунаки? - повернулась она к Оарцхо.
- Правда, дочка, правда. Мы - абреки, а не бандиты.
- Так вы прощевайте! Спасибо, что деда не обидели. Приходите в гости к нам в станицу. Мы на околице живем. Смальцевы мы. Там скворечник дед на груше повесил. Он один в станице. Меня Нюркой зовут. Только ночью приходите, чтобы не увидел кто. Накормлю, харч на дорогу дам. Придете?
Оарцхо наклонил на бок голову, ему стало приятно, но он не хотел давать обещаний.
Нюрка уже совсем по-свойски на прощанье обняла сперва Оарцхо, а он ее благословил, возложив на голову руку:
- Дай Бог тебе счастья и встречи только с хорошими людьми!
- Так вот же я и встретилась с хорошими людьми.
Она подошла к Лешке:
- Прощай, абрек. Это твой брат?
- Да, брат.
- А почему он чернявый, а ты русый? И глаза у вас разные.
- Нас родили разные мамы.
- Твоя мама казачка?
- Нет, русская, она москвичка была.
- Ух, ты, аж москвичка. Эй, кунак, можно я братика твоего поцелую?
- А что ты у меня спрашиваешь? Ты у него самого спроси.
- Так ты старший, а у вас, у кунаков, все у старших спрашивают. Красивый он у тебя!
- Если так, разрешаю, только покрепче.
Нюрка уцепилась обеими руками в пышную шевелюру Лешки и три раза звонко поцеловала, ошалевшего от неожиданности, Лешку прямо в губы.
- Буду среди девок хвастаться, что кунака-абрека зацеловала.
Оарцхо с Лешкой прижались к утесу, освобождая стаду дорогу.
Нюрка помахала рукой на прощанье. А Лешка только приходил в себя.
Оарцхо хихикнул и повернулся назад. Отошел еще шагов двадцать и захохотал во всю грудь:
- А еще хвастаемся, что мы абреки, храбрые люди! Охо-хо-хо! На моих глазах казачка поймала моего брата за волосы, как барашку, и чуть… Ва-ха-ха! Мы двое вооруженных мужчин ничего не могли сделать. Эш-ш-шахь!
Лешка поплелся вслед за Оарцхо, но не знал, как реагировать на этот смех: то ли самому тоже рассмеяться, то ли обидеться. Решение сразу не приходило, но его грудь ощущала приятное тепло прижавшегося к нему нежного девичьего тела и сладость тех поцелуев. Он облизнулся. Это было впервые.
* * *
А пятеро солдат пришли в станицу под вечер без оружия и без штанов, но при сапогах. Мягкие места у них вспухли до невозможности. Абреки их били розгами, наказав впредь не пьянствовать, продавая ингушский скот. Они были повязаны странным способом. Через рукав гимнастерки орешниковая палка, а руки туго перевязаны у запястья тоненьким ремешком.
Так и шли по улице живыми крестами под хохот всей станицы.
Оказывается, их сопроводили до самой станицы и наказали идти по улице, а кто отойдет от остальных, того пригрозили взять на мушку.
Станица хохотала над вояками целый месяц. Как встретятся двое:
- Ну, кунаки, концерт задали, а?
Ну а казачки же по поводу всех достоинств вояк вообще…
- А у них эти штуки телепаются, как колокольчики!…
Упрямый еврей
Не может быть, чтобы он не боялся смерти. Смерти не боятся только мусульмане, душой и сердцем предавшиеся Аллаху. Но этот керастан, смотрел прямо в глаза, в глаза смерти, не дрожал, не стучал зубами и твердо держался на собственных ногах.
- Нечего разыгрывать комедию. Я не признаю ваш бандитский трибунал. Я офицер Красной Армии и признаю только Советский Народный Суд. Вы не кошки, а я вам не мышка, чтобы вы могли поиграться мной перед смертью. Расстреливайте!
- Ты не хочешь, чтобы кто-нибудь из этих людей защищал тебя перед Трибуналом?
- Нет! Не хочу!
- Почему?
- Для себя считаю за позор, чтобы меня перед этим бандитским трибуналом защищал бандит. Я - фронтовик. Вы меня не испугаете.
- Ты не энкеведешник?
- Нет. После госпиталя направлен сюда. Зачем вам это?
- Значит, отказываешься от защитника?
- Отказываюсь.
- Ну, что ж, ты сам себе вынес смертный приговор, - проронил председатель Трибунала.
Кивком головы это решение подтвердили двое других членов Трибунала.
Абреки отвели офицера в сторону, а двух сержантов поставили перед Трибуналом. Пленные даже не пытались скрыть своего страха. В душе они распрощались с жизнью, они только хотели, чтобы их убили без мучений. «Боевой листок чекиста» столько рассказывал о зверствах бандитов. У одного дрожало колено. На лице - мольба о чем-то.
Дело происходило на поляне в лесу под Датыхом. Кавказский Трибунал решал судьбу отряда, захваченного людьми Хучбарова в Мужичах: офицера, двух сержантов и девяти солдат. Их взяли ночью в школе, где они остановились на отдых. Двое часовых были убиты во время нападения, а остальных повязали сонных. Пленные не подпадали под приговор о расстреле на месте.
- Мы обвиняем вас в убийстве двух пастухов из Галашки. Они даже не были мстителями. В день выселения они находились в горах. Их семьи выселили. Они просто скрывались и пасли своих овец глубоко в горах.
- Они вступили с нами в бой. Они погибли в бою, - ответил один сержант.
- Из чего они стреляли по вас? - спросил судья.
- Из огнестрельного оружия.
- Какого?
Сержанты молчали.
- Лохан, принеси это.
Лохан принес свернутую бурку и разостлал ее перед Трибуналом. На бурке лежал большой кинжал в черных деревянных ножнах, нож, двуствольное ружье и кремневый пистолет.
- Это? - спросил судья.
Сержанты опустили головы и кивнули, что это то самое оружие, с которым два пастуха вступили в бой с целым армейским отделением, вооруженным тремя автоматами, одним пистолетом и девятью карабинами. Не было у них аргументов в защиту себя. Их участь была решена.
- Приведите назад того первого офицера: есть к нему один вопрос.
Тот снова предстал перед Трибуналом, поправил гимнастерку, проверил, все ли пуговицы застегнуты.
- Назови свою фамилию.
- Левко Александр Данилович, старший лейтенант. Еще вопросы?
- Да. Кто ты по национальности?
- Еврей.
- Кто?
- Еврей.
- Ты даже не русский?
- Нет, но какое это имеет значение? Главное для вас: я офицер и воевал с вами.
На поваленном бревне в ряд сидели человек десять мстителей. Один из них поднял руку и встал:
- Я буду защищать этого человека.
- Ты имеешь право, Зака. Мы тебя слушаем.
- Тамада и вы, члены Трибунала и все остальные. Я Зака сын Вахида из Ломзи-юрта. Говорю то, то знаю не по слухам, а точно, как было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76