– А почему в вашей бригаде девочки? – спросила Марафонова. – На этот вопрос ты никак не сможешь ответить?
– Смогу. Почему же? Во-первых, Маша и Лена дружат со Славкой и Витькой, а во-вторых, они у нас выполняют такую работу, с какой нам, мальчикам, справиться очень трудно. У девочек руки обладают такой высокой чувствительностью, какой никогда не достигнуть мужчинам…
– И кто это вам сказал?
– А мы на приборах сами установили.
– Замечательные девочки. Я их видела вчера в балетной студии. Знаете, Альберт Колгуевич, я была поражена тем, что от девочек, когда они выполняли упражнения, шел какой-то странный свет. Мне, конечно, это померещилось, но это было необыкновенно.
– А вам совсем не померещилось, – перебил Коля инспектрису. – У этих девочек нежно-голубая многослойная аура. Они уже овладели некоторыми законами собственного свечения.
– Что-что? – рассмеялась Марафонова. – Господи, куда ни пойдешь нынче, всюду одни и те же разговоры о каких-то мистических феноменальных явлениях!
– Ничуть это не мистика, – сказал Коля. – У доброты, грации, красоты, изящества есть свои собственные цветовые и звуковые формы самовыражения. Надо только научиться слышать, видеть и различать эти формы.
– И ты чувствуешь цвет доброты?
– Конечно, – ответил Коля. – Раньше мы допускали одну и ту же ошибку, считая, что доброта может быть только нежно-розового или нежно-голубого цвета. Нет, и черный, и алый, и густой краплаковый, и кобальтовый цвет могут выразить доброту. Все зависит от того, в каком сочетании будут представлены эти тона, в какой насыщенности, каким мазком положены и какая энергия вложена человеком в цветовую гамму.
– Да-а-а, – протянула Марафонова, вопросительно поглядывая на своего коллегу. – Далеко вы заехали.
– Коля, – спросил вдруг Белль-Ланкастерский. – А что у вас за бои идут на уроках?
– О, это здорово! – сказал Коля.- Я, например, по русскому ассистирую по теме «Глагол», а Гена Жуков по теме «Прилагательное». Моя группа для его группы составляет карточки. Разрешается смотреть карточки всем. Моя группа в день составляет двенадцать карточек, в каждой два теоретических вопроса и одно сложное предложение. И они составляют двенадцать карточек. Потом начинается бой. Мы тянем их карточки, а они – наши. И любой ученик должен ответить на оба вопроса…
– И оценки ставят ученики?
– Фактически мы учимся без оценок, – сказал Коля. – Оценка – дело прошлое. Но в ассистентской игре оценки допустимы, и каждый получает до двадцати оценок за урок.
– Любопытно! – сказал Белль-Ланкастерский. – И что же, вы во время урока на шпагах деретесь?
– Это разминки! Мы доказали, что физическое развитие тогда получается хорошее, когда оно доставляет удовольствие и когда соединяется с какой-нибудь творческой умственной работой.
– Какой уровень обобщений! – восхищался Белль-Ланкастерский, обращаясь к Марафоновой.
– Овзросленностью пахнет, – рассмеялась инспектриса, и Коле показалось, что ее желтые зубы излучают убийственный свет.
– Коля, а у тебя остается время на детские игры, шалости? – ласково спросил Белль-Ланкастерский.
– А у нас все соединено с игрой. Всюду развивающая, творческая игра.
– Оборотничество, – рассмеялась Марафонова, и Коля почуял в ее голосе что-то неладное. – Все наоборот.
– У нас и на эту тему есть творческие задачи, например, мы сочиняем сказки, где все наоборот.
– Как это?
– Ну, например, не волк, а Красная Шапочка обижает волка, потом нам не нравится сказочный Иван-дурачок.
– Скажите, как интересно! – воскликнула Марафонова. – А не жалко вам Золушку, которую вы превратили в замарашку, от которой ушел принц?
– Здесь есть мысль, – ответил Коля. – Мы хотим, чтобы наши девочки всегда были красивыми, опрятными, умными и не злыми. Маша и Лена дружат, но у них тоже бывает разное. Однажды…
Коля Почечкин шел по парку и плакал. Он вспоминал, как рассказал и про Машу, и про Лену, и про Славку, и про Витьку. Не скрыл он и того, что сам любит Машу Куропаткину. Правда, он умолчал, что сделал ей предложение, но зато заявил, что Маша – самая лучшая девочка в Новом Свете.
– Я всех предал! – сказал Коля Эльбе, и та жалостно завыла. – Теперь мне остается только утопиться.
– Но ты же не знал, что предаешь, – будто возразила Эльба.
– Человек всегда должен знать, что он делает, – ответил Коля.
– Но ты же можешь поправить дело.
– Как я могу поправить дело, когда со мной никто не разговаривает? Сегодня в спальне все от меня отвернулись. А на обеде поставили передо мной три тарелки с мясом. «Ешь, – говорят, – и иди еще закладывать нас».
– И ты съел?
– Дура. Ты совсем сумасшедшая. Я расплакался как последний идиот и убежал, а малыши кричали вслед: «Ябеда, ябеда».
– А ты бы им надавал.
– Разве всем надаешь? Их вон сколько!
– Но ты же не виноват? – будто снова повторяла, поскуливая, Эльба.
– Я трепло несчастное, вот кто я.
Коля лег на землю и плакал до тех пор, пока Эльба не стала покусывать Колькину голову – это особый вид ласки, которого удостаивался Почечкин лишь в особые, торжественные дни.
– Утопиться – единственный выход! – сказал Почечкин. И он представил себе унылую процессию. За гробом шла одна Эльба, а Славка с Витькой говорили другим:
– Даже на похороны никто не пришел. Кому нужен предатель?!
– Да, чего и говорить, дрянной мальчишка, – кричала кому-то Марафонова. – Видите, только эта скверная собака и провожает его в последний путь.
Эльба огрызнулась, но тут же дети стали бросать в нее комками земли.
– А ну марш отсюда! – кричал Кривонос.
– Бей предательскую собаку! – орал Касьян, размахивая палкой.
Коля отчетливо увидел себя, как он покинул жесткое ложе продолговатого ящика, именуемого таким непонятным и неуютным словом, как «гроб», и побежал за Касьяном.
Нет, возвращаться снова в гроб, даже в мыслях своих, Коля уже не решился. Он сидел на берегу реки, и Эльба щекотно полизывала его ноги. От мысли утопиться Коля отказался, когда на его голую спину сели две бабочки – одна красная с бархатно-черными узорами, а другая салатная с черными усами и длинным хвостом. Бабочки, должно быть, затеяли между собой игру, и Эльба изнывала от нетерпения придавить их лапой. Но Коля сурово посмотрел на собачку, и Эльба стыдливо опустила голову. Бабочки последний раз взмахнули крыльями и стали кружиться над золотой головой мальчика. Потом они улетели, и Коля долго следил за ними, пока они не скрылись в синем, теплом и бесконечно прекрасном небе.
«Есть выход!» – подумал Коля. Его осенила великолепная мысль, навеянная, должно быть, полетом бабочек. Он вскочил, вытер слезы кулачком, поцеловал заскулившую было Эльбу и помчался в сторону интерната.
9
Комиссия хоть и разделилась на две группы, а все равно одну воду в ступе толкла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114