«Выпейте!»?
– Ну а что? Выкидывать жалко. Куда його дивать? Может, Майка зъисть?
– Ты шо? Я зроду цией икры не куштовав.
– Покуштуй! – предложил Сашко.
– А шо ще сказав?
– А сказав, чтоб хлопцив гукнулы. А кого гукнуть, не назвал, ось я и думаю.
– Може, Волкова гукнуть и Каменюку?
– Волкова можно, а вот Каменюку не трэба. Цэй дурень все напортэ. А вот Рубана и Петра Довгополого – это самый раз. Ще кум прийде, Петро с Оверком Карасем.
Через несколько минут в конюшню пришли названные.
– Оцэ закуска! – восхищался однорукий Петро. – Цэ шо, у будущий школи завсегда так будэ?
– А як же? – хозяйничал Сашко, разливая коньяк. – Это же ростки будущего – бачить, петрушка ростэ из этой чертовой икры.
– А я икру пробовал, колы на германьской був. Ось так же повтикала нимчура, а на столи усэ оставили. Попробовав я тией икры – така дрянь.
– И шо у нэй хорошего находять, що такие гроши платять? – сказал Петро, бросая Эльбе кусок хлеба с икрой.
Эльба бережно слизала икру. Подняла голову в ожидании следующей порции, которая тут же последовала.
– А зараз давайте тыхенько крикнемо «ура!», – предложил Сашко вместо тоста.
Шепотом пролетело «ура» и застряло где-то в соломе. Майка топнула ногой. Это Волков пришел.
– А цэй коньяк такой дорогий, что его в глаз закапывать надо, – пояснил Сашко.
– Та шо, це ликарство для Майки? – спросил Злыдень.
– А ты думав, що приказка «очи горилкой залыв» – это просто так? Не, все имеет свой смысл.
Электрический свет горел в самом конце, остальные лампочки выкрутили, чтоб больше тайности было. Майка глазом водила, людской испуг ей передавался, и она уши навострила, жевать сено перестала. А потом все расковалось, тронулось, когда десятая пустая бутылка в ясли была отброшена. Волков со Злыднем пошли цыганочку плясать, а остальные в ладошки прихлопывали, Эльба доедала остатки икры, Павло с кумом Оверком приговаривали:
– Живут же люди, а мы як черти свита билого не бачим.
– Мерси – сказали караси! – отчеканил Сашко, наливая Карасю напиток редкостный.
– И так у вас каждый день? – поинтересовался Карась.
– Ни, ще не каждый, но к тому все идет.
– А можно, хлопци, я родича позову? – сказал кум Яйло.
– Гукай, – сказал Злыдень.
– Чого там, гукай, – протянул Карась. Кум вернулся с человеком в оранжевом костюме. Через несколько минут Яйло расписывал достоинства своего шурина Сени, приехавшего из-под Курска.
– Покажь им главный номер, Сеня! Сеня деликатно пожал плечами:
– Как-то неудобно…
– Та чого там неудобно! – заключил Злыдень.
– Тут уси свои, – поддержал Карась.
– Номер – это хорошо, – добавил Сашко.
– Да как-то сразу – неудобно, – тянул оранжевый человек.
– Та чого там неудобно! – взорвался Злыдень.
– Та уси свои, – повторил Карась.
Сеня дожевал бутерброд, вытащил блокнот и сказал:
– Я вам лучше частушки спою. Только что сочинил, по мотивам вашей стенной печати. Когда я буду у вас окончательно работать, то самодеятельность такую наладим, что всей области станет известно.
Сеня поднялся и запел:
В стенгазете написал
Про Григора Злыдеря.
Он же норму выполняет
В двести двадцать – и не зря!
– А чого – Злыдеря? – возмутился Злыдень.
– А для рифмы, – ответил Сеня.
– А в двести двадцать – чого? Там не двести двадцать написано, – не унимался Злыдень.
– Ты его на сто двадцать семь переведи, так лучше буде, – заметил Сашко.
– Та шо вин тоби, трансформатор, чи шо? – заступился Петро.
– Вот именно, – добавил другой Петро. – Не. Нескладно.
– У меня вначале было лучше, – оправдывался Сеня. – Вот послушайте:
У Григория Злыдёня
Двести двадцать поведенье,
Он работает не зря
К годовщине Октября.
– Фамилия очень сложная, – оправдывался Сеня. – И я решил, что Злыдеря лучше, чем Злыдёня. Как вы считаете, товарищи? А потом, чем жертвовать: правдой или художественностью? Я решил: лучше правдой.
– Это як же? – спросил Петро, ничего не поняв.
– А вот в первом случае – правды нет, зато художественность полная. А во втором – фамилия нарушена, зато идейность высокая. Я вам лучше сейчас про кустарник частушку спою.
– Послушай, Сеня, – не выдержал такого глумления над эстетикой Волков, – дай-ка сюда балалаечку. Можно и мне частушечку спеть?
– А ну, давай, – хором протянуло общество.
Я частушки сочиняю
Про кустарник туевый… –
запел Волков.
Конюшню трясло от смеха.
Волков наблюдал за тем, как смех никак не кончался, а потом пожалел Сеню:
– Ну давай, Сеня, фокус свой главный. Покажи класс.
– Давай, давай, а то поэт ты… – это Злыдень расквитался с Сеней, и все же деликатность Гришкина не позволила бранное слово употребить.
Сеня заулыбался. Бодрости придал голове и телу, изобразил нечто профессионально-фокусническое и лег на спину. Он вставил бутылку в рот и руки распластал. Жидкость бесшумно снижала уровень. Общество затихло. Злыдень разинул рот. Карась нагнулся, чтобы увидеть, чем же там изнутри во рту держит бутылку Сеня.
– Вин ее у горло встрямив. От ракло! – пояснил Карась.
– Багато бачили, а такого ще не бачили, – удивился Злыдень.
И когда жидкость исчезла на две трети в туловище Сенином, вошел Шаров с Каменюкою.
– Видели такое? Константин Захарович, видели такое? – набросился Карась на Шарова. – Не, только гляньте!
Шаров опешил. Перед ним на соломе лежал корреспондент. Представитель центральной прессы не шевелился. Первая мысль, которая мелькнула у взволнованного директора: спасать, немедленно спасать! Но его остановил такой знакомый, отрезвляющий сознание короткий звук – фьюить! – это остатки жидкости завертелись и исчезли в громадном теле журналиста. И вид наблюдавших работников школы успокоил Шарова.
– От хорошо, шо вы прийшли, а то бы сроду не пови-рили, – обратился Петро к Шарову. – Вот так фокус!
– Что тут происходит, товарищи? – строго спросил Шаров. «Журналист» поднялся, улыбнулся директору:
– Я не хотел, но свояк пристал.
– Какой свояк?
– А Яйло, – «журналист» указал на кума. – Я же Сеня Скориков, свояк Яйла, хоровик. На работу к вам. Я уже рассчитался…
– Ну вот что, убирайтесь отсюда, товарищ, – возмутился Шаров.
Закашлявшись, выбежал из конюшни Сашко.
Злыдень протянул Шарову стакан. Шаров отшвырнул руку со стаканом, и жидкость выплеснулась на солому.
– Я рассчитался там, – повторил Сеня. – Я завтра же могу приступить к работе. А то у меня разрыв в стаже будет.
– Не берите его, – посоветовал Злыдень.
– Где икра? – резко спросил Шаров, глядя на пустые бутылки.
Рядом стояла Эльба и с наслаждением слизывала остатки икринок, оставшихся на лапах.
– Це Сашко усе, – пояснил Злыдень, догоняя Шарова. – Сказав, що вы приказ такой дали. Шаров не слушал Злыдня.
– А ну, Сашка ко мне, – сказал Шаров Каменюке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Ну а что? Выкидывать жалко. Куда його дивать? Может, Майка зъисть?
– Ты шо? Я зроду цией икры не куштовав.
– Покуштуй! – предложил Сашко.
– А шо ще сказав?
– А сказав, чтоб хлопцив гукнулы. А кого гукнуть, не назвал, ось я и думаю.
– Може, Волкова гукнуть и Каменюку?
– Волкова можно, а вот Каменюку не трэба. Цэй дурень все напортэ. А вот Рубана и Петра Довгополого – это самый раз. Ще кум прийде, Петро с Оверком Карасем.
Через несколько минут в конюшню пришли названные.
– Оцэ закуска! – восхищался однорукий Петро. – Цэ шо, у будущий школи завсегда так будэ?
– А як же? – хозяйничал Сашко, разливая коньяк. – Это же ростки будущего – бачить, петрушка ростэ из этой чертовой икры.
– А я икру пробовал, колы на германьской був. Ось так же повтикала нимчура, а на столи усэ оставили. Попробовав я тией икры – така дрянь.
– И шо у нэй хорошего находять, що такие гроши платять? – сказал Петро, бросая Эльбе кусок хлеба с икрой.
Эльба бережно слизала икру. Подняла голову в ожидании следующей порции, которая тут же последовала.
– А зараз давайте тыхенько крикнемо «ура!», – предложил Сашко вместо тоста.
Шепотом пролетело «ура» и застряло где-то в соломе. Майка топнула ногой. Это Волков пришел.
– А цэй коньяк такой дорогий, что его в глаз закапывать надо, – пояснил Сашко.
– Та шо, це ликарство для Майки? – спросил Злыдень.
– А ты думав, що приказка «очи горилкой залыв» – это просто так? Не, все имеет свой смысл.
Электрический свет горел в самом конце, остальные лампочки выкрутили, чтоб больше тайности было. Майка глазом водила, людской испуг ей передавался, и она уши навострила, жевать сено перестала. А потом все расковалось, тронулось, когда десятая пустая бутылка в ясли была отброшена. Волков со Злыднем пошли цыганочку плясать, а остальные в ладошки прихлопывали, Эльба доедала остатки икры, Павло с кумом Оверком приговаривали:
– Живут же люди, а мы як черти свита билого не бачим.
– Мерси – сказали караси! – отчеканил Сашко, наливая Карасю напиток редкостный.
– И так у вас каждый день? – поинтересовался Карась.
– Ни, ще не каждый, но к тому все идет.
– А можно, хлопци, я родича позову? – сказал кум Яйло.
– Гукай, – сказал Злыдень.
– Чого там, гукай, – протянул Карась. Кум вернулся с человеком в оранжевом костюме. Через несколько минут Яйло расписывал достоинства своего шурина Сени, приехавшего из-под Курска.
– Покажь им главный номер, Сеня! Сеня деликатно пожал плечами:
– Как-то неудобно…
– Та чого там неудобно! – заключил Злыдень.
– Тут уси свои, – поддержал Карась.
– Номер – это хорошо, – добавил Сашко.
– Да как-то сразу – неудобно, – тянул оранжевый человек.
– Та чого там неудобно! – взорвался Злыдень.
– Та уси свои, – повторил Карась.
Сеня дожевал бутерброд, вытащил блокнот и сказал:
– Я вам лучше частушки спою. Только что сочинил, по мотивам вашей стенной печати. Когда я буду у вас окончательно работать, то самодеятельность такую наладим, что всей области станет известно.
Сеня поднялся и запел:
В стенгазете написал
Про Григора Злыдеря.
Он же норму выполняет
В двести двадцать – и не зря!
– А чого – Злыдеря? – возмутился Злыдень.
– А для рифмы, – ответил Сеня.
– А в двести двадцать – чого? Там не двести двадцать написано, – не унимался Злыдень.
– Ты его на сто двадцать семь переведи, так лучше буде, – заметил Сашко.
– Та шо вин тоби, трансформатор, чи шо? – заступился Петро.
– Вот именно, – добавил другой Петро. – Не. Нескладно.
– У меня вначале было лучше, – оправдывался Сеня. – Вот послушайте:
У Григория Злыдёня
Двести двадцать поведенье,
Он работает не зря
К годовщине Октября.
– Фамилия очень сложная, – оправдывался Сеня. – И я решил, что Злыдеря лучше, чем Злыдёня. Как вы считаете, товарищи? А потом, чем жертвовать: правдой или художественностью? Я решил: лучше правдой.
– Это як же? – спросил Петро, ничего не поняв.
– А вот в первом случае – правды нет, зато художественность полная. А во втором – фамилия нарушена, зато идейность высокая. Я вам лучше сейчас про кустарник частушку спою.
– Послушай, Сеня, – не выдержал такого глумления над эстетикой Волков, – дай-ка сюда балалаечку. Можно и мне частушечку спеть?
– А ну, давай, – хором протянуло общество.
Я частушки сочиняю
Про кустарник туевый… –
запел Волков.
Конюшню трясло от смеха.
Волков наблюдал за тем, как смех никак не кончался, а потом пожалел Сеню:
– Ну давай, Сеня, фокус свой главный. Покажи класс.
– Давай, давай, а то поэт ты… – это Злыдень расквитался с Сеней, и все же деликатность Гришкина не позволила бранное слово употребить.
Сеня заулыбался. Бодрости придал голове и телу, изобразил нечто профессионально-фокусническое и лег на спину. Он вставил бутылку в рот и руки распластал. Жидкость бесшумно снижала уровень. Общество затихло. Злыдень разинул рот. Карась нагнулся, чтобы увидеть, чем же там изнутри во рту держит бутылку Сеня.
– Вин ее у горло встрямив. От ракло! – пояснил Карась.
– Багато бачили, а такого ще не бачили, – удивился Злыдень.
И когда жидкость исчезла на две трети в туловище Сенином, вошел Шаров с Каменюкою.
– Видели такое? Константин Захарович, видели такое? – набросился Карась на Шарова. – Не, только гляньте!
Шаров опешил. Перед ним на соломе лежал корреспондент. Представитель центральной прессы не шевелился. Первая мысль, которая мелькнула у взволнованного директора: спасать, немедленно спасать! Но его остановил такой знакомый, отрезвляющий сознание короткий звук – фьюить! – это остатки жидкости завертелись и исчезли в громадном теле журналиста. И вид наблюдавших работников школы успокоил Шарова.
– От хорошо, шо вы прийшли, а то бы сроду не пови-рили, – обратился Петро к Шарову. – Вот так фокус!
– Что тут происходит, товарищи? – строго спросил Шаров. «Журналист» поднялся, улыбнулся директору:
– Я не хотел, но свояк пристал.
– Какой свояк?
– А Яйло, – «журналист» указал на кума. – Я же Сеня Скориков, свояк Яйла, хоровик. На работу к вам. Я уже рассчитался…
– Ну вот что, убирайтесь отсюда, товарищ, – возмутился Шаров.
Закашлявшись, выбежал из конюшни Сашко.
Злыдень протянул Шарову стакан. Шаров отшвырнул руку со стаканом, и жидкость выплеснулась на солому.
– Я рассчитался там, – повторил Сеня. – Я завтра же могу приступить к работе. А то у меня разрыв в стаже будет.
– Не берите его, – посоветовал Злыдень.
– Где икра? – резко спросил Шаров, глядя на пустые бутылки.
Рядом стояла Эльба и с наслаждением слизывала остатки икринок, оставшихся на лапах.
– Це Сашко усе, – пояснил Злыдень, догоняя Шарова. – Сказав, що вы приказ такой дали. Шаров не слушал Злыдня.
– А ну, Сашка ко мне, – сказал Шаров Каменюке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114