– Что же останется от школы будущего, если вот так тянуть? – задал вопрос Слава Деревянко.
– А шо, я один тяну? Все тянут! – решительно заявил Ребров.
– Может быть, и я тяну? – спросил Слава. Ребров молчал. Все молчали. Слава улыбнулся.
– Так, следующий – американец, – сказал Семечкин.
– Я хотел бы вас предупредить, – поднялся Барон, – Эдуард недавно приехал в нашу страну. С ним надо поосторожнее…
Эдуард Емец, тринадцатилетний репатриант, вышел на середину и решительно заявил что он ни в чем не виноват, но готов дать необходимые пояснения.
Бойкая уверенность не пришлась по вкусу обществу.
– Ты стань как положено! – сказал Слава.
– А я как стою?
– Покажи ему, Семечкин, как надо стоять. Семечкин выдернул руку Эдуарда из-за пояса и опустил ее вдоль брюк.
– И ноги вместе, – сказал Семечкин, подбивая своим ботинком ногу Эдуарда. Мальчик пожал плечами.
– В праздничные дни Великого Октября, – читал докладную Семечкин, – Емец Эдуард, ученик шестого класса, пользуясь незавезенной сапожной мазью, купил в сельпо три коробки мази и за десять копеек продавал раз начистить и скапитулировал на этом три рубля.
– Во-первых, не скапитулировал, а скопил, наверное, – спокойно пояснил Емец.
– Не умничай. У нас свои понятия, и ты нам свои буржуазные понятия не навязывай – не выйдет!
– Я ничего не навязываю. Объясните, в чем вы меня обвиняете?
– Объясним. Во-первых, ты в день Великого Октября торговал. Наживался на том, чего у нас не хватает. Ты рассчитал все!
– Я честно заработал и помог выйти из трудного положения детям, Я никогда не позволю взять чужого, а у вас это считается нормой. Вы берете и у государства, и у товарищей. Это намного хуже, чем честно делать бизнес!
– Ты язык не распускай! – сказал Слава. – Ты знаешь, что такое коллективизм? Это значит – все отдать товарищу!
– А почему ты все только отбираешь у товарищей, а ничего им не отдаешь?
– А что я отбираю?
– А все! Тебе малыши свои конфеты отдают, думаешь, я не видел? Ты и повидло в банках брал, и сгущенку.
– Ну вот что, Эдуард, сейчас о тебе речь идет, а не о Славе. У нас высшая справедливость: первый в совете и первый в ответе! Ты должен жить по нашим законам, и мы тебя научим жить по нашим законам, – это Шаров оборвал репатрианта.
К Эдуарду прикрепили Семечкина и Злыдня для проведения политико-воспитательной работы.
Когда заседание закончилось, Слава сказал Семечкину:
– Продал меня буржуй: сегодня ночью темную ему устройте. Только без меня, понял?
– Понял,- сказал Семечкин. – Может быть, тебе признаться?
– В чем?
– Ну, насчет сгущенки…
– Дырокол несчастный! – сказал Слава своему приятелю. – У меня авторитет. Понимаешь, авторитет у меня. Я главное лицо в интернате. – Слава вытащил две банки со сгущенкой. Продырявил обе и одну протянул товарищу: – Пей.
Семечкин отодвинул банку. И тогда Слава пояснил:
– Для начальства это не считается хищением. Из наших на нас никто пальцем не покажет: знают, что нам положено. А из-за чего мы с тобой днями и ночами колотимся тут?
– Чтоб справедливость была, – робко сказал Семечкин.
Слава расхохотался. Он держался за живот и ерзал по столу, выжимая из себя смех.
Может быть, все и не так было. Может быть, Слава так откровенно и не смеялся, но то, что он стал раздражать всех, и прежде всего воспитателей,- это уж точно. И педагоги зароптали. Даже Дятла возмутило то, с каким пренебрежением предводитель детского общества разговаривал со взрослыми. Однажды он обратился к Славе: «Надо проработать моих нарушителей – Полухина и Щипаева». Слава ответил сухо:
– Оформляйте.
– Все оформлено давно.
– Обратитесь к Семечкину.,
– Обращался к Семечкину. Говорит, в порядке очереди!
– Правильно говорит. Справедливость должна быть. Волков вскакивал, когда входил детский вождь.
– Смирно! – командовал он. И – к Славе: – Что прикажете?
– Почему сведения о неуспевающих несвоевременно даете?
– Как несвоевременно? Семечкину передано все.
– Я не у Семечкина спрашиваю, а у вас. Я пойду к директору.
У директора Слава продолжал:
– Мы не выполнили ваших указаний потому, что учебная часть сорвала мероприятия. Я прошу вас принять меры.
– Хорошо, приму.
– И скажите, чтобы Николай Варфоломеевич не нарушал порядка, а то несправедливость будет, если он без очереди на разбирательство придет.
– Скажу.
Слава щелкнул каблуками и шепотом добавил:
– На меня там анонимка поступила. Не давайте ей ходу, а то на голову сядут. Говорят, что мы с вами все тянем из интерната, я – сгущенку, а вы – простыни и горбыль, и еще половики, говорят, отвезли в район…
– Ну вот что, Слава, ты во взрослые дела свой нос не суй. Иди.
Слава снова щелкнул каблуками. Директор вызвал меня:
– Что там у вас со Славой?
– Анонимное письмо, – сказал я. – Надо что-то делать. Коррупция настоящая. Я не думал, что так быстро все выродится.
– Вот что, – сказал Шаров. – Ни слова нигде. С нас штаны снимут, если узнают, что мы такую волю дали детям.
– А как же справедливость?
– Какая справедливость! Наломали дров – придется расхлебывать.
– Надо потихоньку лишать привилегий, – предложил вошедший Дятел. – Сначала комиссию распустить, а потом дыроколы спрятать.
– Дыроколы оставить, – сказал Шаров. – Не все сразу, а то опять наломаем дров. Нужно потихоньку эту демократию вышибать из мозгов.
– Может, усилить политико-массовую работу?
– Это хорошо, – сказал Шаров. – Но и это не главное.
– А что же?
– Закрыть надо все творческие мастерские, и прежде всего эти самые, художественные! От искусства все беды идут! В поле всех сволочей. В черный труд поголовно! Траншеи рыть! Держаки пусть строгают, чтобы дурь вышла. Напильниками гайки хай обтачивают, чтобы мозги прочистились, – вот это и будет демократия, черт бы ее побрал!
– Что ж, чередовать творчество с репродуктивной деятельностью – это мысль, – Смола сказал.
– Никаких чередований! – заорал Шаров. – Без чередований! Один голый черный труд!
– Черный труд – это прекрасно. У нас его почти не осталось, но найдем, придумаем чего-нибудь, – это я поддакнул.
– Опять за свое! – расхохотался вдруг Шаров.
Я следил за Шаровым. Нет, не случайно так открыто рассмеялся Шаров, что-то созрело в его мудрой голове. Так оно и было.
– Пойдем! – сказал он.
Мы решили, что Шаров нас на конюшню приглашает. Нет, он направился в комнату актива. По пути крикнул Петровне:
– И вы с нами!
В комнате сидели двадцать человек и под руководством Семечкина осваивали новую партию дыроколов.
– Так, ребятки, – сказал Шаров. – Мы вас побеспокоим! Комната нам нужна эта. Некуда грязное белье складывать. А тут самый раз – место сухое, глуховатое.
– А как же дела? – спросил Семечкин.
– Придумаем что-нибудь, – успокоил директор и уже Петровне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114