Понимаете, миллионы! Был процесс – шесть миллионов изъяли у директора.
– Ну и что, расстреляли?
– Нет. Дали шесть лет. Он скоро выйдет на волю.
– Ну и что ты предлагаешь?
– А ничего не предлагаю. Это моя мама все орет на меня: неинициативный, нелюбознательный. А я не хочу быть инициативным. Меня тошнит от такой инициативы. Кричат, орут о правде, о справедливости, а на самом деле полное разложение.
Таким мы видели Степу впервые. Он вдруг загорелся весь. Глаза блестели, щеки пылали. Он говорил громко и сильно размахивал неловкими руками:
– И не вздумайте ввязываться в эту историю с грушами. Вас в один миг вышвырнут отсюда, назовут склочниками, ворами, доносчиками! Вам даже заработанных денег не заплатят!
– Не имеют права. Степа расхохотался:
– Они сделают все по закону. Бухгалтерия такая штука – мне отец рассказывал. Сделают так, что комар носа не подточит.
– А что могут сделать?
– Все что угодно. Например, могут содрать за питание столько, что вы еще должны будете. Или высчитают за аварию и за починку трактора «Беларусь» рублей шестьсот, еще на интернат счет перешлют – всю жизнь будете платить, или вам хищение припишут и в следственный изолятор заберут. Продержат там денька четыре – никакой справедливости не захотите…
– Ну, ты, Степа, не перегибай, – сказал я.
– Конечно, я перегибаю сейчас, – признался Степа. – Но если вы заявите насчет этих двух машин, денег вы точно не получите.
– Плевать на деньги! – сказала Маша.
– Плевать, – поддержал ее Витя.
– Вы что, с ума посходили! – взвился Слава. – Мы, же на Черное море не попадем. Я сроду не видел моря. Первый раз в жизни такое подфартило, а вы затеяли черт знает что. А ну, кати отсюда, Степка! Степа встал неожиданно.
– Что ж, и уйду. Я думал – вы люди!
– Никуда не уйдешь ты! – вскочил Витя Никольников. – Если ты уйдешь, и я уйду!
– И я уйду! – сказал Коля Почечкин. – Плевать мне на море.
– Всем плевать на море. Пусть один Славка едет на море! – закричали ребята. – Надо завтра же рассказать кому следует.
– Хорошо! – сказал я. – Решили. Как это сделать?
– Надо самим ребятам поехать в райком, – предложил Витя. – Мы со Славкой поедем.
– И Степан пусть с нами, – предложил Слава Деревянко
– Поедешь, Степа? – спросили мы у гостя.
– Поеду, – ответил он.
Когда ситуация, казалось, была исчерпана, поднялся Александр Иванович.
– Ребята, я со всем согласен. Но у меня одна мысль есть. Я, возможно, и скорее всего, не прав, но я скажу все-таки.
Такое длинное предисловие Александра Ивановича насторожило ребят. Они притихли. И Александр Иванович сказал:
– Черт его знает, а мне как-то неловко. Нас здесь приняли хорошо. И кладовщики так внимательны. Так добры к нам. Заботятся. Одеяла принесли из другого склада, спальные мешки достали, на дорогу нам подарок готовят. А мы, как черти, на них из-за угла. И мне как-то совестно. А потом – а вдруг все не так?
Я и раньше наблюдал в этой ситуации за Леной и Машей. Их лица перекосила злобность. Вроде бы за справедливость они ратовали, а лица были неодухотворенными, свет погас в глазах, точно недоброе дело совершали. А теперь я взглянул на девочек и увидел их, пристыженность, и растерянность увидел.
– Ну тогда, может быть, им прямо в глаза сказать? – предложил Витя.
– Я бы, например, не смог этого сделать, – сказал Александр Иванович. – А кто смог бы? Ребята молчали.
– А может быть, эти две машины не украдены, – стал искать я лазейку. Как бы хорошо, чтобы эти машины не были украдены. Как бы хорошо, чтобы все в этом мире было честно и справедливо.
– А что – это мысль, – сказал Степа. – Ведь у нас нет доказательств. А квитанции они в два счета могут выписать.
И вас же обвинят в клевете. Такое часто бывает. Мне отец рассказывал.
Выхода не было. И вдруг неожиданность: к нам к костру подошел дядя Вася, кладовщик, которого мы уже успели и осудить, и приговорить.
– А я вам принес орешков. Думаю, дам ребятишкам, пусть пощелкают. Здорово вы нам помогли, ребятки. Я люблю детвору. У меня, знаете, такое горе. Был мальчик, вот как ты, – и дядя Вася погладил по плечу Славу Деревянко. – Похоронил год назад. Такой хлопец был. Красавец.
– А что с ним?
– Утонул, ребятки. И плавал хорошо. А вот не стало мальчика. Мать сейчас убивается. Я как не свой хожу. Работа не в радость. Провались все на этом свете.
– Ну зачем же так? – сказал Витя. – Может быть, у вас еще будут дети.
– Поздно. Не будут, ребятки. Разве сиротку взять на воспитание.
– А что, – сказал Слава. – У нас, там, где я живу, одна семья троих вырастила. Теперь у них и внуки есть.
Я поразился тому вниманию, какое обнаружилось у моих дорогих ребятишек. Я думал: до чего же отходчивы. До чего же добры. Только Маша Куропаткина сиротливо наклонила головку, и непонятно было, что у нее на душе.
На утро мы уехали, так ничего не решив.
– Сюда! – крикнул Витя Никольников и увлек за собой растерявшуюся Лену Сошкину.
Они вбежали в сарай и спрятались а соломе. В открытое оконце долетал голос Саши Злыдня:
Раз, два, три, четыре, пять –
Я иду искать.
Кто не заховался,
Я не виноват.
Саша крутился возле дуба – место, где застукиваются. Ему сделали замечание, он стал подальше отбегать. Сделав несколько обманных виражей, он ринулся к сараю.
– Не шевелись, – прошептал Витя, притягивая Лену к себе.
Девочка сделала попытку освободиться. Злыдень был рядом.
– Выходите! – крикнул он, надеясь такой хитростью выдворить прячущихся.
– Ты сначала найди их! – сказал Славка.
– Не беспокойся, найду.
– А если горшки побьешь, будешь два раза водиться, – это Маша условия выставила.
– Не побью, – ответил Злыдень.
– Пусти, – тихо сказала Лена.
– Не шевелись! Он снова идет сюда! – Витька еще плотнее придвинулся к девочке.
Он был в футболке, и она была в тоненькой маечке, и, наверное, поэтому тепло так быстро переходило от одного к другому. Может быть, от страха (очень не хотелось, чтобы их сейчас застукали), а может быть, еще от чего-то другого дыхание у Витьки участилось и сердце застучало так, как стучит в кино заведенный механизм мины.
– Ты слышишь?
– Что?
– Сердце как стучит.
– Пусти, – еще раз сказала Лена, а Витька удивился, что она и не попыталась отодвинуться.
– А чье это сердце? – неожиданно спросил он.
– Мое, чье же еще? – шепотом ответила Лена, тоже будто сомневаясь, прислушиваясь и разглядывая, чье же это сердце стучит так громко, на весь сарай. Могут же застукать. Конечно, колотились два сердца. Колотились как одно. И звук был такой сильный, что оба едва не оглохли. Будто гроза раскатывалась на ними, и гром гремел, и лил дождь – и чтобы спастись, они сильнее припали друг к другу.
А Сашка Злыдень бегал почти рядом. И было ужасно радостно сознавать, что игра в прятки неожиданно смешалась с чем-то более важным, могучим и прекрасным, чем то, что им удалось так хорошо спрятаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Ну и что, расстреляли?
– Нет. Дали шесть лет. Он скоро выйдет на волю.
– Ну и что ты предлагаешь?
– А ничего не предлагаю. Это моя мама все орет на меня: неинициативный, нелюбознательный. А я не хочу быть инициативным. Меня тошнит от такой инициативы. Кричат, орут о правде, о справедливости, а на самом деле полное разложение.
Таким мы видели Степу впервые. Он вдруг загорелся весь. Глаза блестели, щеки пылали. Он говорил громко и сильно размахивал неловкими руками:
– И не вздумайте ввязываться в эту историю с грушами. Вас в один миг вышвырнут отсюда, назовут склочниками, ворами, доносчиками! Вам даже заработанных денег не заплатят!
– Не имеют права. Степа расхохотался:
– Они сделают все по закону. Бухгалтерия такая штука – мне отец рассказывал. Сделают так, что комар носа не подточит.
– А что могут сделать?
– Все что угодно. Например, могут содрать за питание столько, что вы еще должны будете. Или высчитают за аварию и за починку трактора «Беларусь» рублей шестьсот, еще на интернат счет перешлют – всю жизнь будете платить, или вам хищение припишут и в следственный изолятор заберут. Продержат там денька четыре – никакой справедливости не захотите…
– Ну, ты, Степа, не перегибай, – сказал я.
– Конечно, я перегибаю сейчас, – признался Степа. – Но если вы заявите насчет этих двух машин, денег вы точно не получите.
– Плевать на деньги! – сказала Маша.
– Плевать, – поддержал ее Витя.
– Вы что, с ума посходили! – взвился Слава. – Мы, же на Черное море не попадем. Я сроду не видел моря. Первый раз в жизни такое подфартило, а вы затеяли черт знает что. А ну, кати отсюда, Степка! Степа встал неожиданно.
– Что ж, и уйду. Я думал – вы люди!
– Никуда не уйдешь ты! – вскочил Витя Никольников. – Если ты уйдешь, и я уйду!
– И я уйду! – сказал Коля Почечкин. – Плевать мне на море.
– Всем плевать на море. Пусть один Славка едет на море! – закричали ребята. – Надо завтра же рассказать кому следует.
– Хорошо! – сказал я. – Решили. Как это сделать?
– Надо самим ребятам поехать в райком, – предложил Витя. – Мы со Славкой поедем.
– И Степан пусть с нами, – предложил Слава Деревянко
– Поедешь, Степа? – спросили мы у гостя.
– Поеду, – ответил он.
Когда ситуация, казалось, была исчерпана, поднялся Александр Иванович.
– Ребята, я со всем согласен. Но у меня одна мысль есть. Я, возможно, и скорее всего, не прав, но я скажу все-таки.
Такое длинное предисловие Александра Ивановича насторожило ребят. Они притихли. И Александр Иванович сказал:
– Черт его знает, а мне как-то неловко. Нас здесь приняли хорошо. И кладовщики так внимательны. Так добры к нам. Заботятся. Одеяла принесли из другого склада, спальные мешки достали, на дорогу нам подарок готовят. А мы, как черти, на них из-за угла. И мне как-то совестно. А потом – а вдруг все не так?
Я и раньше наблюдал в этой ситуации за Леной и Машей. Их лица перекосила злобность. Вроде бы за справедливость они ратовали, а лица были неодухотворенными, свет погас в глазах, точно недоброе дело совершали. А теперь я взглянул на девочек и увидел их, пристыженность, и растерянность увидел.
– Ну тогда, может быть, им прямо в глаза сказать? – предложил Витя.
– Я бы, например, не смог этого сделать, – сказал Александр Иванович. – А кто смог бы? Ребята молчали.
– А может быть, эти две машины не украдены, – стал искать я лазейку. Как бы хорошо, чтобы эти машины не были украдены. Как бы хорошо, чтобы все в этом мире было честно и справедливо.
– А что – это мысль, – сказал Степа. – Ведь у нас нет доказательств. А квитанции они в два счета могут выписать.
И вас же обвинят в клевете. Такое часто бывает. Мне отец рассказывал.
Выхода не было. И вдруг неожиданность: к нам к костру подошел дядя Вася, кладовщик, которого мы уже успели и осудить, и приговорить.
– А я вам принес орешков. Думаю, дам ребятишкам, пусть пощелкают. Здорово вы нам помогли, ребятки. Я люблю детвору. У меня, знаете, такое горе. Был мальчик, вот как ты, – и дядя Вася погладил по плечу Славу Деревянко. – Похоронил год назад. Такой хлопец был. Красавец.
– А что с ним?
– Утонул, ребятки. И плавал хорошо. А вот не стало мальчика. Мать сейчас убивается. Я как не свой хожу. Работа не в радость. Провались все на этом свете.
– Ну зачем же так? – сказал Витя. – Может быть, у вас еще будут дети.
– Поздно. Не будут, ребятки. Разве сиротку взять на воспитание.
– А что, – сказал Слава. – У нас, там, где я живу, одна семья троих вырастила. Теперь у них и внуки есть.
Я поразился тому вниманию, какое обнаружилось у моих дорогих ребятишек. Я думал: до чего же отходчивы. До чего же добры. Только Маша Куропаткина сиротливо наклонила головку, и непонятно было, что у нее на душе.
На утро мы уехали, так ничего не решив.
– Сюда! – крикнул Витя Никольников и увлек за собой растерявшуюся Лену Сошкину.
Они вбежали в сарай и спрятались а соломе. В открытое оконце долетал голос Саши Злыдня:
Раз, два, три, четыре, пять –
Я иду искать.
Кто не заховался,
Я не виноват.
Саша крутился возле дуба – место, где застукиваются. Ему сделали замечание, он стал подальше отбегать. Сделав несколько обманных виражей, он ринулся к сараю.
– Не шевелись, – прошептал Витя, притягивая Лену к себе.
Девочка сделала попытку освободиться. Злыдень был рядом.
– Выходите! – крикнул он, надеясь такой хитростью выдворить прячущихся.
– Ты сначала найди их! – сказал Славка.
– Не беспокойся, найду.
– А если горшки побьешь, будешь два раза водиться, – это Маша условия выставила.
– Не побью, – ответил Злыдень.
– Пусти, – тихо сказала Лена.
– Не шевелись! Он снова идет сюда! – Витька еще плотнее придвинулся к девочке.
Он был в футболке, и она была в тоненькой маечке, и, наверное, поэтому тепло так быстро переходило от одного к другому. Может быть, от страха (очень не хотелось, чтобы их сейчас застукали), а может быть, еще от чего-то другого дыхание у Витьки участилось и сердце застучало так, как стучит в кино заведенный механизм мины.
– Ты слышишь?
– Что?
– Сердце как стучит.
– Пусти, – еще раз сказала Лена, а Витька удивился, что она и не попыталась отодвинуться.
– А чье это сердце? – неожиданно спросил он.
– Мое, чье же еще? – шепотом ответила Лена, тоже будто сомневаясь, прислушиваясь и разглядывая, чье же это сердце стучит так громко, на весь сарай. Могут же застукать. Конечно, колотились два сердца. Колотились как одно. И звук был такой сильный, что оба едва не оглохли. Будто гроза раскатывалась на ними, и гром гремел, и лил дождь – и чтобы спастись, они сильнее припали друг к другу.
А Сашка Злыдень бегал почти рядом. И было ужасно радостно сознавать, что игра в прятки неожиданно смешалась с чем-то более важным, могучим и прекрасным, чем то, что им удалось так хорошо спрятаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114