Процесс укладки и упаковки был в самом разгаре. Довольно Успешный снимал со стен картины и одновременно разговаривал со мной.
– А вот это Джеймс Бейкер Пайн, – сказал он, снимая большой пейзаж, висевший над огромным, облицованным гранитом камином. – Это «Озеро Конистон» – пояснил он, прислоняя картину к дивану. На ней было изображено тихое озеро и закрытые облаками горы. – А это, – добавил он восторженно, – это Хьюбер. – Я взглянула на ярко раскрашенное панно с облаками и толстенькими амурчиками. – Это моделло, – пояснил он, – эскиз для росписи потолка в стиле рококо для баварской церкви. Я его очень люблю. Но все эти картины будут отправлены в хранилище.
– Почему? – спросила я, садясь на ближайший стул.
– Потому что я уезжаю, – сказал он, укладывая янтарного цвета виолончель в футляр из стекловолокна.
– Почему вы уезжаете? – спросила я, когда он заворачивал пюпитр для нот.
– Потому что всему хорошему приходит конец, Тиффани. И плохому тоже.
– Что вы имеете в виду?
– Это не моя квартира, Тиффани. Она принадлежит Оливии. Если точнее, она принадлежит тресту, контролируемому ее семьей.
– Но почему вы уезжаете отсюда?
– Потому что должен.
– Почему?
– Потому что она хочет теперь здесь жить.
– Не понимаю. Конечно, она может здесь жить, если хочет, – в конце концов, она ваша жена.
– Уже нет, Тиффани.
– Боже милостивый.
– Да, теперь я думаю, что Бог действительно милостив.
– Вы ушли от нее?
– Нет, – ответил он твердо. – Она от меня ушла. – Он улыбался.
– Почему?
– Мне изменили, – произнес он мелодраматично. – Она полюбила… другого!
– Полюбила?
– Да, – сказал он, обертывая рамы полиэтиленом. – О бренность, ты зовешься: женщина! – добавил он театрально. – «Гамлет» – пояснил он, отматывая еще один лист оберточной бумаги. – Акт первый, сцена вторая.
– Значит, она сбежала?
– Ей-богу, она сбежала. Да, Тиффани, Оливия влюбилась. Она влюбилась в толстого парня, – положите палец сюда и держите, хорошо? – который разделяет ее интерес, – а теперь здесь, вот так, посильнее нажмите, пожалуйста, – к современному и концептуальному искусству. Еще раз, пожалуйста, мне не хотелось бы, чтобы поцарапалась позолота. Вот так. Отлично!
Он поднялся с картиной в руках и осторожно поместил ее в деревянный ящик.
– Она собирается открыть вместе с ним галерею, – продолжал он. – Это именно то, чего она всегда желала. Или, если точнее, она помогла ему разрешить проблемы с его галереей. У него были большие финансовые затруднения. Вообще, я подозреваю, что у Оскара Ридза главный интерес в Оливии – скорее выгода, чем любовь, – добавил он, отряхивая джинсы. – Но я не хочу выливать ушат воды ей на голову. Вполне возможно, он сделает ее счастливой. Я знаю, что мне это не под силу. Возможно, он даже избавит ее от антидепрессантов.
– Оскар Ридз?
Он кивнул, затем весело пожал плечами:
– Не кто иной, как он.
– Как они познакомились?
– Она время от времени заходила в его галерею и, очевидно, пала жертвой его обаяния, – добавил он с сардоническим смешком. – Я видел его однажды и не могу понять, в чем его привлекательность, но я ведь не женщина. Оливия заявила, что они с ним говорят на одном языке, – продолжал он, снимая со стены небольшой портрет XVIII века. – Им нравится одно и то же. Так что они собираются открыть новую галерею, а мне оставляют моего Клода Лоррейна. Им удобнее жить здесь, рядом с новой галереей, поэтому она попросила меня освободить квартиру. – Он пожал плечами, затем рассмеялся: – До свидания, Пиккадилли.
– Вы, кажется, даже рады.
– Рад? Я просто счастлив. Господи, я готов пожать руку этому человеку. Он оказал мне такую услугу.
– А где вы будете жить? – спросила я, подходя к окну.
Из него была видна Сэвил-роу. Кортеж такси медленно полз по улице, как процессия блестящих черных жуков.
– Ну, пока еще не знаю, – сказал он. – Поеду в свой сельский дом, поживу там, а тем временем подыщу что-нибудь в городе. Мне нравится здесь, но я прекрасно могу жить в любом другом месте.
– Так, значит, это все вы теряете, – сказала я. – Она бросила вас.
– Да, – ответил он, ухмыляясь. – Мне так повезло! А теперь не хотите ли пойти прогуляться?
Мы не спеша пошли по Пиккадилли за «Хэтчардз», затем пересекли Дюк-стрит, прошли мимо магазина, торгующего дорогими сумками, миновали колоннаду «Ритца», где яркие мохеровые джемперы и блестящие кожаные пиджаки, казалось, теснились в витринах, чтобы привлечь к себе внимание. Затем мы прошли через ворота Грин-парка. Там повсюду были парочки, растянувшиеся на траве, лежащие в полосатых шезлонгах или гуляющие под деревьями. Высоко над нашими головами со страшным гулом проплыл самолет. Глянцевые вороны важно бродили вперевалку, затевая драки с голубями, или лениво поднимались вверх, взмахивая огромными черными крыльями. Мы прошлись по аллее платанов, одетых в великолепную зелень раннего лета, и нашли скамейку, наполовину стоявшую в тени.
– Давайте сядем здесь, – предложил он. Довольно Успешный потянул меня к себе, и мы сели бок о бок, улыбаясь в солнечном свете и соприкасаясь бедрами. Затем он взял мою руку в свою, а другой обнял за плечи. Волна жара поднялась, как ртуть в термометре, от кончиков моих пальцев до макушки.
– Ну вот, Тиффани, мы здесь, – сказал Довольно Успешный просто.
– Да, – отозвалась я, – мы здесь.
И затем его лицо приблизилось, вот оно все ближе и ближе, и я почувствовала его губы, сухие и мягкие, на своих губах. От его шеи слегка пахло «Живанши», и я подумала, как хорошо было бы умереть прямо сейчас, потом я перестала о чем-либо думать, потому что умерла, чувствуя невероятное счастье. Гул транспорта перекрывал биение моего пульса и настойчивый ритмичный стук сердца. Довольно Успешный поцеловал меня снова и потом просто держал мою руку в своей, перебирая мои пальцы, как будто они были загадкой, которую он силился разрешить.
– О, Тиффани, – произнес он тихо. – Ты такая милая и… – он поднял глаза к небу, –.. удивительная.
– Спасибо, – сказала я.
– Вот почему ты мне так сильно нравишься. Потому что я нахожу тебя такой… особенной.
– Своеобразной? – предположила я.
– Да, – сказал он. – Точно. Своеобразной. И ты так хорошо информирована, Тиффани. Я имею в виду, ты так много знаешь. – Он взглянул на меня лукаво: – Номер 137?
– М-м, от Хрустального дворца до Оксфорд-Серкус.
– Через?
– О. М-м, через Клапам-Коммон и Гайд-Парк-корнер.
– Очень хорошо. А 271-й?
– От Ливерпуль-стрит до Хайгейт.
– Остановки у?..
– Эссекс-роуд и Холлоуэй.
– Да. Так, а номер… 249?
– От Ватерлоо к Уайт-Харт-лейн через Семь Сестер.
– Блестяще. А что ты скажешь о номере 65?
– Ох… э-э… э-э…
– Давай.
– М-м… ох…
– Извините, вынужден вас поторопить.
– Э-э, от Элинг-бродвей, – сказала я вдруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– А вот это Джеймс Бейкер Пайн, – сказал он, снимая большой пейзаж, висевший над огромным, облицованным гранитом камином. – Это «Озеро Конистон» – пояснил он, прислоняя картину к дивану. На ней было изображено тихое озеро и закрытые облаками горы. – А это, – добавил он восторженно, – это Хьюбер. – Я взглянула на ярко раскрашенное панно с облаками и толстенькими амурчиками. – Это моделло, – пояснил он, – эскиз для росписи потолка в стиле рококо для баварской церкви. Я его очень люблю. Но все эти картины будут отправлены в хранилище.
– Почему? – спросила я, садясь на ближайший стул.
– Потому что я уезжаю, – сказал он, укладывая янтарного цвета виолончель в футляр из стекловолокна.
– Почему вы уезжаете? – спросила я, когда он заворачивал пюпитр для нот.
– Потому что всему хорошему приходит конец, Тиффани. И плохому тоже.
– Что вы имеете в виду?
– Это не моя квартира, Тиффани. Она принадлежит Оливии. Если точнее, она принадлежит тресту, контролируемому ее семьей.
– Но почему вы уезжаете отсюда?
– Потому что должен.
– Почему?
– Потому что она хочет теперь здесь жить.
– Не понимаю. Конечно, она может здесь жить, если хочет, – в конце концов, она ваша жена.
– Уже нет, Тиффани.
– Боже милостивый.
– Да, теперь я думаю, что Бог действительно милостив.
– Вы ушли от нее?
– Нет, – ответил он твердо. – Она от меня ушла. – Он улыбался.
– Почему?
– Мне изменили, – произнес он мелодраматично. – Она полюбила… другого!
– Полюбила?
– Да, – сказал он, обертывая рамы полиэтиленом. – О бренность, ты зовешься: женщина! – добавил он театрально. – «Гамлет» – пояснил он, отматывая еще один лист оберточной бумаги. – Акт первый, сцена вторая.
– Значит, она сбежала?
– Ей-богу, она сбежала. Да, Тиффани, Оливия влюбилась. Она влюбилась в толстого парня, – положите палец сюда и держите, хорошо? – который разделяет ее интерес, – а теперь здесь, вот так, посильнее нажмите, пожалуйста, – к современному и концептуальному искусству. Еще раз, пожалуйста, мне не хотелось бы, чтобы поцарапалась позолота. Вот так. Отлично!
Он поднялся с картиной в руках и осторожно поместил ее в деревянный ящик.
– Она собирается открыть вместе с ним галерею, – продолжал он. – Это именно то, чего она всегда желала. Или, если точнее, она помогла ему разрешить проблемы с его галереей. У него были большие финансовые затруднения. Вообще, я подозреваю, что у Оскара Ридза главный интерес в Оливии – скорее выгода, чем любовь, – добавил он, отряхивая джинсы. – Но я не хочу выливать ушат воды ей на голову. Вполне возможно, он сделает ее счастливой. Я знаю, что мне это не под силу. Возможно, он даже избавит ее от антидепрессантов.
– Оскар Ридз?
Он кивнул, затем весело пожал плечами:
– Не кто иной, как он.
– Как они познакомились?
– Она время от времени заходила в его галерею и, очевидно, пала жертвой его обаяния, – добавил он с сардоническим смешком. – Я видел его однажды и не могу понять, в чем его привлекательность, но я ведь не женщина. Оливия заявила, что они с ним говорят на одном языке, – продолжал он, снимая со стены небольшой портрет XVIII века. – Им нравится одно и то же. Так что они собираются открыть новую галерею, а мне оставляют моего Клода Лоррейна. Им удобнее жить здесь, рядом с новой галереей, поэтому она попросила меня освободить квартиру. – Он пожал плечами, затем рассмеялся: – До свидания, Пиккадилли.
– Вы, кажется, даже рады.
– Рад? Я просто счастлив. Господи, я готов пожать руку этому человеку. Он оказал мне такую услугу.
– А где вы будете жить? – спросила я, подходя к окну.
Из него была видна Сэвил-роу. Кортеж такси медленно полз по улице, как процессия блестящих черных жуков.
– Ну, пока еще не знаю, – сказал он. – Поеду в свой сельский дом, поживу там, а тем временем подыщу что-нибудь в городе. Мне нравится здесь, но я прекрасно могу жить в любом другом месте.
– Так, значит, это все вы теряете, – сказала я. – Она бросила вас.
– Да, – ответил он, ухмыляясь. – Мне так повезло! А теперь не хотите ли пойти прогуляться?
Мы не спеша пошли по Пиккадилли за «Хэтчардз», затем пересекли Дюк-стрит, прошли мимо магазина, торгующего дорогими сумками, миновали колоннаду «Ритца», где яркие мохеровые джемперы и блестящие кожаные пиджаки, казалось, теснились в витринах, чтобы привлечь к себе внимание. Затем мы прошли через ворота Грин-парка. Там повсюду были парочки, растянувшиеся на траве, лежащие в полосатых шезлонгах или гуляющие под деревьями. Высоко над нашими головами со страшным гулом проплыл самолет. Глянцевые вороны важно бродили вперевалку, затевая драки с голубями, или лениво поднимались вверх, взмахивая огромными черными крыльями. Мы прошлись по аллее платанов, одетых в великолепную зелень раннего лета, и нашли скамейку, наполовину стоявшую в тени.
– Давайте сядем здесь, – предложил он. Довольно Успешный потянул меня к себе, и мы сели бок о бок, улыбаясь в солнечном свете и соприкасаясь бедрами. Затем он взял мою руку в свою, а другой обнял за плечи. Волна жара поднялась, как ртуть в термометре, от кончиков моих пальцев до макушки.
– Ну вот, Тиффани, мы здесь, – сказал Довольно Успешный просто.
– Да, – отозвалась я, – мы здесь.
И затем его лицо приблизилось, вот оно все ближе и ближе, и я почувствовала его губы, сухие и мягкие, на своих губах. От его шеи слегка пахло «Живанши», и я подумала, как хорошо было бы умереть прямо сейчас, потом я перестала о чем-либо думать, потому что умерла, чувствуя невероятное счастье. Гул транспорта перекрывал биение моего пульса и настойчивый ритмичный стук сердца. Довольно Успешный поцеловал меня снова и потом просто держал мою руку в своей, перебирая мои пальцы, как будто они были загадкой, которую он силился разрешить.
– О, Тиффани, – произнес он тихо. – Ты такая милая и… – он поднял глаза к небу, –.. удивительная.
– Спасибо, – сказала я.
– Вот почему ты мне так сильно нравишься. Потому что я нахожу тебя такой… особенной.
– Своеобразной? – предположила я.
– Да, – сказал он. – Точно. Своеобразной. И ты так хорошо информирована, Тиффани. Я имею в виду, ты так много знаешь. – Он взглянул на меня лукаво: – Номер 137?
– М-м, от Хрустального дворца до Оксфорд-Серкус.
– Через?
– О. М-м, через Клапам-Коммон и Гайд-Парк-корнер.
– Очень хорошо. А 271-й?
– От Ливерпуль-стрит до Хайгейт.
– Остановки у?..
– Эссекс-роуд и Холлоуэй.
– Да. Так, а номер… 249?
– От Ватерлоо к Уайт-Харт-лейн через Семь Сестер.
– Блестяще. А что ты скажешь о номере 65?
– Ох… э-э… э-э…
– Давай.
– М-м… ох…
– Извините, вынужден вас поторопить.
– Э-э, от Элинг-бродвей, – сказала я вдруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105