Какой в этом смысл?
– Тогда вообще не выходи замуж. Ради семьи мне тоже многим пришлось поступиться. Тебе хорошо известно, сколько у меня забот.
– Твоя жизнь действительно так трудна? – смотрит на маму папа.
– Нелегка, – смущенно отвечает мама.
– Радуйся, Лючия. Тебя освободили от такого тяжкого бремени. От жизни… похожей на нашу! – улыбается Анджело.
– По мне так и хорошо, если Лючия вообще не выйдет замуж. Мне нравится, как она стирает белье, – подмигивает мне Роберто.
Братья смеются.
– Знаете что? Это нисколько не смешно. Попробовали бы сами себе готовить и стирать, вам бы пошло на пользу.
– Ой, ну, это уж слишком. Мы ведь только хотим, чтобы ты была счастлива, Лю.
– Я не ваша собственность. Вы… да вы просто стая обезьян, по крайней мере, ведете себя не лучше. Все вам шуточки, да?
– Мама, кажется, проклятье Катерины все-таки существует, – бормочет Роберто.
– Замолчи! – шикает на него мама.
– О чем это ты говоришь? – спрашиваю его я. Потом смотрю на маму, испепеляющую взглядом Роберто. – Что за проклятье Катерины?
– Роберто. Язык твой – враг твой, – укоряет отец.
– Папа, о чем говорит Роберто?
– Ни о чем. Так, вздор. Забудь. – Мама отодвигает от себя тарелку и откидывается на спинку стула.
Эксодус ставит локти на стол:
– Кто-то проклял нашу сестренку? Это венецианец, как папа, или барезец, как мама?
– Только барезцы знают, как управляться с таким оружием, – говорит Орландо.
Снова мои братья смеются. Я смотрю на папу:
– Почему ты мне ничего не рассказывал?
– Я не позволяла ему, – восклицает мама. – Иногда лучше быть в неведении, чтобы собственными мыслями не привлекать беду.
– Лучше уж знать, – возражаю я.
– Нет никакой необходимости. От секретов бывает много пользы. Помнишь мою тетю Николетту? У нее одна нога была короче другой. Какая была польза рассказывать об этом жениху до свадьбы. Это могло стать причиной их размолвки. А так они прожили вместе пятьдесят семь лет.
– Пусть, но я другая, мама. Я хочу знать.
– Какая тебе разница? Проклятье, оно и есть проклятье, – мама делает глоток вина из папиного бокала.
– Это все венецианцы, – начинает папа. – Много лет назад мы с моим братом Энцо жили в Годега ди Сант-Урбано – поместье между городом Тревисо и Венецией. Нам было около двадцати, и мы были фермерами. Наше поместье находилось в плодородной долине; весной и летом там можно было выращивать любые овощи. Но у нас была мечта. Мы собирали урожай кукурузы и отвозили его на открытый рынок в Тревисо. Отличный был рынок. Чем там только не торговали: овощами, фруктами, рыбой – всем, что душе угодно. Постепенно мы скопили денег и в 1907 году поехали в Америку. Мы хотели создать собственный рынок, наподобие того, что мы видели в Тревисо. Энцо и я были командой. Приехав в Америку, мы придумали имя нашему рынку. Переделали английское слово на итальянский манер, чтобы даже в названии чувствовалась Италия. «Гросерия». Потом в доме моей кузины я встретил вашу мать, а Энцо в Маленькой Италии познакомился с девушкой по имени Катерина.
– Папа, мы знаем все про твоего брата. – Мне не хочется слушать папины истории о прошлом нашей семьи. – Мы знаем, что вот уже много лет вы даже не разговариваете. Мы знаем, что он фермер в Пенсильвании, но никогда не встречались ни с ним, ни с нашими двоюродными братьями и сестрами. И все потому, что вы никак не можете простить друг друга. Но какое это имеет отношение к проклятью?
– Мама и твоя тетя…
Мама громко возмущается:
– Не смей называть ее «тетей». Она не достойна называться нашей родственницей.
– Мама с Катериной не ладили.
– Пап, это слишком мягко сказано. Я помню, как они надрывались, пытаясь перекричать друг друга, – вставляет Роберто.
Папа продолжает:
– Нехорошо это было. Из-за этого мы с Энцо и поссорились, и уже не смогли восстановить былые братские отношения. Поэтому мы решили прекратить наше партнерство и бросить жребий. Монету. Победитель получал право выкупить «Гросерию» и этот дом, а проигравший должен был забрать деньги и покинуть Нью-Йорк.
Анджело хихикает:
– Кошмар, мы могли стать фермерами в Пенсильвании.
– Фермер – почетное занятие, – не соглашается с ним Эксодус.
– В то время ваша мама была беременна Лючией. Это случилось летом 1925 года. Проиграв, Энцо расплакался. А Катерина пришла в бешенство, начала кричать. Тогда она и наложила на тебя проклятье, – поворачивается ко мне папа.
– Я не верю, что кто-то может насылать проклятье. Это какое-то итальянское вуду, – усмехаюсь я.
– А что за проклятье, папа? – спрашивает Анджело.
– Она сказала, что Лючия умрет от разбитого сердца.
– Ненавижу ее, – ворчит мама.
– И вы на самом деле верите, что расторжение помолвки – следствие этого проклятья?
– Похоже на то, – хмурится Роберто.
– Подождите-ка! Я сама ее расторгла. Никто меня не заставлял. Ни одна ведьма не совалась в дверь с отравленным яблоком, ни одной странной птицы не оказывалось на подоконнике, и я ни разу не проходила под лестницей, так что давайте забудем об этом. Проклятье не имеет к размолвке никакого отношения, – делаю я рукой такое движение, словно отгоняю от себя муху.
– Но тебе действительно не везет с мужчинами, – ласково говорит Орландо. – Вспомни Монтини, который грозился броситься на машине в океан с моста, ведущего в Джерси.
– Я тут ни при чем. Он был ненормальным, – защищаюсь я.
– А что произошло с Романом Тальфаччи? – спрашивает Орландо.
– Это я его побил. Он оскорбил Лючию, так что это – моя вина, – объясняет Эксодус.
Некоторое время мы молчим. Никто не может подобрать слов. У мамы растрепались волосы, а белые ладони закрывают лицо. Папа покачивает бокалом и глоток за глотком пьет вино, как будто по поговорке пытается найти в нем истину. Мои братья откинулись на спинки стульев. Может, они верят в проклятье и гадают, как защитить меня в мире духов и колдовства.
Раздается звонок. Роберто идет к телефону и поднимает трубку.
– С тобой желает говорить Де Мартино.
Мама смотрит на меня умоляюще:
– Поговори с ним. Он такой хороший парень.
Я иду на кухню и беру у Роберто трубку:
– Данте.
– Я забрал у отца кольцо, – говорит Данте.
Я молчу.
– Лючия, мне все еще хочется на тебе жениться. Мама не сдержалась. Она просто погорячилась.
Я снова молчу.
– Лючия, что случилось? Ты встретила другого?
– Нет-нет, ничего такого, – хотя это не совсем правда. Я встретила Данте Де Мартино, ангела во плоти, хорошего настолько, что он не может пойти против воли родителей, потому что для него счастье – угождать им.
– Я буду ждать, сколько потребуется, Лючия, – ласково шепчет он.
– Знаю.
Я и так заставила его ждать слишком долго, но если мне хочется сделать карьеру, я сама должна принимать решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Тогда вообще не выходи замуж. Ради семьи мне тоже многим пришлось поступиться. Тебе хорошо известно, сколько у меня забот.
– Твоя жизнь действительно так трудна? – смотрит на маму папа.
– Нелегка, – смущенно отвечает мама.
– Радуйся, Лючия. Тебя освободили от такого тяжкого бремени. От жизни… похожей на нашу! – улыбается Анджело.
– По мне так и хорошо, если Лючия вообще не выйдет замуж. Мне нравится, как она стирает белье, – подмигивает мне Роберто.
Братья смеются.
– Знаете что? Это нисколько не смешно. Попробовали бы сами себе готовить и стирать, вам бы пошло на пользу.
– Ой, ну, это уж слишком. Мы ведь только хотим, чтобы ты была счастлива, Лю.
– Я не ваша собственность. Вы… да вы просто стая обезьян, по крайней мере, ведете себя не лучше. Все вам шуточки, да?
– Мама, кажется, проклятье Катерины все-таки существует, – бормочет Роберто.
– Замолчи! – шикает на него мама.
– О чем это ты говоришь? – спрашиваю его я. Потом смотрю на маму, испепеляющую взглядом Роберто. – Что за проклятье Катерины?
– Роберто. Язык твой – враг твой, – укоряет отец.
– Папа, о чем говорит Роберто?
– Ни о чем. Так, вздор. Забудь. – Мама отодвигает от себя тарелку и откидывается на спинку стула.
Эксодус ставит локти на стол:
– Кто-то проклял нашу сестренку? Это венецианец, как папа, или барезец, как мама?
– Только барезцы знают, как управляться с таким оружием, – говорит Орландо.
Снова мои братья смеются. Я смотрю на папу:
– Почему ты мне ничего не рассказывал?
– Я не позволяла ему, – восклицает мама. – Иногда лучше быть в неведении, чтобы собственными мыслями не привлекать беду.
– Лучше уж знать, – возражаю я.
– Нет никакой необходимости. От секретов бывает много пользы. Помнишь мою тетю Николетту? У нее одна нога была короче другой. Какая была польза рассказывать об этом жениху до свадьбы. Это могло стать причиной их размолвки. А так они прожили вместе пятьдесят семь лет.
– Пусть, но я другая, мама. Я хочу знать.
– Какая тебе разница? Проклятье, оно и есть проклятье, – мама делает глоток вина из папиного бокала.
– Это все венецианцы, – начинает папа. – Много лет назад мы с моим братом Энцо жили в Годега ди Сант-Урбано – поместье между городом Тревисо и Венецией. Нам было около двадцати, и мы были фермерами. Наше поместье находилось в плодородной долине; весной и летом там можно было выращивать любые овощи. Но у нас была мечта. Мы собирали урожай кукурузы и отвозили его на открытый рынок в Тревисо. Отличный был рынок. Чем там только не торговали: овощами, фруктами, рыбой – всем, что душе угодно. Постепенно мы скопили денег и в 1907 году поехали в Америку. Мы хотели создать собственный рынок, наподобие того, что мы видели в Тревисо. Энцо и я были командой. Приехав в Америку, мы придумали имя нашему рынку. Переделали английское слово на итальянский манер, чтобы даже в названии чувствовалась Италия. «Гросерия». Потом в доме моей кузины я встретил вашу мать, а Энцо в Маленькой Италии познакомился с девушкой по имени Катерина.
– Папа, мы знаем все про твоего брата. – Мне не хочется слушать папины истории о прошлом нашей семьи. – Мы знаем, что вот уже много лет вы даже не разговариваете. Мы знаем, что он фермер в Пенсильвании, но никогда не встречались ни с ним, ни с нашими двоюродными братьями и сестрами. И все потому, что вы никак не можете простить друг друга. Но какое это имеет отношение к проклятью?
– Мама и твоя тетя…
Мама громко возмущается:
– Не смей называть ее «тетей». Она не достойна называться нашей родственницей.
– Мама с Катериной не ладили.
– Пап, это слишком мягко сказано. Я помню, как они надрывались, пытаясь перекричать друг друга, – вставляет Роберто.
Папа продолжает:
– Нехорошо это было. Из-за этого мы с Энцо и поссорились, и уже не смогли восстановить былые братские отношения. Поэтому мы решили прекратить наше партнерство и бросить жребий. Монету. Победитель получал право выкупить «Гросерию» и этот дом, а проигравший должен был забрать деньги и покинуть Нью-Йорк.
Анджело хихикает:
– Кошмар, мы могли стать фермерами в Пенсильвании.
– Фермер – почетное занятие, – не соглашается с ним Эксодус.
– В то время ваша мама была беременна Лючией. Это случилось летом 1925 года. Проиграв, Энцо расплакался. А Катерина пришла в бешенство, начала кричать. Тогда она и наложила на тебя проклятье, – поворачивается ко мне папа.
– Я не верю, что кто-то может насылать проклятье. Это какое-то итальянское вуду, – усмехаюсь я.
– А что за проклятье, папа? – спрашивает Анджело.
– Она сказала, что Лючия умрет от разбитого сердца.
– Ненавижу ее, – ворчит мама.
– И вы на самом деле верите, что расторжение помолвки – следствие этого проклятья?
– Похоже на то, – хмурится Роберто.
– Подождите-ка! Я сама ее расторгла. Никто меня не заставлял. Ни одна ведьма не совалась в дверь с отравленным яблоком, ни одной странной птицы не оказывалось на подоконнике, и я ни разу не проходила под лестницей, так что давайте забудем об этом. Проклятье не имеет к размолвке никакого отношения, – делаю я рукой такое движение, словно отгоняю от себя муху.
– Но тебе действительно не везет с мужчинами, – ласково говорит Орландо. – Вспомни Монтини, который грозился броситься на машине в океан с моста, ведущего в Джерси.
– Я тут ни при чем. Он был ненормальным, – защищаюсь я.
– А что произошло с Романом Тальфаччи? – спрашивает Орландо.
– Это я его побил. Он оскорбил Лючию, так что это – моя вина, – объясняет Эксодус.
Некоторое время мы молчим. Никто не может подобрать слов. У мамы растрепались волосы, а белые ладони закрывают лицо. Папа покачивает бокалом и глоток за глотком пьет вино, как будто по поговорке пытается найти в нем истину. Мои братья откинулись на спинки стульев. Может, они верят в проклятье и гадают, как защитить меня в мире духов и колдовства.
Раздается звонок. Роберто идет к телефону и поднимает трубку.
– С тобой желает говорить Де Мартино.
Мама смотрит на меня умоляюще:
– Поговори с ним. Он такой хороший парень.
Я иду на кухню и беру у Роберто трубку:
– Данте.
– Я забрал у отца кольцо, – говорит Данте.
Я молчу.
– Лючия, мне все еще хочется на тебе жениться. Мама не сдержалась. Она просто погорячилась.
Я снова молчу.
– Лючия, что случилось? Ты встретила другого?
– Нет-нет, ничего такого, – хотя это не совсем правда. Я встретила Данте Де Мартино, ангела во плоти, хорошего настолько, что он не может пойти против воли родителей, потому что для него счастье – угождать им.
– Я буду ждать, сколько потребуется, Лючия, – ласково шепчет он.
– Знаю.
Я и так заставила его ждать слишком долго, но если мне хочется сделать карьеру, я сама должна принимать решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79